на царство, на великое княжение сесть". Бояре обрадовались, что  государь  в
таком еще младенчестве, а прародительских чинов поискал. Но  конечно,  всего
более удивились они (а некоторые, как увидим из писем  Курбского,  не  очень
обрадовались) тому, что шестнадцатилетний великий князь с этих пор внутри  и
вне государства принял титул, которого не решались принять ни отец,  ни  дед
его, - титул царя. 16 января 1547  года  совершено  было  царское  венчание,
подобное венчанию Димитрия-внука при Иоанне III. Между  тем  еще  в  декабре
разосланы были по областям, к князьям и детям боярским грамоты: "Когда к вам
эта наша грамота придет и у которых будут из вас дочери девки, то  вы  бы  с
ними сейчас же ехали в город к нашим наместникам на смотр, а дочерей девок у
себя ни под каким видом не таили б. Кто же из  вас  дочь  девку  утаит  и  к
наместникам нашим не повезет, тому от меня быть в  великой  опале  и  казни.
Грамоту пересылайте между собою сами, не задерживая ни часу". Выбор  пал  на
девушку из одного из самых знатных  и  древних  московских  боярских  родов,
который при наплыве родов  княжеских  успел  удержать  за  собою  близкое  к
престолу место, - выбор пал на Анастасию, дочь умершего  окольничего  Романа
Юрьевича Захарьина-Кошкина, племянницу боярина Михаила  Юрьевича,  близкого,
как мы видели,  человека  к  великому  князю  Василию;  быть  может,  и  эти
отношения не были без влияния на выбор; надобно заметить, что  представитель
рода по смерти боярина Михаила,  другой  дядя  Анастасии,  Григорий  Юрьевич
Захарьин, не принадлежал к  стороне  Шуйских,  не  упоминается  ни  в  каких
боярских смутах детства Иоаннова.
     3 февраля была царская свадьба; 12  апреля  вспыхнул  сильный  пожар  в
Москве; 20 числа - другой; 3 июня упал большой колокол - благовестник; 21  -
новый страшный пожар, какого еще никогда  не  бывало  в  Москве;  загорелась
церковь Воздвижения на Арбате при сильной буре;  огонь  потек,  как  молния,
спалил на запад все, вплоть до Москвы-реки у Семчинского сельца; потом  буря
обратилась на Кремль, вспыхнул верх  Успенского  собора,  крыши  на  царском
дворе, казенный двор,  Благовещенский  собор;  сгорела  Оружейная  палата  с
оружием, Постельная палата с казною, двор митрополичий, по каменным  церквам
сгорели иконостасы и людское добро, которое продолжали и в это время прятать
по церквам. В Успенском соборе уцелел  иконостас  и  все  сосуды  церковные;
митрополит Макарий едва не задохся от дыма в соборе, он вышел из него,  неся
образ богородицы, написанный митрополитом Петром, за ним шел протопоп и  нес
церковные правила. Макарий ушел было сначала на городскую стену, на  тайник,
проведенный к Москве-реке, но здесь не мог долго  оставаться  от  дыма;  его
стали спускать с тайника на канате на  взруб  к  реке,  канат  оборвался,  и
митрополит сильно  расшибся,  едва  мог  прийти  в  себя  и  был  отвезен  в
Новоспасский монастырь. Кремлевские  монастыри  -  Чудов  и  Вознесенский  -
сгорели; в Китае сгорели все лавки с товарами и  все  дворы,  за  городом  -
большой посад  по  Неглинной,  Рождественка  -  до  Никольского  Драчевского
монастыря; по Мясницкой пожар шел до церкви святого Флора, на Покровке -  до
церкви святого Василия, народу сгорело 1700 человек. Великий князь с  женою,
братом и боярами уехал в село Воробьево.
     На другой день он поехал с боярами в Новоспасский  монастырь  навестить
митрополита. Здесь царский духовник, благовещенский протопоп  Федор  Бармин,
боярин князь Федор Скопин-Шуйский, Иван Петрович Челяднин  начали  говорить,
что Москва сгорела волшебством: чародеи вынимали сердца человеческие, мочили
их в воде, водою этою кропили по улицам - от этого Москва  и  сгорела.  Царь
велел  разыскать  дело;  розыск  произвели  таким  образом:  26   числа,   в
воскресенье, на пятый день после пожара, бояре приехали в Кремль, на площадь
к Успенскому собору, собрали черных людей и начали спрашивать:  кто  зажигал
Москву?  В  толпе  закричали:  "Княгиня  Анна  Глинская  с   своими   детьми
волхвовала: вынимала сердца человеческие, да клала в  воду,  да  тою  водою,
ездя по Москве, кропила, оттого Москва и выгорела!" Черные люди говорили это
потому, что Глинские были у государя в приближении и жаловании, от людей  их
черным людям насильство и грабеж, а Глинские людей своих не унимали. Конюший
боярин, князь Михайла Васильевич Глинский, родной дядя царский,  был  в  это
время с матерью во Ржеве, полученном от царя в кормление; но брат его, князь
Юрий, был в  Москве  и  стоял  вместе  с  боярами  на  Кремлевской  площади.
Услыхавши о себе и о матери своей такие речи в народе,  он  понял,  что  его
может постигнуть, и ушел в Успенский собор, но бояре,  злобясь  на  Глинских
как на временщиков, напустили чернь: та бросилась в Успенский  собор,  убила
Глинского, выволокла труп его из Кремля и положила перед торгом, где  казнят
преступников. Умертвивши Глинского, чернь бросилась на людей  его,  перебила
их множество,  разграбила  двор;  много  погибло  тут  и  неизвестных  детей
боярских из Северской страны, которых приняли за людей Глинского. Но  одного
Глинского было мало; на третий день после убиения  князя  Юрия  толпы  черни
явились в селе Воробьеве у дворца царского с криком, чтоб государь выдал  им
бабку свою, княгиню Анну Глинскую, и сына ее, князя Михаила,  которые  будто
спрятаны у него в покоях; Иоанн в ответ велел схватить крикунов  и  казнить;
на  остальных  напал  страх,  и  они  разбежались  по  городам.  Виновниками
восстания против Глинских, главными наустителями  черни  летописец  называет
благовещенского протопопа Федора  Бармина,  князя  Федора  Шуйского-Скопина,
князя Юрия Темкина, Ивана Петровича Челяднина, Григория Юрьевича  Захарьина,
Федора Нагого. В малолетство Иоанна Шуйские и приятели их сами управлялись с
людьми, себе враждебными; по когда Иоанн вырос, когда казнь Андрея Шуйского,
Кубенского, Воронцова показала им невозможность  дальнейшего  самоуправства,
то они начали действовать против приближенных к царю  людей  -  Глинских  не
непосредственно, а посредством народа. В восстании против Глинских мы  видим
главных советников Андрея Шуйского, которые после казни его были сосланы, но
потом  возвращены  в  Москву:  князя  Федора  Шуйского-Скопина,  князя  Юрия
Темкина; но они теперь уже так  слабы,  что  но  могут  действовать  одни  и
действуют в  союзе  с  приближенными  к  Иоанну  людьми,  которые  враждебно
столкнулись с Глинскими в борьбе за влияние на волю молодого царя: Шуйский и
Темкин действуют вместе с духовником  царским,  Барминым,  и  дядею  царицы,
Григорием Захарьиным.
     Виновники событий 26 июня умели закрыть  себя  и  достигли  своей  цели
относительно Глинских: оставшийся в живых князь Михайла Васильевич  Глинский
не только потерял надежду  восторжествовать  над  своими  врагами,  но  даже
отчаялся в собственной безопасности  и  вместе  с  приятелем  своим,  князем
Турунтаем-Пронским, побежал в Литву; но беглецы были захвачены князем Петром
Шуйским, посидели немного под стражею и  были  прощены,  отданы  на  поруки,
потому что вздумали бежать  по  неразумию,  испугавшись  судьбы  князя  Юрия
Глинского. Могущество Глинских рушилось,  но  его  не  наследовали  знатные,
враги их: полною доверенностию Иоанна, могущественным влиянием на внутренние
дела  начинают  пользоваться  простой   священник   Благовещенского   собора
Сильвестр  и  ложничий  царский  Алексей  Федоров  Адашев,   человек   очень
незначительного происхождения.
     Сильные волнения, досады, поблажки чувственным, животным стремлениям  и