со мною послал; а попов мне кого знать? Сам  знаешь,  что  я  на  Москве  не
видала никого. А что батюшка приказывает, будто я наказ его забываю, так  бы
он себе и на сердце не держал, что мне наказ его забыть: когда меня в животе
не будет, тогда отцовский наказ забуду. А князь великий меня жалует,  о  чем
ему бью челом, и он жалует, о ком помяну. А  вот  которая  у  меня  посажена
панья, и теперь она уже тишает". В грамоте к отцу Елена писала, что  муж  не
дает следующих ей волостей потому, что тесть  побрал  у  него  много  земель
после заключения мира.
     Понятно, что Александр не хотел построить для жены православной церкви,
не хотел окружать ее людьми  православного  исповедания,  ибо  понятно,  как
духовенство католическое и паны литовские латинского исповедания должны были
смотреть на то, что их великая княгиня была греческой веры. Александр, давая
знать римскому двору о браке своем с Еленою, обманул его  насчет  грамоты  о
вере, данной Иоанну, писал,  что  он  обещал  тестю  не  принуждать  жены  к
принятию католицизма, если она сама не захочет принять  его,  следовательно,
указывал на свою прежнюю грамоту, которая была отвергнута  Иоанном.  Но  что
значила  для  папы  присяга,  данная  некатолику?  И  Александр  VI  отвечал
литовскому князю, что  совесть  его  останется  совершенно  чиста,  если  он
употребит все возможные средства для склонения Елены к католицизму; только в
1505 году папа Юлий II позволил Александру жить с иноверною женою в ожидании
смерти отца ее, который уже очень стар, или в ожидании какого-нибудь другого
обстоятельства. Поэтому неудивительно, что в  1499  году  подьячий  Шестаков
прислал  к  вяземскому  наместнику,  князю  Оболенскому,  письмо  следующего
содержания: "Здесь у нас произошла смута  большая  между  латинами  и  нашим
христианством: в нашего владыку смоленского дьявол  вселился,  да  в  Сапегу
еще, встали на православную веру. Князь  великий  неволил  государыню  нашу,
великую княгиню Елену, в латинскую проклятую веру, но  государыню  нашу  бог
научил, да помнила науку государя отца своего,  и  она  отказала  мужу  так:
вспомни, что ты обещал государю отцу моему, а я без воли государя отца моего
не могу этого сделать, обошлюсь, как меня научит? Да и все наше православное
христианство хотят окрестить; от этого наша Русь с Литвою в большой  вражде.
Этот списочек послал бы ты к государю, а государю самому не  узнать.  Больше
не смею писать, если бы можно было с кем на словах пересказать".
     Иоанн, получив записку Шестакова,  послал  в  Литву  Ивана  Мамонова  с
приказом от себя и от жены к Елене, чтоб пострадала до крови и до смерти,  а
веры греческого закона не оставляла. Решившись  начать  войну,  Иоанн  хотел
узнать средства противника и потому наказал  Мамонову:  "Пытать,  был  ли  у
Александра Стефанов посол и  заключен  ли  мир  между  Молдавиею  и  Литвою.
Польский и венгерский короли в мире ли с  Стефаном?  Турский  и  перекопский
мирны ли с польским, литовским и молдавским?" Об отношениях Литвы к Молдавии
сам Александр уведомил тестя чрез посла своего Станислава Глебовича, который
объявил о мире между Стефаном и Александром и от имени последнего  приглашал
Иоанна помочь Молдавии против турок. "Сам можешь разуметь, -  велел  сказать
Александр, - что  Стефана-воеводы  панство  есть  ворота  всех  христианских
земель нашего острова;  не  дай  бог,  если  турки  им  овладеют!"  Глебович
жаловался, что наместник козельский захватил села карачевские и хотимльские,
что бояре,  живущие  на  новгородских  границах,  отняли  торопецкие  земли;
относительно  титула  Иоаннова  Александр  велел  объявить   следующее:   "В
докончальной записи вписаны были все земли  и  места  и  волости  литовские,
кроме замка Киева и пригородов, теперь впиши Киев либо особый лист  нам  дай
на него, тогда и будем тебя писать, как написано в  договоре".  Иоанн  велел
отвечать, что подаст помощь Стефану, когда тот сам пришлет просить  ее,  что
земли, отнятые наместником козельским, исстари принадлежат к его городу, что
Александр  выступил  из  договора,  принуждая   Елену   принять   латинство;
относительно Киева и титула ответ был такой: "Князь бы великий  сам  положил
на своем разуме, гораздо ли  так  к  нам  приказывает?  Мимо  нашего  с  ним
договора и крестного целования не хочет нам править по докончанию  да  такие
нелепицы к нам и приказывает мимо дела".
     Скоро после этого Менгли-Гирей прислал в  Москву  условия,  на  которых
хотел помириться с  Литвою:  он  требовал  ежегодной  дани  с  13  литовских
городов, между  которыми  были  Киев,  Канев,  Черкассы,  Путивль.  "По  тем
городкам, - писал хан, - дараги были и ясаки брали". С этими условиями Иоанн
отправил  в  Литву  опять  Мамонова,  который  должен  был  требовать,  чтоб
Александр дал ответ, пока  Менгли-Гиреевы  послы  в  Москве;  Елене  Мамонов
должен был сказать упрек, зачем она таится от отца касательно принуждении  к
перемене веры, и  новое  увещание  быть  твердою  в  православии.  Александр
отвечал с Мамоновым: "Пусть великий князь сам посмотрит  и  совет  нам  свой
даст о Киеве и других городах наших - пристойные ли  то  речи?  Менгли-Гирей
хочет от нас того, чего его предки  от  наших  предков  никогда  не  хотели.
Поговорим с папами Радою и пришлем с ответом своего посла, а  великий  князь
до тех пор пусть Менгли-Гиреева  посла  позадержит".  Иоанн  послал  сказать
Менгли-Гирею: "Мы по твоему слову посла своего  посылали  к  великому  князю
Александру и то ему сказали, какого ты с  ним  мира  хочешь.  Он  нам  велел
сказать с нашим послом, что его люди при  отце  его  и  деде  к  вашей  Орде
даньщиками никогда не бывали, и  обещал  нам  для  этих  дел  выслать  своих
послов, приказавши, чтоб мы от себя твоих послов не отпускали  до  тех  пор,
пока будут у нас его послы, и мы затем твоих послов у себя и держали,  ждали
к себе от него послов, но он к  нам  послов  не  присылывал.  И  если  князь
великий Александр послов своих к нам не прислал, так  он  с  тобою  мира  не
хочет; с нашими недругами, с Ахматовыми детьми,  ссылается,  наводит  их  на
нас, а которые послы Ахматовых детей теперь у него, и он тех послов  в  Орду
отпускает да и своих послов  туда  шлет  и  в  своем  слове  не  стоит,  что
приказывал нам, будто мира с тобою хочет. И если он с тобою,  нашим  братом,
мира не хочет, то и я с ним мира не хочу  для  тебя,  хочу  с  тобою,  своим
братом, по своей правде на него быть заодно, и если  пришлет  к  тебе  князь
великий Александр за миром, то ты бы с ним не мирился без нашего ведома; как
даст бог нам с литовским свое дело делать и на него наступить, то мы с тобою
сошлемся". Послу  было  наказано:  "Беречь  накрепко,  чтоб  Менгли-Гирей  с
великим князем литовским не мирился, не канчивал. Если Менгли-Гирей спросит,
в мире ли великий князь с литовским или нет, то послу  отвечать:  "Александр
хотел прислать послов с ответом насчет мира с тобою и не прислал; с тех  пор
государь наш для тебя с ним в размирьи". Если хан  спросит:  "В  чем  у  них
размирье?" - отвечать: "Приехал князь Бельский с вотчиною, и  великий  князь
его принял".
     Действительно, прислал в Москву  князь  Семен  Иванович  Бельский  бить
челом великому князю, чтоб пожаловал, принял  его  в  службу  и  с  отчиною:
терпят они в Литве большую нужду за греческий закон; великий князь Александр
посылал к своей великой княгине Елене отметника православной  вере,  Иосифа,
владыку смоленского, да епископа своего виленского и монахов  бернардинских,
чтоб приступила к  римскому  закону;  посылал  и  к  князьям  русским,  и  к