крымцам или по крайней мере дать  Летифу  возможность  уйти  из  Московского
государства; ему  дали  Юрьев,  причем  взяли  с  него  клятвенную  грамоту,
показывающую нам  тогдашние  отношения  так  называемых  служилых  татарских
царевичей к государству. Летиф, называя себя царем и великого князя  братом,
обязуется быть в приязни с его друзьями и в вражде с врагами, не мириться  и
не ссылаться ни с кем без его ведома,  показывать  ему  все  грамоты,  какие
только будут присланы к нему от других владельцев; если великий князь пошлет
его на свою службу, то ему и его войску, ходя по московским землям, не брать
и не грабить своею рукою ничего, над христианами насилья никакого не делать,
а  кто  это  сделает  или  церковь  поругает,  того  выдать;  убьют   такого
преступника на месте преступления - вины нет; послы Летифа, едущие в Москву,
берут корм по ямам; но торговцы его корм  должны  себе  покупать;  послов  и
купцов московских Летифу не хватать и не  грабить,  также  русских  пленных,
которые побегут из Орды; Летиф обязывается  не  мыслить  зла  Янаю-царевичу,
живущему  в  городке  Мещерском,  и  Ших-Авлиару-царевичу,   помещенному   в
Сурожике, и никакому другому царю или царевичу, которые будут  в  Московском
государстве; не принимать от них уланов,  князей  и  козаков,  хотя  бы  они
прежде ушли от них в Орду или Казань, и оттуда их  не  принимать;  также  не
принимать татар великокняжеских, кроме четырех родов:  Ширинова,  Баарынова,
Аргинова  и  Кипчакова;  обязывается  не  воевать  с  Казанью   без   ведома
великокняжеского, не выезжать из Московского  государства  и  быть  во  всем
послушным великому князю. С своей стороны великий князь дал Летифу на словах
клятву держать его другом и братом, но в грамоту этой строки писать не велел
для прежнего своего дела.
     Послы  московские  начали  подвергаться  в  Крыму  насилиям  от  хищных
царевичей и мурз; отпуская к Менгли-Гирею  знатного  посла  своего,  Василия
Морозова, великий князь писал к хану, что если и Морозов потерпит  такое  же
насилие и бесчестие, какое потерпел прежний посол Заболоцкий, то  вперед  он
будет посылать к нему людей молодых, а не бояр; и Морозову  был  дан  наказ:
"Если станут у него просить какой пошлины, то ему в пошлину никому ничего не
давать, кроме того, что с ним послано от великого князя в поминках". Морозов
выполнил наказ;  но  пусть  он  сам  расскажет  нам,  чего  стоило  ему  это
выполнение. "Приехал я к воротам, - доносит посол великому князю, - сошел  с
лошади, пошел пешком в городские ворота и вижу,  что  в  воротах  сидят  все
лучшие князья; они со мной карашевались (здоровались) по  обычаю;  но  когда
дошла очередь до Кудаяр-мурзы, то  он  со  мною  не  карашевался,  а  сказал
толмачу: "Скажи боярину, что он холоп!" Толмач мне тут не сказал,  а  он  на
толмача с ножом, и толмач мне сказал у царевых дверей.  Я  пошел  к  царю  и
девяти (подарки) понесли за мною; тут Кудаяр-мурза отнял  у  подьячего  шубу
беличью хребтовую; как подошел  я  к  царевым  дверям,  ясаулы  посохи  свои
бросили передо мною и стали говорить толмачу: "Давай пошлины!" Я  перешагнул
через посохи. "Ничего, - говорю, - не ведаю"; а мурза Аппак мне сказал:  "Не
потакай, ступай прямо к царю".  Царь  спрашивал  о  твоем  (великого  князя)
здоровье, меня жаловал, и царевичи меня жаловали  и  карашеваться  звали;  я
посольство правил, царь меня жаловал  чашею  и  остаток  подал,  и  царевичи
жаловали, остатки подавали; потом царь, немного посидевши,  велел  мне  чашу
подать, а я чашу подал царю, царевичам и князьям, но когда  дошел  черед  до
Кудаяр-мурзы, то я начал бить челом царю на него, что холопом меня назвал  и
шубу отнял. "Кудаяр-мурзе, - говорил я, - чашу не подам за это: холоп я твой
да брата твоего, государя великого  князя  Василия  Ивановича".  Царь  начал
говорить за Кудаяра (по  нем  покрашивать).  "Мы  его  этим  пожаловали",  -
говорил царь. Я на это отвечал: "В том, государь, волен ты, вольный человек,
хотя и все ему отдай". Царь после этого меня отпустил и прислал  за  мною  с
медом, а Кудаяра, говорят, бранил и  вон  выслал...  А  царевич  Ахмат-Гирей
прислал ко мне дувана своего; дуван  ко  мне  приехал,  да  стал  браниться,
говорит: "Царевич тебе приказал сказать: не додашь мне тех поминков, что мне
Заболоцкий давал, и я тебя велю на цепи к себе  привести".  Я  ему  отвечал:
"Цепи твоей не боюсь, а поминков не дам, поминков у меня нет".
     Мы видели,  что  и  Александр  и  Сигизмунд,  желая  войны  с  Москвою,
старались  поднять  на  нее  магистра   ливонского,   но   уже   из   ответа
Плеттенбергова  Александру  можно  было  усмотреть,   что   старания   будут
безуспешны. Ливония и города ганзейские хлопотали  только  о  том,  чтобы  с
помощию короля римского Максимилиана возвратить своих  пленников  и  товары,
захваченные при Иоанне. Известный нам Гардингер приехал осенью 1506  года  в
Москву  с  прежнею  просьбой  от  Максимилиана  об  освобождении   ливонских
пленников; Василий велел отвечать: "Если Максимилиан, король римский,  будет
с нами в союзе, братской любви и дружбе, как  был  с  отцом  нашим,  и  если
магистр, архиепископ и вся земля  Ливонская  от  нашего  недруга  литовского
отстанут, пришлют  бить  челом  в  Великий  Новгород  к  нашим  наместникам,
исправятся нашим отчинам, Великому  Новгороду  и  Пскову,  вовремя,  то  мы,
посмотри по их челобитью, для Максимилиана, короля римского, прикажем  своим
наместникам и своим отчинам, Новгороду и Пскову, с ливонцами мир  заключить,
как будет пригоже, и тогда пленников освободим". Ливонские послы не являлись
в продолжение войны с Литвою; но когда эта война  кончилась,  то  магистр  в
марте 1509 года прислал бить челом о перемирии,  которое  и  было  заключено
новгородским и псковским наместниками на четырнадцать лет; по договору немцы
обязались не приставать  к  литовскому  великому  князю  и  его  преемникам,
получили право торговать в Новгородской земле всяким товаром, кроме соли,  с
обеих сторон обязались давать  послам  проводников  и  подворья  безденежно.
Потом Максимилиан присылал  с  просьбою,  чтобы  позволено  было  ганзейским
городам торговать по-прежнему с Новгородом и  Псковом  и  чтоб  отданы  были
товары,  захваченные  при  Иоанне;   Василий   отвечал,   что   относительно
возобновления торговли  исполнит  просьбу  Максимилианову,  если  ганзейские
города пришлют  к  новгородским  и  псковским  наместникамить  о  том  челом
попригожу, но что товаров им не отдадут.
     Обезопасив себя со стороны Казани,  Крыма,  Литвы  и  Ливонии,  Василий
задумал порешить со Псковом, к чему подавали повод  постоянные  столкновения
власти народной со властию наместника великокняжеского. С 1508 или 1509 года
во Пскове наместником был князь Иван Михайлович Репня-Оболенский, а псковичи
прозвали его Найденом, потому что, говорит их летописец, приехал он в  Псков
не по обычаю не будучи прошен и объявлен, нашли его псковичи  на  загородном
дворе, потому священники навстречу к нему со крестами не ходили; и был  этот
князь лют до людей, прибавляет летописец. Осенью  1509  года  великий  князь
отправился в Новгород и получил здесь от Оболенского  жалобу,  что  псковичи
держат его  нечестно  не  так,  как  держали  прежних  наместников,  и  дела
государские  делают  не  по-прежнему,  в  суды  и   доходы   великокняжеские
вступаются и людям наместничьим от них бесчестие и насилие большое. Вслед за
жалобою от наместника  явились  в  Новгород  посадники  и  бояре  псковские,
поднесли великому князю в дар полтораста рублей и били челом, что обижены от
наместника, от его людей, от его наместников пригородских  и  от  их  людей.