отчины отступиться и в полную писать?" Бояре опять разбранились с послами, и
те уехали на подворье. Третье совещание  началось  так  же,  как  окончилось
второе, многими спорными речами;  наконец  один  из  послов  сказал:  "Много
говорим речей, а к концу не приговоримся; поискать  бы  нам  среднего  пути:
господарю нашему Смоленска уступить на голые слова нельзя". Бояре  спросили:
"Что значит "голые слова"?" Посол  отвечал:  "Если  государь  ваш  Смоленска
отдать не хочет, то пусть даст господарю нашему другой  какой-нибудь  город,
равный Смоленску величиною и богатством". Бояре с этим предложением пошли  к
великому князю и, возвратившись, отвечали именем Иоанна: "Отец наш  ту  свою
отчину с божьею волею достал и благословил ею нас; мы ее держим за  собою  и
королю никак не уступим; а другой город за нее для чего нам давать? Смоленск
- наша отчина изначала, от предков, и если наши предки случайно ее потеряли,
то нам опять дал ее бог, и мы ее не  уступим".  Видя,  что  нет  возможности
заключить вечный мир, послы предложили перемирие. Великий  князь  говорил  с
боярами: "Пригоже ли с королем взять перемирье на время?" И приговорил,  что
"пригоже для иных  сторон  недружных:  Крым  неведом,  с  царем  Саип-Гиреем
крепости еще нет никакой, и Ислам-Гирей - человек шаткий,  нестоятельный;  а
казанские люди изменили, и с ними еще дела никакого не  сделано;  для  этого
пригоже с королем взять перемирье, чтоб с теми  сторонами  поуправиться".  В
переговорах о перемирии  главное  затруднение  состояло  в  том,  что  бояре
требовали назад Гомель и свободы пленных, на что послы никак не соглашались,
желая, чтобы война кончилась  хотя  каким-нибудь  приобретением  для  Литвы;
относительно же  пленных  представляли  опять  на  вид,  как  и  во  времена
Василиевы, что у короля в руках знатные пленники московские и ему  невыгодно
променять их на незнатных литовских; бояре говорили: "Какая прибыль  пленных
не отпустить и своих не взять? Ведь они люди,  и  если  люди,  так  смертны;
были, да не будут - и в том  какая  прибыль?  А  Гомель  -  отчина  государя
нашего, и королю за собою зачем чужое держать? У вашего  господаря  в  плену
добрые люди, а у нашего - молодые, да зато их много: так бы  на  большинство
натянуть, меньших людей больше взять. В больших душа и в  меньших  душа  же,
обои погибнут - и в том какая прибыль для  обеих  сторон!"  Послы  никак  не
соглашались  и  требовали  также,  чтоб  великий  князь   разорил   городки,
поставленные им во время войны на своей и на Литовской  земле.  Согласились,
что пленным свободы не будет, что  Гомель  останется  за  королем,  а  новые
городки, Заволочье и Себеж, - за великим князем;  но  после  этого  начались
споры относительно границ  волостям;  тут  уладиться  не  могли,  переговоры
рушились, послы уже откланялись великому  князю,  но  перед  самым  отъездом
сказали приставу: "Захотят бояре еще делать, и мы с  ними  хотим  делать;  а
государевым здоровьем у нас хоромы теплы и кормов много, можно  нам  мешкать
за государевыми делами, только бы дал бог дело сделалось". Пристав сказал об
этом боярам,  послов  опять  позвали  на  совещание,  и  наконец  уладилось,
заключили  перемирие  на  пять  лет,   от   Благовещеньева   дня   1537   до
Благовещеньева дня 1542 года.
     В Думе прямо объявили о необходимости заключить  перемирие  с  королем,
чтоб иметь возможность поуправиться с Казанью  и  Крымом.  Одним  из  первых
распоряжений правительства по смерти Василия было отправление сына боярского
Челищева в Крым с известием о восшествии на престол Иоанна.  Челищев  должен
был бить челом Саип-Гирею, чтоб пожаловал нового великого князя, учинил  его
себе впрок братом и другом, как великий князь Василий был  с  Менгли-Гиреем;
посол должен был также сказать хану: "Если дашь шертную грамоту, то  большой
посол, князь Стригин-Оболенский, уже ждет в Путивле с большими  поминками  и
немедленно пойдет к тебе". Но, суля неопределенно большие поминки за шертную
грамоту, Челищев по-прежнему не должен  был  ничего  давать  в  пошлину,  не
должен был давать клятвы, что великий князь  будет  присылать  хану  поминки
уроком.
     В генваре отправлен был Челищев в Крым, а в  мае  татары  уже  разоряли
русские места по реке Проне, но были прогнаны. Скоро, однако, в самом  Крыму
встала усобица между ханом Саип-Гиреем и старшим по нем  из  Гиреев-Исламом;
Орда разделилась между соперниками, и это разделение было очень полезно  для
Москвы, ибо хотя оба хана следовали прежним разбойничьим привычкам и  ни  от
одного из них нельзя было надеяться прочного союза, однако силы  разбойников
были разделены. Ислам дал обещание  королю  стоять  с  ним  заодно  на  всех
неприятелей, следовательно, и на московского великого князя и в то же  время
прислал в Москву с предложением союза; но разумеется, главная  цель  посылки
была требование казны: "Которую казну  ты  к  Саип-Гирею  послал,  ту  казну
пришли мне: меня царем учинил турский султан, так ему надобно послать  много
поминков". В Москве действительно сочли за лучшее послать  казну  к  Исламу,
потому что нерасположение Саипа было слишком явно: он  пограбил  Челищева  и
всех его людей. Князь Стригин-Оболенский  получил  вследствие  этого  приказ
ехать из Путивля в Крым к Исламу с большими поминками; очень  вероятно,  что
Оболенский не  хотел  ехать  в  Крым,  зная,  что  обыкновенно  терпели  там
московские послы, и он искал всякого  рода  отговорок,  но  та,  которую  он
нашел, очень любопытна для нас; он писал великому князю: "Ислам  отправил  к
тебе послом Темеша; по этого Темеша в Крыму не знают и имени ему не  ведают;
в том бог волен да ты, государь: опалу на меня  положить  или  казнить  меня
велишь, а мне против этого Исламова посла,  Темеша,  нельзя  идти".  Великий
князь положил на Оболенского опалу и вместо его  велел  идти  в  Крым  князю
Мезецкому. Начались пересылки с обычным характером: московское правительство
требовало от Ислама шертной грамоты, деятельного союза против  Литвы;  Ислам
требовал  денег,  жаловался,  что  великий  князь  не  исполнил   отцовского
завещания, по которому будто бы Василий в знак дружбы отказал  ему,  Исламу,
половину казны своей. В августе 1535 года, когда  полки  московские  шли  на
защиту Северской стороны от литовцев, крымцы  напали  на  берега  Оки,  были
отражены, но отвлекли московские  силы  от  Северской  стороны  и  облегчили
королевскому войску взятие Гомеля и Стародуба. Исламовых послов задержали за
это в Москве, но хан отговорился, что воевал московские  области  не  он,  а
Саип,  и  послов  выпустили.  С  московскими  людьми   в   Крыму   поступали
по-прежнему; посол Наумов писал к великому князю: "Приехали  к  Исламу  твои
козаки, и вот князья и уланы начали с них платье снимать, просят соболей;  я
послал сказать об этом Исламу, а князья и уланы пришли на Ислама  с  бранью:
ты у нас отнимаешь, не велишь великому князю нам поминков присылать; а Ислам
говорил: какое наше братство! Нарочно великий князь не шлет к нам  поминков,
не хотя со мною в дружбе и в братстве быть; а князьям сказал:  делайте,  как
вам любо! И они все  хотят  козаков  твоих  продать".  В  Москве,  наоборот,
старались избегать всякого повода к жалобе со стороны  хана:  так,  когда  в
Новгороде Северском крымского посла в ссоре покололи рогатиною, то виновники
были отосланы головою в Крым к хану. Крымского посла при  представлении  два
раза дарили платьем, сам великий князь подавал ему и товарищам его  мед,  но
требовалось, чтоб посол против государева жалованья на колени  становился  и
колпак снимал.