епископу и панам вашей братье, всей Раде, да и сами  поберегите,  чтоб  брат
наш и зять нашу дочь жаловал и между ними братство и любовь и прочная дружба
не порушились бы".
     13 генваря Иоанн, отслушав обедню в Успенском соборе со всем семейством
и боярами, подозвал литовских послов к  дверям  и  передал  им  дочь.  Елена
остановилась в Дорогомилове и жила два дня: брат  ее  Василий  угощал  здесь
послов обедом, мать ночевала с нею, сам великий князь приезжал два раза;  он
наказал дочери, чтоб она во всех городах,  через  которые  будет  проезжать,
была в соборных церквах и служила молебны; в Витебске мост городовой худ,  и
если можно будет ей проехать к соборной церкви, то она поехала бы,  а  будет
нельзя, то она бы не ездила;  наказал,  как  поступить,  когда  какие-нибудь
паньи встретят ее; если кто-нибудь из панов даст обед  Елене,  то  жене  его
быть на обеде, а самому ему не быть; князей, отъехавших из Москвы,  Шемячича
и других, не допускать к себе; если бы даже и потом, в Вильне, они  захотели
ударить ей челом, то чтобы Александр не велел им и княгиням их к ней ходить.
Если встретит Елену сам великий князь Александр, то ей из тапканы  (экипажа)
выйти и челом ударить и быть ей в это время в  наряде;  если  позовет  ее  к
руке, то ей к руке идти и руку дать; если велит ей идти в свою  повозку,  но
там не будет его матери, то ей в его повозку не ходить,  ехать  ей  в  своей
тапкане. В латинскую божницу не ходить, а ходить  в  свою  церковь;  захочет
посмотреть латинскую божницу или монастырь латинский,  то  может  посмотреть
один раз или дважды. Если будет в Вильне  королева,  мать  Александрова,  ее
свекровь, и если пойдет в свою божницу, а ей велит идти с  собою,  то  Елене
провожать королеву до божницы и потом вежливо отпроситься в свою церковь,  а
в божницу не ходить.
     Александр, как доносили наши послы,  встретил  великую  княжну  за  три
версты от Вильны: он сидел верхом на лошади, от его коня до тапканы Елениной
постлали красное сукно, а у тапканы постлали по сукну камку с золотом; Елена
вышла из тапканы на камку, за нею вышли и боярыни. Александр в то  же  время
сошел с лошади, подошел к Елене, дал ей руку, принял ее к  себе,  спросил  о
здоровье и велел опять пойти в тапкану; потом, дав также руку боярыням,  сел
на коня, и все вместе въехали в город. В тот же день  происходило  венчание:
латинский епископ и сам Александр крепко настаивали, чтоб русский  священник
Фома, приехавший с Еленою, не говорил молитв и княгиня Марья Ряполовская  не
держала венца; но князь Семен  Ряполовский,  главный  из  бояр,  провожавших
Елену, настоял на том, чтоб был  исполнен  приказ  Иоаннов:  священник  Фома
говорил молитвы и княгиня Марья держала венец.
     Отпуская бояр, провожавших Елену, князя Семена Ряполовского  и  Михайла
Русалку, Александр сказал: "Вы говорили от великого князя Ивана Васильевича,
чтоб мы дочери его, а нашей великой  княгине  поставили  церковь  греческого
закона на переходах, подле ее хором; но князья наши и паны, вся земля  имеют
право и записи от предков наших,  отца  нашего  и  нас  самих,  а  в  правах
написано, что церквей греческого закона больше не прибавлять - так нам  этих
прав рушить не годится. А княгине нашей церковь греческого закона  в  городе
есть близко, если ее милость захочет в церковь, то мы ей не мешаем.  Брат  и
тесть наш хочет также, чтоб мы дали ему грамоту  на  пергамене  относительно
греческого закона его дочери; но мы дали ему грамоту точно такую,  какой  он
сам от пас хотел; эта грамота теперь у него с нашею печатью". В мае  приехал
от Александра посол Станислав Петряшкович изъявить Иоанну  благодарность  за
присылку Елены и объявить, что воевода молдавский Стефан напал на  литовские
владения; относительно Елены Александр велел Петряшковичу сказать  следующее
тестю: "Ты хотел, чтоб мы оставили несколько твоих бояр и детей боярских при
твоей дочери, пока попривыкнет к чужой стороне, и  мы  для  тебя  велели  им
остаться при ней некоторое время, но теперь пора уже им выехать от нас: ведь
у нас, слава богу, слуг много, есть  кому  служить  нашей  великой  княгине,
какая будет ее воля, кому что прикажет, и они будут  по  ее  приказу  делать
все, что только ни захочет". Наконец, Петряшкович  жаловался  на  московских
послов, князя Ряполовского и Михайла Русалку, которые будто бы на возвратном
пути из Вильны грабили жителей на две мили по обе стороны дороги, грабили  и
купцов, им встречавшихся. Иоанну сильно не нравилось и то, что зять перестал
называть его государем всея Руси, и то, что не хотел  построить  церкви  для
Елены, когда он именно просил его сделать это для него, и то, что  Александр
отсылал из  Вильны  бояр  московских,  которых  Иоанну  хотелось  непременно
удержать при дочери. Он отвечал Петряшковичу насчет церкви: "Наш брат, князь
великий, сам знает, с кем там его предки и он сам  утвердил  те  права,  что
новых церквей греческого закона не строить, нам до тех  его  прав  дела  нет
никакого; а с нами брат наш, князь великий, да и его Рада договаривались  на
том, чтобы нашей дочери держать свой греческий закон, и, что нам брат наш  и
его Рада обещали, все теперь  делается  не  так".  Относительно  послов  был
ответ, что они не грабили, а, напротив, терпели дорогою во всем  недостаток;
с Стефаном молдавским Иоанн обещал помирить зятя.
     В Вильну отправился из Москвы  гонец  Михайла  Погожев  с  грамотою,  в
которой отец писал Елене: "Сказывали мне,  что  ты  нездорова,  и  я  послал
навестить тебя Михаила Погожего, ты бы ко мне с ним отписала, чем неможешь и
как тебя нынче бог милует". Но наедине гонец должен  был  сказать  Елене  от
Иоанна: "Эту грамоту о твоей болезни я нарочно прислал к тебе для того, чтоб
не догадались, зачем я отправил Погожего". Погожев был прислан  с  приказом,
чтоб Елена не держала при себе людей латинской  веры  и  не  отпускала  бояр
московских. Главному из них, князю Ромодановскому, Иоанн велел сказать  чрез
Погожего: "Что ко мне дочь моя пишет, и что вы пишете, и что с вами дочь моя
говорит - все это и робята у вас знают: пригоже ли так делаете?"
     В Литве разнеслась весть о движениях Менгли-Гирея крымского;  Александр
и Елена уведомили об этом Иоанна и просили помощи по договору; Иоанн отвечал
Александру: "Ты бы нас уведомил, Менгли-Гирей, царь, из Перекопи вышел ли  и
к каким украйнам твоим идет? Объяви, как нам тебе помощь подать?"  Александр
уведомил, что еще хан до Днепра не дошел, а какие слухи будут, то он даст об
них знать в Москву. Но хан не двигался, помощи подавать  было  не  нужно,  а
между тем неудовольствия между тестем и зятем росли все более и более: Иоанн
не переставал требовать, чтоб Александр  построил  жене  церковь  греческого
закона, не давал ей слуг латинской веры, не  принуждал  ее  носить  польское
платье, писал  титул  московского  государя,  как  он  написан  в  последнем
договоре, не запрещал вывозить  серебра  из  Литвы  в  московские  владения,
отпустил жену князя Бельского. Иоанн отозвал из Вильны князя  Ромодановского
с товарищами, оставив при Елене только священника Фому  с  двумя  крестовыми
дьяками или певчими и несколько поваров, но Александр не хотел исполнить  ни
одного его  требования,  отговариваясь  по-прежнему,  что  законы  запрещают
увеличивать  число  православных  церквей  в  Литве;  относительно  прислуги
Елениной из католиков отвечал: "Кого из  панов,  паней  и  других  служебных
людей мы заблагорассудили приставить к нашей великой княгине,  кто  годился,
тех и приставили; ведь в этом греческому  закону  ее  помехи  нет  никакой".