Менгли-Гиреем, но он своей клятвы не сдержал, за что и был  наказан.  Теперь
Менгли-Гирей нам недруг и на его место надеемся посадить  царем  Нордоулата,
отпусти его к нам, а жен и детей его оставь у себя. Когда бог помилует, даст
ему тот юрт, тогда он возьмет их у тебя  добром.  Менгли-Гирей,  царь,  тебе
другом был, но ведь и Нордоулат, царь, тебе друг же, нам он пригож, и ты его
к нам отпусти". Понятно,  что  Иоанн  не  отпустил  Нордоулата  к  Ахматовым
сыновьям, не отпустил его и к самому Менгли-Гирею, когда тот,  обеспокоенный
сношениями  Нордоулата  с  врагами,  просил  прислать  его  в  Крым,  обещая
поделиться  с  ним  властью.  Вражда  Ахматовых  сыновей   с   Менгли-Гиреем
продолжалась: Иоанн помогал Менгли-Гирею, отсюда, естественно, сын  Ахматов,
Шиг-Ахмет, сменивший Муртозу, помогал Литве в войне ее с Москвою.  Но  Литва
не могла помочь ни самой себе, ни союзникам своим; видя это, Шиг-Ахмет завел
было мирные переговоры с великим князем, который соглашался на  союз  с  ним
под условием союза его с Менгли-Гиреем, что  было  невозможно  для  Ахматова
сына. Менгли-Гирей в 1502 году решил дело, напавши на Шиг-Ахмета  и  нанесши
Орде его тяжелый, окончательный удар. Шиг-Ахмет убежал к погаям. Но Иоанн не
хотел его  окончательной  гибели,  он  хотел  доставить  ему  Астрахань  под
условием воевать с Литвою и  быть  в  мире  с  Менгли-Гиреем.  Но  Шиг-Ахмет
отправился в Турцию; султан не принял его, как врага  Менгли-Гиреева;  тогда
он обратился к старому союзнику своему, королю польскому,  но  тот  заключил
его в неволю,  желая  иметь  в  руках  узника,  освобождением  которого  мог
постоянно стращать Менгли-Гирея. Так прекратилось  существование  знаменитой
Золотой Орды!
     Крым  избавил  Москву  окончательно  от  потомков  Батыевых:  чрез  его
посредство завелись первые сношения у нее с  Турциею.  Русский  посол,  дьяк
Федор Курицын, ездивший к венгерскому королю Матвею Корвину, был задержан на
возвратном пути турками в  Белгороде,  освободился  по  стараниям  Матвея  и
Менгли-Гирея и, приехавши в Москву,  известил  великого  князя,что  турецкие
паши в Белгороде  намекали  ему,  почему  бы  его  государю  не  вступить  в
дружественные сношения с их  падишахом.  Иоанн  на  этом  основании  написал
Менгли-Гирею: "Как мой человек Федор был в руках у салтана турского, то  ему
говорили паши большие господаря своего словом, что салтан турский  хочет  со
мною дружбы, и ты  бы  для  меня  поотведал,  какой  дружбы  со  мною  хочет
турский?" Менгли-Гирей справился в Константинополе и переслал к Иоанну ответ
султанов: "Если государь московский тебе, Менгли-Гирею, брат, то будет и мне
брат". Такой ответ еще не мог повести к сношениям, повели к ним притеснения,
которым русские  купцы  стали  подвергаться  от  турок  в  Азове  и  Кафе  и
вследствие которых должна была прерваться торговля, издавна столь деятельная
и выгодная для русских областей. В 1492 году Менгли-Гирей получил от  Иоанна
грамоту для отсылки ее к султану Баязету  II;  грамота  была  написана  так:
"Султану, великому царю: между бусурманскими государями ты великий государь,
над турскими и азямскими государями ты волен,  ты  польский  (сухопутный)  и
морской государь,  султан  Баязет!  Иоанн,  божиею  милостию  единый  правый
господь всея России, отчич и дедич и иным  многим  землям  от  севера  и  до
востока государь, величеству твоему слово наше таково: между нами наши  люди
не езжали нашего здоровья видеть, только наши гости из наших земель  в  твои
земли ездят. Нашим и вашим людям от этого большие выгоды были; но гости наши
били нам челом и сказывали, что они в твоих землях от  твоих  людей  великие
насилия терпят. Мы их речей не  слушали,  в  Азов  и  Кафу  ежегодно  гостей
отпускали. Но теперь эти гости били нам челом и сказывали,  что  в  нынешнем
году в Азове твой паша велел им ров копать  и  камень  возить  на  городское
строение, также в Азове, Кафе и других  твоих  городах;  оценив,  их  товары
возьмут, а потом отдадут только половину цены. Если  между  нашими  гостями,
живущими по пяти и по шести человек вместе, при  одном  хозяйстве  (в  одном
котле), один разболится,  то  еще  при  жизни  его  отсылают  от  него  всех
товарищей, товар их печатают, и когда больной умрет, то этот товар у всех  у
них берут, называя его товаром одного умершего  человека;  если  же  больной
выздоровеет, то отдадут только половину товара. Разболится русский  купец  и
станет товар отдавать брату, или племяннику, или с товарищем станет отсылать
его к жене и детям, то у него еще у живого товар отнимают и товарищей к нему
не пускают. Да и других много насилий терпят  наши  купцы,  почему  нынешнею
весною мы их и не отпустили ни в Азов, ни в Кафу и ни в  какие  другие  твои
города. Прежде наши гости платили одну тамгу, и насилий никаких над ними  не
было, а теперь при тебе недавно начались насилия:  известно  ли  это  твоему
величеству или неизвестно? Если твои люди поступали так с нашими  людьми  по
твоему приказу, то мы вперед своих гостей в твои земли отпускать  не  будем.
Еще одно слово: Отец твой славный и великий был господарь; сказывают,  хотел
он, чтобы наши люди между нами ездили здоровье наше видеть, и послал было  к
нам своих людей, но, по божьей воле, дело не  сделалось;  почему  же  теперь
между нами наши люди не ездят здоровье наше  видеть?  Обо  всех  этих  делах
написавши грамоту, прислал бы ты ее к нам, чтоб нам ведомо было".
     Султан, получивши грамоту, отправил посла  в  Москву,  но  в  литовских
владениях посол этот был остановлен по приказанию великого князя  Александра
и возвращен назад. Тогда Иоанн в 1497 году отправил в  Турцию  своего  посла
Михаила Плещеева, которому дан был наказ править поклон султану и сыну  его,
кафинскому наместнику, стоя, а не на коленях,  не  уступать  места  никакому
другому послу и сказать посольские речи только султану, а не пашам.  Плещеев
на основании этого наказа не захотел иметь с пашами никакого дела, не поехал
к ним обедать, не взял их подарков. Султан в письме к Менгли-Гирею жаловался
на Плещеева как на невежду и объявил, что не отправит своего посла в Москву,
боясь, чтоб он не потерпел там оскорбления; но с Плещеевым отправил грамоту,
в которой, называя себя  государем  Анатолийской  и  Румской  земли,  Белого
(Мраморного) и Черного морей, Караманской земли, Меньшего Рима и иных многих
земель, а Иоанна - князем всея  Руси,  Восточной,  Польской  и  иных  многих
земель, писал, что приложил его грамоту к своему  сердцу,  изъявил  желание,
чтоб послы между ними ходили часто, чтоб великий  князь  отпускал  в  Турцию
своих гостей, которые увидят его правду к себе; относительно же обид прежним
купцам прислана была другая грамота, в которой Баязет  писал,  что  приказал
сыну своему Магомету, кафинскому наместнику, и дядьке его, чтоб с  этих  пор
давали русским купцам за их товары настоящую цену, не  оставляли  ничего  за
собою, не брали бы купцов, не заставляли их камень носить  и  землю  копать,
писал, что с этих пор наследникам умерших  в  Турции  русских  купцов  стоит
только  прийти  к  кадию,  поставить  свидетелей  и  присягнуть,   что   они
действительно наследники, - и товары будут им отданы. Если же кто из русских
умрет, а наследников у него при нем не будет, то кадий положит его имущество
на год у доброго человека в крепком месте, и когда наследник явится, получит
имение вышеозначенным порядком.  Русский  человек,  заболевши,  пусть  пишет
духовную перед добрыми людьми, и когда наследник приедет, получит имение  по
обыску и присяге. Если кто из  русских  будет  долго  болен,  то  зауморщики
вместе с кадием опишут его имение, чтоб  не  истерялось.  Лгут  те,  которые