ты бы, господин, отец наш,  государей  наших  великих  князей  просил,  чтоб
велели училища устроить; а мой совет  таков,  что  учить  в  училище  сперва
азбуке, а потом псалтири с следованием накрепко; когда это выучат, то  могут
читать всякие книги. А вот мужики невежды учат ребят, только речь им портят:
прежде выучат вечерню и за это мастеру принесет кашу  да  гривну  денег,  за
заутреню то же или еще и больше, за часы  особенно,  да  подарки  еще  несет
кроме условной платы; а от мастера отойдет - ничего не умеет, только  бредет
по книге, о церковном же порядке понятия не имеет.  Если  государь  прикажет
учить и цену назначит, что брать за  ученье,  то  учащимся  будет  легко,  а
противиться никто не посмеет; да чтоб и попов ставленых велел учить,  потому
что нераденье в землю вошло. Вот теперь у меня побежали четверо ставленников
- Максимка, да Куземка, да Афанаська, да Емельянка мясник; этот и  с  неделю
не поучился - побежал; православны ли  такие  будут!  По  мне  таких  нельзя
ставить в попы; о них бог сказал чрез пророка: ты разум мой отверже,  аз  же
отрину тебя, да не будеши мне служитель".
     В 1503 году митрополит Симон вместе с  Геннадием  и  с  шестью  другими
епископами  на  соборе  определили:  так  как  найдено,  что  многие  вдовые
священники и дьяконы после  жен  держали  у  себя  наложниц,  не  переставая
священнодействовать, то вперед вдовым попам и дьяконам не  служить;  которые
из них уличены в держании наложниц, тем наложниц  отпустить,  жить  в  миру,
волос своих не растить,  платье  носить  мирское  и  дань  давать  вместе  с
мирскими людьми и никаких священнических служб не отправлять; а кто из них с
наложницею уйдет в дальние места и начнет служить, тех предавать гражданским
судьям; на которых же вдовых попов  и  дьяконов  дурной  молвы  нет  и  сами
говорят, что живут после жен чисто, тем стоять в церкви на крилосах, держать
дома епитрахили и приобщаться  св.  тайн  в  епитрахилях,  а  дьяконам  -  в
стихарях и орарях, но не  служить,  а  пользоваться  четвертою  частию  всех
церковных доходов. Чернецам и черницам в одном монастыре вместе не  жить:  в
мужском монастыре служить игумену, а в женском - белому священнику. Если поп
или дьякон в который день напьется пьян, то на другой  день  ему  обедни  не
служить. На том же соборе было постановлено:  митрополиту,  архиепископам  и
епископам от поставления духовных лиц всяких степеней не брать ничего; также
от ставленых грамот, печатнику от печати и дьяку от подписи не брать ничего;
ставить в священники не раньше тридцати лет, в дьяконы -  не  раньше  25,  в
поддьяконы - не раньше 20. За нарушение этих правил собор определил  лишение
сана; и кто же первый был обвинен в нарушении  этих  правил,  и  кто  первый
подвергся  наказанию,  определенному  собором?  Геннадий  Новгородский!  Под
следующим же, 1504 годом читаем в летописях: Геннадий, архиепископ  Великого
Новгорода и Пскова, оставил престол свой неволею: приехавши из Москвы  после
собора, начал мзду брать с священников за ставление и  еще  больше  прежнего
вопреки обещанию, данному на соборе, по совету любимца своего, дьяка Михайлы
Гостенкова; великий князь и митрополит, обыскавши, свели его  с  престола  в
Москву, где он был помещен в Чудове монастыре. Догадываются,  что  свержение
Геннадия было делом еретиков.
     В монастыри старались  вводить  общежительные  уставы;  общее  житие  в
митрополичьих уставных грамотах  называется  богорадным;  по  этим  грамотам
архимандрит должен был иметь  одну  трапезу  с  братиею,  мог  иметь  особую
трапезу только в случае прихода великих гостей; всякий  приход  монастырский
архимандрит ведает по слову и по совету со всею братиею; нужно будет избрать
кого-нибудь  из  братий  для  ведания  монастырского  прихода  и  церковного
строения, келаря, купчину, нужно будет послать кого на монастырскую службу -
архимандрит избирает и поставляет с ведома всей братии, кого братья  изберут
и по его благословению; также  иноков  приходящих  архимандрит  принимает  с
согласия всей братии; без благословения архимандрита  иноки  не  выходят  из
монастыря;  доходы  с  земель  монастырских  делятся  так:  архимандриту   -
половина, священникам, дьяконам и чернецам - другая; последняя делится опять
на две части: одна - священникам и дьяконам, другая  -  чернецам;  таким  же
образом поднимаются дань митрополичья и проезды; что же касается до  годовых
дач или сорокоустов, вписов, молебнов, то этими доходами архимандрит делится
пополам с священниками и дьяконами: одна половина - архимандриту,  другая  -
священникам и дьяконам с просвирником и пономарем; а чернецы в эти доходы не
вступаются. По завещанию преподобного Евфросина  Псковского  чернецы  в  его
монастыре не должны были есть  по  келиям,  кроме  праздника  или  пиршества
какого-нибудь, не должны были носить немецкого платья, также  шуб  с  пухом,
держать  баню,  позволять  женщинам  входить  в  монастырь.  Иосиф  Волоцкий
запрещает иноку разговаривать во время службы церковной  и  на  трепезе;  на
трапезе брать у брата кушанье и ставить перед ним свое; есть и  пить  больше
других; ходить в деревню за каким-либо делом; из церкви и из  трапезы  брать
книги без благословения пономаря; если  инок  увидит  в  книге  какую-нибудь
погрешность, то не смеет  переписывать  или  вырезывать,  а  должен  сказать
настоятелю и по другой книге исправить, а  не  по  своему  домышлению;  если
случится согрешить словом или делом, или помышлением, то просить прощения  у
настоятеля в тот же день, а не откладывать до утра. Тот  же  Иосиф  запретил
инокам своего монастыря под страхом бесчестного изгнания принимать  в  келию
мед, вино, пиво, квас медвяный, брагу. Мы видели уже, что Иосиф прежде всего
старался  воскресить  предание  о  строгости  монастырской  жизни.  В   этом
отношении очень важно  для  нас  сочинение  его  "Сказание  о  святых  отцах
монастырей русских",  где  сочинитель  представляет  нам  борьбу  хранителей
древнего предания с его нарушителями и постоянно  высказывает  свою  любимую
мысль о необходимости строгих мер для поддержания строгости иноческой жизни.
"Святой Сергий и другие святые, - говорит Иосиф, - такое  старание  имели  о
пастве, что не пропускали ни малейшего небрежения или преслушания; они  были
милостивы,  где  следовало,  и  были  строги,  где   настояла   потребность,
согрешавших обличали  и  понуждали  к  добру,  ослушникам  же  не  позволяли
своевольничать,  но  отлучали  их  от  церкви  и  от  трапезы.  Между   ними
господствовала такая нищета, такое отсутствие любостяжания,  что  в  обители
св. Сергия и самые книги писали не на пергамене, а на берестах; сам  же  св.
Сергий носил такое бедное платье, что приходящие часто  не  узнавали  его  и
думали, что это один из просителей. О святом же Кирилле что мне  писать?  По
кончине его и учеников его в наше время был в его  монастыре  настоятель  из
другого монастыря и начал нарушать некоторые предания  и  постановления  св.
Кирилла; но в то же время был в  монастыре  старец  святой,  именем  Досифей
Неведомицын, и другие старцы, любившие предания св. Кирилла;  они  не  стали
молчать, видя нарушение  древнего  устава,  и  за  это  страдали  от  нового
настоятеля, блаженный же Досифей  много  раз  бывал  бит  от  него.  Однажды
игумен,  рассердившись  на  Досифея  за  увещания  не  развращать  предания,
столкнул блаженного старца  с  трапезного  места  так,  что  тот  упал,  как
мертвый, на землю; выздоровевши, Досифей пришел к игумену  и  сказал:  "Хоть
убей меня до смерти, а я не перестану говорить тебе об уставе". Этот  игумен
ушел; выбрали нового,  также  из  другого  монастыря,  и  этот  опять  начал