государствами,  пересылок,  почти  никогда,  однако,  не  достигавших  цели;
псковичи, новгородцы и немцы  ливонские,  как  мы  видели,  прямо  допускали
самоуправство в этом случае; между литовским  и  московским  правительствами
видим постоянные жалобы на порубежные обиды и постоянные требования  съездов
для учинения исправы;  в  1496  году  посол  Александра  литовского  говорил
Иоанну: "Напоминаем тебе, чтоб ты возвратил нам и слугам нашим земли, воды и
людей наших, которые забраны; а для других дел обидных, для покраж, разбоев,
грабежей, наездов и для исправления старых границ,  вышли  немедленно  своих
бояр, а мы к ним своих панов вышлем: пусть они  всем  обидным  делам  управу
учинят". Новгородские наместники, заключая перемирие с ливонским магистром в
1481 году, выговорили съезд для управы обидных дел; на этом съезде  с  обеих
сторон должны были быть честные люди; если не  успеют  решить  всех  дел  на
одном съезде, то назначить другой, если не успеют на  втором,  то  назначить
третий, и всем трем съездам быть в продолжение двух лет; а не  управятся  на
третьем съезде, то перемирье не в перемирье. Постоянно в договоры  вносилось
условие, что купцам путь чистый, могут торговать в розницу и оптом, исключая
некоторых запрещенных товаров, обозначенных  в  договоре,  и  постоянно  это
условие подвергалось нарушениям; вносилось также в договоры, что  купцов  не
захватывать при начатии войны, но и это условие не исполнялось;  жалуясь  на
его неисполнение с литовской стороны, Иоанн  говорит:  "Наши  люди  торговые
Московской земли, Новгородской, Псковской, Тверской зашли в Литовскую землю,
и там их схватили, товары отняли, но этого  нигде  не  водится,  что  купцов
захватывать; хотя и полки ходят, а купцу путь не затворен, купец идет на обе
стороны без всяких зацепок".
     Предметом посольств бывало также извещение о вступлении нового государя
на престол; видим также предметом посольств ходатайство государей за  другие
государства;  так,  литовские  государи  ходатайствовали  у  московского  за
воеводу молдавского, за  Швецию,  за  немцев.  Ходатайство  за  православных
единоверцев, покровительство православным подданным чуждых государств Иоанн,
как мы  видели,  считал  постоянно  своим  правом:  вторая  литовская  война
началась за  притеснения  православных;  Александр  литовский  признает  это
право, ибо оправдывается, уверяет, что он и не думал притеснять православных
своих   подданных.   Выставляя   собственное    право    покровительствовать
единоверцам, Иоанн не допускает папского вмешательства  в  дела,  касающиеся
православия в Литве, не хочет слышать  о  сношениях  с  папою  по  церковным
делам; в договоры с Ливонским орденом вносилось условие - не обижать русских
церквей в Ливонии.  Наконец,  замечаем,  что  в  сношениях  с  христианскими
державами защита  христианства  от  неверных  обыкновенно  выставляется  как
общий, высший интерес.
     В дипломатических сношениях московского двора  с  литовским  мы  видели
любопытное явление, именно сношения панов литовских с  боярами  московскими.
Касательно языка грамот должно заметить, что в сношениях с литовским  двором
они писались по-русски, в Москве - на  московском  наречии,  в  Литве  -  на
белорусском;  в  сношениях  с  другими  европейскими  государствами  грамоты
писались по-латыни: когда венгерскому послу  дали  ответные  списки,  то  он
просил  перевести  их  на  латинский  язык,  и  по  приказу  великого  князя
московские толмачи  латинские  перевели  их  вместе  с  писарем  венгерского
посольства. Отправляя послов к Максимилиану,  великий  князь  дал  им  такой
наказ: "Просить им грамоты докончальной по великокняжескому списку  слово  в
слово и говорить королю, чтоб велел писать грамоту русским письмом, нет ли у
него писца серба или словенина; а не будет у него такого писца,  который  бы
мог писать по-русски, то писать по-латыни или по-немецки".
     Относительно  состояния   общественной   нравственности   новорожденное
государство должно было еще много терпеть от остатков  прежнего  безнарядья.
Наместники и волостели продолжали смотреть на отправление своих  должностей,
на отправление правосудия исключительно  как  на  средство  кормиться,  быть
сытыми, и не считали неприличным высказывать такой взгляд прямо  в  просьбах
своих великому князю: так, боярин Яков Захарьевич,  назначенный  в  Кострому
наместником вместе с литовским выходцем, паном Иваном Судимонтом, бил  челом
великому князю, что им обоим на Костроме сытым быть не с чего.  После  этого
неудивительно  читать  в  летописи,  что  Беклемишев,  алексинский  воевода,
запросил у городских жителей посула, и когда они дали ему пять рублей, то он
запросил еще шестого для жены своей. Видим  жестокость  казней  -  сожжение,
отрезание языка, кнут - для людей всех сословий; но видим в то  же  время  и
преступления, объясняющие подобные казни: подложная грамота была  составлена
в 1488 году архимандритом и князем; видим, что и в других странах  наказания
не были мягче: по  магдебургскому  праву,  данному  западнорусским  городам,
употреблялись отсечение головы, посажение на кол, потопление.  Разбойники  в
Тверской земле убили двоих псковских гонцов, ехавших  в  Москву,  вместе  со
всеми провожатыми и побросали в реку; в каких размерах производились  разбои
и кем, видно также из следующего известия Псковской летописи под 1476 годом:
собрались новгородские боярские ключники и ударились ночью разбоем  со  всею
ратною приправою на псковскую волость Гостятино.  Одно  духовное  завещание,
дошедшее до нас от описываемого времени, начинается так: "Се яз,  раб  божий
Панкрат Ченей, пишу сию грамоту душевную в конце живота; а  бил  мя  Михайла
Скобелцин большой с своими людьми, с Куземкою, да и с Ивашком с Щокотом,  да
брата его человек Михайлов Меньшево Дмитрок Зуй, а бил мя у своего  села,  а
пойти ми с их рук". В житии св. Антония Сийского читаем, что однажды  пришел
на Двину из Новгорода сборщик архиепископской дани и, думая, что  у  Антония
много богатства,  наслал  на  его  монастырь  разбойников.  Против  остатков
языческих  обычаев  и  соединенной  с  ними  нравственной  порчи  вооружился
Елеазарова монастыря игумен Панфил в своем  послании  к  псковским  властям:
"Есть еще остаток неприязни в этом городе, и не прекратилась еще здесь лесть
идольская, празднование кумирское; когда приходит великий праздник Рождества
Предтечева, тогда  в  эту  святую  ночь  мало  не  весь  город  взмятется  и
взбесится: стучат бубны, голосят сопели, гудут струны, жены и  девы  плещут,
пляшут и поют скверные песни;  тут  мужам  и  юношам  великое  прельщение  и
падение, женам осквернение, девам растление.  Тогда  же  выходят  мужчины  и
женщины, чаровники и чаровницы, бродят по лугам, болотам  и  дубравам,  ищут
смертной травы, чревоотравного зелья на пагубу людям и скоту, копают коренья
на безумие мужам". Мы видели, что бабы-чаровницы имели  доступ  и  ко  двору
великокняжескому. Страсть  к  крепким  напиткам  продолжала  господствовать;
обеды сопровождались питьем, причем не соблюдалось умеренности:  в  летописи
находим выражение - обедать и пить, где эти два  слова  необходимо  связаны.
Неумеренность в пирушках не сдерживалась  присутствием  женщин,  с  которыми
вообще обходились не очень благосклонно. В житии  св.  Александра  Свирского
встречаем известие, что  если  женщина  рождала  одних  только  дочерей,  то
подвергалась  поношению  и  оскорблению  от  посторонних  людей.   Один   из
костромских наместников, боярин Яков Захарьевич, жаловался,  что  когда  его
жена Арина пришла наперед  в  церковь  к  Пречистой,  то  другой  наместник,