- А мы, как Александр Македонский, будем довольны этим прорицанием, -
засмеялся князь. - Но довольно об этом! Проведи же нас  теперь  к  своей
родичке,  я  тоже  буду  рад  увидеть  ее.  Надо  поправить  дело   пана
Гераклиуша, которое было разладилось.
   - К твоим услугам, ясновельможный князь. Она вон там сидит под опекой
пани Войниллович, нашей родички. Прошу только  прощенья,  ежели  девушка
смутится, - не было у меня времени упредить ее.
   Мечник оказался прав. По счастью, Оленька раньше увидела пана  Анджея
рядом с гетманом, она могла поэтому оправиться, но в первую минуту  едва
не лишилась чувств. Она побледнела как полотно, ноги у нее  подкосились,
она вперила взор в молодого рыцаря, как  в  призрак,  явившийся  с  того
света. Долго не хотела она верить своим глазам. Она-то думала, что  этот
несчастный скитается где-то по  лесам,  без  крыши  над  головой,  всеми
покинутый, преследуемый законом,  как  дикий  зверь,  или  в  темнице  с
отчаянием во взоре глядит сквозь решетку на веселый мир божий. Бог  один
знает, какой жалостью к этому потерянному человеку  терзалась  порой  ее
грудь, бог один знает, сколько слез она пролила в одиночестве, оплакивая
его долю, такую жестокую, но такую заслуженную, - а меж тем он здесь,  в
Кейданах, рядом с гетманом, свободный, кичливый, в парче  и  бархате,  с
полковничьим буздыганом за поясом,  с  поднятым  челом,  с  надменным  и
властным молодым лицом, и сам великий  гетман,  сам  Радзивилл  запросто
кладет ему руку на  плечо.  Странные,  противоречивые  чувства  овладели
вдруг сердцем  девушки:  и  чувство  огромного  облегчения,  точно  гора
свалилась с плеч, и как бы досады  на  то,  что  напрасны  были  все  ее
сожаления, все муки, и разочарование, которое испытывает всякая  честная
душа  при  виде  полной  безнаказанности  за  столь   тяжкие   грехи   и
провинности, и радости, и собственной слабости, и граничащего со страхом
удивления перед этим юношей, который сумел выбраться из такой пучины.
   Тем временем князь, мечник и Кмициц кончили разговор и направились  к
ней. Девушка закрыла глаза и подняла плечи, словно птица, которая  хочет
спрятать голову под крыло. Она была уверена, что  они  идут  к  ней.  Не
глядя, она видела их, слышала, что они приближаются, что уже  подошли  к
ней, что остановились. Она так была в этом  уверена,  что,  не  поднимая
глаз, встала вдруг и низко поклонилась князю.
   Он и в самом деле стоял уже перед ней.
   - О, боже! - воскликнул он. - Не дивлюсь я теперь молодцу, ибо чудный
это расцвел цветок... Приветствую тебя, моя панна, приветствую  от  всей
души и сердца дорогую внучку моего Биллевича. Узнаешь ли ты меня?
   - Узнаю, ясновельможный князь! - ответила девушка.
   - А я бы тебя не узнал, я ведь в последний раз  видел  тебя  девочкой
еще не расцветшей и не  в  таком  наряде,  как  нынче.  Подними  же  эти
занавески с глаз! Клянусь богом, счастлив  тот  ловец,  который  выловит
такую жемчужину, несчастен, кто владел ею и потерял ее. Вот стоит  перед
тобою такой несчастливец. Узнаешь ли ты и этого кавалера?
   - Узнаю, - прошептала Оленька, не поднимая глаз.
   - Великий он грешник, и я привел его к тебе на  покаяние.  Наложи  на
него какую хочешь епитимью, но не отказывай ему в отпущении грехов, дабы
в отчаянии не совершил он еще более тяжких.  -  Тут  князь  обратился  к
мечнику и пани Войниллович: - Оставим молодых, не годится присутствовать
при исповеди, а мне это и моя вера запрещает.
   Через минуту пан Анджей и Оленька остались одни.
   Сердце колотилось у нее в груди, как  у  голубя,  над  которым  повис
ястреб;  но  и  он  был  взволнован.  Его  оставила  обычная   смелость,
горячность и самоуверенность. Долгое время они оба молчали.
   Наконец он первый заговорил низким, сдавленным голосом:
   - Ты не ждала увидеть меня здесь, Оленька?
   - Нет, - прошептала девушка.
   - Клянусь богом, если б татарин стоял около тебя, ты не была  бы  так
испугана. Не бойся! Погляди, сколько здесь народу. Никакой обиды я  тебе
не нанесу. Да когда б и одни мы были, тебе нечего  было  бы  бояться,  я
ведь дал себе клятву почитать тебя. Верь мне!
   На мгновение она подняла глаза и посмотрела на него.
   - Как же мне верить тебе?
   - Грешил я, это правда; но все прошло и больше не  повторится.  Когда
после поединка с Володыёвским лежал я на одре между  жизнью  и  смертью,
сказал я себе: "Не будешь ты больше брать ее ни  силой,  ни  саблей,  ни
пулей, заслужишь любовь ее добрыми делами и вымолишь у нее прощенье! И у
нее сердце не камень, смягчится гнев ее, увидит она, что ты  исправился,
и простит!" Дал я себе клятву исправиться и исполню ее!.. А  тут  и  бог
послал мне свое благословение: приехал Володыёвский и привез мне грамоту
на набор войска. Мог он не отдать мне грамоту, но человек он достойный и
вручил мне ее! Не надо было мне теперь и в суды являться, стал я гетману
подсуден. Как отцу родному, покаялся я князю во всех  грехах,  и  он  не
только простил меня, но обещал все  дело  уладить  и  защитить  меня  от
недоброжелателей.  Да  благословит  его  бог!  Не  буду  я  изгнанником,
Оленька, с людьми помирюсь, снова верну  свою  славу,  отчизне  послужу,
возмещу обиды... Оленька, что же ты на это скажешь? Не скажешь ли ты мне
доброго слова?
   Он вперил в нее взор и молитвенно сложил руки.
   - Могу ли я верить тебе? - спросила девушка.
   - Можешь, клянусь богом, можешь,  должна!  -  ответил  Кмициц.  -  Ты
погляди, и князь гетман, и пан Володыёвский поверили мне. Знают они  все
мои проступки, и все-таки поверили мне. Вот видишь! Почему же ты одна не
хочешь мне верить?
   - Я видела людские слезы, которые лились  по  твоей  вине.  Я  видела
могилы, которые не поросли еще травою...
   - Могилы порастут травою, а слезы я сам оботру.
   - Сперва сделай это, пан Анджей.
   - Ты мне только надежду подай, что как сделаю я это,  то  тебя  снова
найду. Хорошо тебе говорить: "Сперва сделай!" А коли я сделаю, а ты  тем
временем выйдешь замуж за другого?  Сохрани  бог,  упаси  бог  от  такой
страсти, не то я ума лишусь! Христом-богом молю тебя, Оленька,  дай  мне
слово, что я не потеряю тебя, покуда помирюсь с вашей шляхтой.  Помнишь,
ты сама мне об этом написала? Я храню твое письмо, и когда у меня  очень
тяжело на душе, перечитываю его снова и снова. Ничего я больше не прошу,
скажи только мне еще раз, что будешь  ждать  меня,  что  не  пойдешь  за
другого!
   - Ты знаешь, пан Анджей, мне по завещанию нельзя пойти за другого.  Я
могу только уйти в монастырь.
   - Вот это бы угостила! Ради Христа и думать брось о монастыре, а то у