Иоанн требовал также, чтоб князьям  Вяземским  и  Мезецким  отдано  было  их
имущество, оставшееся в  Смоленске  и  в  разных  других  местах;  Александр
отвечал, и в этом ответе высказалась  досада,  которая  не  могла  также  не
досадить и московскому великому князю. "Князья  Вяземские  и  Мезецкие  были
нашими слугами, - велел  сказать  Александр  тестю,  -  изменивши  нам,  они
убежали в твою землю как лихие люди, а если бы не убежали от нас, то не того
бы и заслужили, чего изменники  заслуживают".  На  границах  начались  опять
неприязненные столкновения  между  подданными  обоих  государств;  Александр
постоянно жаловался, что московские люди захватывают  земли  у  литовских  и
причиняют им разные другие обиды.
     У Иоанна также не было недостатка в  жалобах:  Александр  не  пропустил
турецкого посла, ехавшего в Москву чрез его владения, отговариваясь тем, что
посол этот будет высматривать его государство. Иоанн велел ему сказать: "И к
Казимиру королю от турского многие послы бывали, и  гости  многие  ходили  в
вашу и нашу землю без зацепки, и теперь из Турции  в  Литву  и  из  Литвы  в
Турцию гости ходят; мы с тобой в любви,  в  мирном  докончании,  в  крестном
целовании и в свойстве, а ты ко мне послов и гостей не пропускаешь". Надеясь
иметь чрез Елену и детей ее влияние на Литовскую Русь, не желая,  чтоб  Киев
находился под непосредственным управлением католика, Иоанн с неудовольствием
услыхал  от  послов  своих,  что  Александр  и  паны  думают,  хотят   брату
Александрову, Спгизмунду, дать в Литовском княжестве Киев и  другие  города;
по этому случаю он  велел  сказать  Елене:  "Слыхал  я,  дочь,  каково  было
нестроение в Литовской земле, когда было там государей много; да и  в  нашей
земле, слыхала ты, какое было нестроение при моем  отце,  слыхала,  какие  и
после были дела между мной и братьями, а  иное  и  сама  помнишь.  Так  если
Сигизмунд будет в Литовской земле, то вашему какому добру быть?  Я  об  этом
приказываю к тебе для того, что ты наше дитя,  что  если  ваше  дело  пойдет
нехорошо, то мне жаль. А захочешь об этом поговорить с  великим  князем,  то
говори с ним от себя, а не моею речью, да и мне обо всем дай знать, как ваши
дела". Александру Иоанн дал знать,  что  Стефан  молдавский  и  Менгли-Гирей
крымский не прочь от мира с Литвою;  тот  отвечал,  что  тесть  все  говорит
только о своих делах, а молчит о том, какие обиды литовские люди  терпят  от
московских, что если тесть хочет, чтоб он был в мире с Крымом  и  Молдавиею,
то пусть Стефан и Менгли-Гирей вознаградят его за все прежние обиды.
     Иоанн послал уговаривать Александра, чтоб не выступал  в  поход  против
молдавского господаря.  Александр  отвечал:  "Мы  надеемся,  что  брат  наш,
великий князь, больше желает добра нам, зятю своему, чем  Стефану  воеводе".
Но родство было только на словах: и  зять  и  тесть  в  сношениях;  своих  с
иностранными владетелями действовали явно друг против друга. Посылая к Елене
с жалобами, что муж ее возбуждает против него Швецию и татар, Иоанн  наказал
послу: если Елена скажет, что Александр посылал в Орду и в Швецию  по  своим
делам, а не для того, чтоб возбуждать их против Москвы, то отвечать ей,  что
он  именно  посылал  в  Орду  наводить  Ахматовых  сыновей   на   Иоанна   и
Менгли-Гирея, с чем посылал в Швецию, и  то  в  Москве  известно;  если  она
хочет, то отец пришлет ей грамоты ордынские, да и о том объявит, с  чем  муж
ее посылал к шведскому правителю Стену  Стуру.  Александр  с  своей  стороны
упрекал Иоанна за сношения с  Менгли-Гиреем,  клонившиеся  ко  вреду  Литве.
Помирившись с Александром и выдавши за него  дочь,  Иоанн  объявил  об  этом
Менгли-Гирею, прибавив: "А я, в чем тебе дал слово,  что  в  наших  грамотах
записано, на том и теперь стою; другу твоему  я  друг,  а  недругу  недруг".
Менгли-Гирей сначала подивился такой перемене в отношениях Москвы к Литве, -
перемене, происшедшей без его ведома,  но  кончил  просьбою:  "Прошенье  мое
такое: мисюрский султан прислал шатер писаный и шитый, узорчатый, даст  бог,
в вешние дни буду в нем есть и пить, так надобны серебряные чары в два ведра
хорошей работы да наливки серебряные: прошу их у тебя. Чтоб наливка не  мала
была, смотря по чаре, доброй бы работы  наливка  была;  твоя,  брата  моего,
любовь ночью и днем с сердца не сойдет; серебряную чашу меду за твою,  брата
моего, любовь всегда полную пьем; у нас такой чары сделать  мастера  доброго
не добудешь, а у тебя мастера есть". Иоанн послал сказать хану: "Мы говорили
литовским послам, чтоб и с тобою князь их был в мире; а не известили тебя  о
нашем союзе с Литвою потому, что была зима. Если помиришься с литовским,  то
очень хорошо, а если он с тобою не помирится или, помирившись  с  нами  и  с
тобою, друг станет опять нам недругом, тогда мы с тобою перешлемся  и  будем
делать по совету, как нам  будет  пригоже".  С  другим  послом  Иоанн  велел
сказать хану еще яснее: "Если теперь Александр с тобою помирится, то ты  дай
нам знать; если и не помирится, то ты также дай нам знать,  а  мы  с  тобою,
своим братом, и теперь на него заодно".
     Между тем частые  сношения  между  Москвою  и  Литвою  не  прерывались:
Александр все требовал,  чтоб  отданы  были  земли,  захваченные  Иоанновыми
подданными у Литвы по заключении уже мира, требовал высылки общих судей  для
решения споров между пограничниками,  требовал,  чтоб  тесть,  по  договору,
помирил его с Менгли-Гиреем и Стефаном, которые, толкуя о  мире,  опустошают
его волости. Иоанн отвечал: "Мы посылали к зятю говорить о том, что  он  имя
наше пишет не так, как следует по мирному договору, о церкви, которой он  не
строит для жены своей, о панах и паньях греческого закона, которых он к  ней
не приставляет, а он в ответах своих обо всех этих начальных, больших  делах
ничего нам не говорит, он требует, чтоб мы,  по  договору,  помирили  его  с
Менгли-Гиреем и Стефаном молдавским, а сам договора  не  соблюдает.  Но  мы,
памятуя наше свойство, что наша дочь  за  ним,  посылаем  к  Менгли-Гирею  и
Стефану, чтоб помирились с Литвою, хотя бы нам и  непригоже  было  посылать,
когда он из крестного целования выступает. Александр просит о съезде бояр на
границах и срок назначает; мы этого сами давно хотим, чтоб нашим  боярам,  с
его панами съехавшись, обидным делам на обе стороны управу учинить и грамоты
написать; но боярам нашим как в грамотах писать наше имя, когда брат  наш  и
зять не хочет писать его как следует по мирному договору? Когда он начальные
дела нам по докончанию исправит, тогда мы и пошлем бояр на съезд".
     Таким  образом,  для  Иоанна  большими,  начальными  делами  был  титул
государя всея Руси и построение для Елены церкви греческого закона. В ноябре
1497 года Иоанн послал в Литву Микулу Ангелова, который должен  был  сказать
от него Елене: "Я тебе приказывал, чтоб просила мужа о  церкви,  о  панах  и
паньях греческого закона, и ты просила ли его об этом? Приказывал я к тебе о
попе да о боярыне старой, и ты мне отвечала ни то ни се.  Тамошних  панов  и
паней греческого закона тебе не дают, а наших у тебя нет:  хорошо  ли  это?"
Ангелову дан был наказ - дознаться:  когда  идет  у  великой  княгини  Елены
служба, то она на службе стоит ли? Елена отвечала Ангелову: "О церкви я била
челом великому князю, но он и мне отвечает то же, что московским послам; поп
Фома не по мне, а другой поп со мной есть из Вильны очень хороший. А боярыню
как ко мне из Москвы прислать, как ее держать, как  ей  с  здешними  сидеть?
Ведь мне не дал князь великий  еще  ничего,  чем  кого  жаловать;  двух-трех
пожаловал, а иных я сама жалую. Если бы батюшка хотел, то тогда  же  боярыню