Заглоба на минуту задумался.
   - Дай-ка мне приказ для них, чтобы они мне во всем повиновались,  как
тебе, когда я явлюсь к ним.
   - Тебе, видно, мнится, что ты уже на свободе!
   - Приказ не помешает. Случалось попадать нам в переделки похуже этой,
и ничего, с божьей помощью мы выходили целы и невредимы. Дай приказ  мне
и обоим  панам  Скшетуским.  Кто  первый  вырвется  на  свободу,  тотчас
отправится за хоругвью и приведет ее, чтобы спасти остальных.
   - Ну что ты болтаешь! Пустые это разговоры! Кто отсюда вырвется! Да и
на чем напишу я этот приказ? Что, у тебя бумага  есть,  перья,  чернила?
Совсем ты разум теряешь.
   - Плохо дело! -  сказал  Заглоба.  -  Ну  дай  мне  тогда  хоть  свой
перстень!
   - Бери пожалуйста, и оставь меня в покое! - ответил пан Михал.
   Заглоба взял перстень, надел его на  мизинец  и  стал  расхаживать  в
задумчивости по подземелью.
   Тем временем чадный светильник погас,  и  узники  остались  в  полной
темноте; только сквозь решетку прорезанного высоко окна видны  были  две
звезды, мерцавшие в ясном небе. Заглоба не спускал глаз с этой решетки.
   - Будь Подбипента жив и  сиди  он  с  нами  здесь,  в  подземелье,  -
пробормотал старик, - он бы вырвал решетку, и через час мы были  бы  уже
за Кейданами.
   - А ты подсадишь меня к окну? - спросил вдруг Ян Скшетуский.
   Заглоба и Станислав Скшетуский встали под окном, и  через  минуту  Ян
взобрался им на плечи.
   - Трещит! Клянусь богом, трещит! - крикнул Заглоба.
   - Ну, что ты, отец, говоришь! - остановил его Ян. - Я еще и не рванул
решетку.
   - Влезайте  вдвоем  с  братом,  я  вас  как-нибудь  выдержу.  Не  раз
завидовал я пану Михалу, что такой он ловкий, а теперь вот  думаю,  что,
будь он еще ловчей, проскользнул бы, как serpens.
   Но Ян соскочил с плеч.
   - С той стороны стоят шотландцы! - сказал он.
   - А чтоб они в соляные столпы обратились, как жена Лота. Темно здесь,
хоть глаз выколи.  Скоро  начнет  светать.  Думаю,  что  alimenta   нам принесут, ибо даже лютеране не  морят  узников  голодом.  А
может, бог даст, гетман одумается. По ночам у  людей  часто  просыпается
совесть, да и черти смущают грешников. Неужели в это  подземелье  только
один вход? Днем поглядим. Голова у меня что-то тяжелая, ничего  не  могу
придумать, завтра бог на ум наставит, а сейчас давайте помолимся, друзья
и поручим себя в этой еретической темнице пресвятой деве Марии.
   Через минуту узники стали читать молитвы на сон грядущий,  помолились
и пресвятой деве, после чего  оба  Скшетуские  и  Володыёвский  умолкли,
подавленные бедой, а Заглоба все ворчал про себя.
   - Завтра, как пить дать, скажут нам: aut, aut!   -
переходите на сторону Радзивилла, и  он  все  вам  простит,  мало  того,
пожалует наградами! Да? Ну что ж! Перехожу на сторону Радзивилла! А  там
мы еще посмотрим, кто кого обманет. Так вы  шляхту  в  темницу  сажаете,
невзирая ни на годы, ни на заслуги? Ну, что  ж!  Поделом  вору  и  мука!
Дурак будет внизу, умник наверху! Я вам  поклянусь,  в  чем  хотите,  но
того, что исполню, вам не хватит и на то, чтобы  дырку  заплатать.  Коль
скоро вы нарушаете присягу отчизне,  честен  тот,  кто  нарушит  клятву,
данную вам. Одно скажу, погибель  приходит  для  Речи  Посполитой,  коль
самые высшие ее правители объединяются с врагом. Не бывало еще такого на
свете, и верно, что mentem  можно потерять. Да есть ли
мука в аду, которые были бы достаточны для  таких  изменников?  Чего  не
хватало такому Радзивиллу? Мало, что ли, почестей воздала  ему  отчизна,
что он предал ее, как Иуда, да еще в годину тягчайших бедствий, в годину
трех войн? Справедлив, справедлив гнев твой, господи, пошли только  кару
поскорее! Да будет так, аминь! Только бы выбраться  отсюда  поскорее  на
волю, я тебе, пан гетман, наготовлю  приверженцев!  Узнаешь  ты,  каковы
fructa  измены. Ты меня еще будешь за друга почитать,  но
коль нет у тебя лучше друзей,  не  охоться  никогда  на  медведя,  разве
только если тебе шкура недорога!..
   Так рассуждал сам с собою Заглоба. Тем временем минул час, другой,  и
стало  светать.  Серые  отсветы,  проникая  сквозь   решетку,   медленно
рассеивали тьму, царившую в подземелье, и в сумраке обозначились  унылые
фигуры рыцарей, сидевших у стен. Володыёвский и оба  Скшетуские  дремали
от усталости; но когда рассвело, с замкового двора  донеслись  отголоски
шагов солдат, бряцанье оружия, топот копыт  и  звуки  труб  у  ворот,  и
рыцари повскакали с мест.
   - Не очень удачно начинается для нас день! - заметил Ян.
   - Дай-то бог, чтобы кончился удачней, - ответил  Заглоба.  -  Знаете,
друзья, что я ночью надумал? Нас, наверно, вот чем угостят: скажут  нам:
мы, дескать, готовы  вам  живот  даровать,  а  вы  соглашайтесь  служить
Радзивиллу и помогать ему в его предательском деле. Так нам  надо  будет
согласиться,  чтобы  воспользоваться  свободой  и  выступить  на  защиту
отчизны.
   - Подписать документ о  своем  вероломстве?  Да  упаси  меня  бог!  -
решительно возразил Ян. - Пусть даже я потом отрекусь от предателя,  все
равно мое имя, к стыду моих детей, останется среди изменников.  Я  этого
не сделаю, лучше смерть.
   - Я тоже! - сказал Станислав.
   - А я заранее вас предупреждаю, что сделаю это.  На  хитрость  отвечу
хитростью, а там что бог даст. Никто не подумает, что я  сделал  это  по
доброй воле, от чистого сердца. Черт бы побрал эту змею  Радзивилла!  Мы
еще посмотрим, чей будет верх.
   Дальнейший разговор  прервали  крики,  долетевшие  со  двора.  В  них
слышались гнев, угроза и возмущение. В  то  же  время  доносились  звуки
команды, гулкие шаги целых толп и тяжелый грохот откатываемых орудий.
   - Что там творится? - спрашивал Заглоба. - А ну, если это пришли  нам
на помощь?
   - Да, это необычный шум, - ответил Володыёвский.  -  Нуте,  подсадите
меня к окну, я скорее вас разгляжу, в чем там дело...
   Ян Скшетуский подхватил маленького рыцаря за  бока  и,  как  ребенка,
поднял вверх; пан Михал схватился за решетку и стал  пристально  глядеть
во двор.
   - Что-то есть, что-то есть! - с живостью сказал он вдруг.  -  Я  вижу
пехоту, это венгерская  надворная  хоругвь,  над  которой  начальствовал
Оскерко. Солдаты его очень любили, а он тоже под арестом;  наверно,  они
хотят узнать, где он. Клянусь  богом,  стоят  в  боевом  строю.  С  ними