не верит!
   Тут пан Анджей с вызывающим  видом  оглядел  офицеров;  но  никто  не
возражал, ибо все любили и уважали  пана  Михала.  Один  только  Заглоба
сказал:
   - Ну и бедовый же парень, черт побери! Вижу, крепко полюблю я тебя за
пана Михала, ведь это у меня надо спрашивать, чего он стоит.
   - Больше всех нас! - ответил Кмициц со свойственной ему  горячностью.
Он посмотрел на Скшетуских, на Заглобу и прибавил: - Прошу  прощенья,  я
никого не хотел обидеть, я знаю, вы достойные люди и великие рыцари.  Не
прогневайтесь, я от души желаю заслужить вашу дружбу.
   - Пустое! - промолвил Ян Скшетуский. - Что на уме, то на языке.
   - Дай-ка я тебя поцелую! - сказал Заглоба.
   - Мне не надо два раза повторять такие слова!
   И они упали друг другу в объятия. После этого Кмициц крикнул:
   - Не миновать нам выпить сегодня!
   - Мне не надо два раза повторять такие слова! - как  эхо  откликнулся
Заглоба.
   - Убежим сегодня пораньше в арсенал, а об выпивке я позабочусь.
   Пан Михал свирепо встопорщил усики.
   "Не больно-то ты захочешь пораньше убегать, - подумал  он  про  себя,
глядя на  Кмицица,  -  как  дознаешься,  кто  нынче  будет  в  княжеских
покоях..."
   Он открыл было рот, чтобы  сказать  Кмицицу  о  том,  что  в  Кейданы
приехал мечник россиенский с Оленькой, но что-то так ему стало тоскливо,
что он переменил разговор.
   - А где твоя хоругвь? - спросил он у Кмицица.
   - Здесь. Готовенькая! Был у меня Гарасимович, приказ принес от князя,
чтобы в полночь люди были на конях. Спрашивал я у него: все ли  двинемся
в поход; говорит - нет! Не пойму, что бы это могло значить. Одни офицеры
получили такой  же  приказ,  другие  -  нет.  Но  иноземная  пехота  вся
получила.
   - Может, часть войска пойдет сегодня в ночь, а часть завтра, - сказал
Ян Скшетуский.
   - Так или  иначе,  я  здесь  с  вами  выпью,  а  хоругвь  пусть  себе
отправляется. Я ее потом за какой-нибудь час догоню.
   В эту минуту вбежал Гарасимович.
   - Ясновельможный хорунжий оршанский! - крикнул он, кланяясь в дверях.
   - В чем дело? Пожар, что ли? Здесь я! - ответил Кмициц.
   - К князю! К князю!
   - Сию минуту, вот только оденусь. Эй, парень! Кунтуш и  пояс,  не  то
голову оторву!
   Слуга вмиг подал и всю остальную  одежду,  и  через  несколько  минут
Кмициц, разодетый, как на свадьбу, отправился к  князю.  Так  хорош  был
молодой рыцарь, что все кругом озарял своею красотой.  Жупан  серебряной
парчи, затканной звездами, от которых  блеск  шел  на  всю  фигуру,  был
застегнут у  шеи  крупным  сапфиром.  На  жупан  накинул  Кмициц  кунтуш
голубого бархата и повязал его белым драгоценным поясом, который был так
тонок, что его можно было продернуть сквозь перстень. Сабля,  отливавшая
серебром, вся усеянная сапфирами, висела сбоку на шелковой  перевязи,  а
за пояс заткнул рыцарь и знак  отличия,  ротмистровский  свой  буздыган.
Удивительно, как красил его этот наряд, и трудно было, пожалуй,  сыскать
рыцаря краше во всей огромной толпе их, собравшейся в Кейданах.
   Вздохнул пан Михал, глядя на него, а когда  Кмициц  исчез  за  дверью
арсенала, сказал Заглобе:
   - Попробуй-ка при нем сунься к девушке!.
   - Отними мне только тридцать лет! - ответил Заглоба.
   Когда Кмициц  вошел  к  князю,  тот  тоже  был  одет,  и  придворный,
убиравший его с двумя арапами, уже успел выйти из  покоя.  Они  остались
одни.
   - Дай  бог  тебе  здоровья  за  то,  что  ты  поторопился!  -  молвил
Радзивилл.
   - Готов к услугам, ясновельможный князь.
   - А хоругвь?
   - Как было приказано.
   - Народ надежный?
   - В огонь пойдут, в пекло!
   - Это хорошо! Мне такие люди нужны... И такие, как ты вот, готовые на
все... Еще раз повторяю, ни на кого я так не надеюсь, как на тебя.
   - Ясновельможный князь, где уж мне при моих-то  заслугах  со  старыми
солдатами равняться, но коли надо двинуться  на  врагов  отчизны,  я  не
отстану.
   - Я не умаляю заслуг старых солдат, -  сказал  князь,  -  хотя  могут
прийти такие pericula , такие черные  дни,
что поколеблются и самые верные.
   - Пусть погибнет напрасною смертью тот, кто в опасности отступится от
тебя, ясновельможный князь.
   Радзивилл бросил на Кмицица быстрый взгляд.
   - А ты... не отступишься?
   Молодой рыцарь вспыхнул.
   - Ясновельможный князь!
   - Что ты хочешь сказать?
   - Я покаялся тебе, ясновельможный князь, во всех моих грехах, и такое
их множество, что только отцовской твоей доброте я обязан прощением.  Но
во всех этих грехах нет одного: неблагодарности.
   - И вероломства!.. Ты покаялся мне во  всех  своих  грехах,  а  я  не
только простил тебя, как отец, но и полюбил тебя, как сына, которого бог
не дал мне и без которого мне порою тяжко жить на  свете.  Будь  же  мне
другом!
   С этими словами князь протянул руку, а молодой рыцарь схватил  ее  и,
не колеблясь, прижал к губам.
   Они долго молчали; внезапно князь вперил в Кмицица взгляд.
   - Панна Биллевич здесь! - промолвил он.
   Кмициц побледнел и пробормотал что-то невнятное.
   - Я нарочно послал за нею,  чтобы  кончился  раздор  между  вами.  Ты
увидишь ее сейчас, траур после смерти деда у нее уже кончился. Голова  у
меня пухнет от работы,  но  я  все-таки  сегодня  поговорил  с  мечником
россиенским.
   Кмициц схватился за голову.
   - Чем отплачу я тебе, ясновельможный князь, чем отплачу?..
   - Я ясно дал понять пану мечнику, что моя это воля, чтобы вы поскорей