Москве узнали об этом, то у Сулеша взяли лошадей и приставили к нему стражу,
а гонца ханского Егупа с товарищами  роздали  по  гостям;  но  когда  языки,
взятые у татар, объявили, что хан нарочно послал рать,  чтоб  великий  князь
положил опалу на Сулеша, на которого Саип сердился  за  согласие  переписать
шертную грамоту с выпуском статьи о поминках, то великий князь приговорил  с
боярами пожаловать Сулеша, тем более что он был сын и  племянник  всегдашних
московских доброжелателей.
     Между  тем  казанцы,  надеясь  на  защиту  Крыма,   начали   опустошать
пограничные области московские.  В  1539  году  они  подходили  к  Мурому  и
Костроме;  в  упорном  бою,  происходившем  ниже  Костромы,  убили  четверых
московских воевод, но сами принуждены были бежать и потерпели  поражение  от
царя Шиг-Алея и князя Федора Михайловича Мстиславского. В декабре 1540  года
Сафа-Гирей с казанцами, крымцами и ногаями подступил к Мурому, но,  узнав  о
движении владимирских воевод  и  царя  Шиг-Алея  из  Касимова,  ушел  назад.
Сафа-Гирей был обязан казанским  престолом  князю  Булату,  но  существовала
сторона, противная крымской, как мы видели. Сначала эта сторона была слаба и
не могла надеяться  на  деятельные  движения  со  стороны  Москвы,  но  чрез
несколько лет обстоятельства переменились: Сафа-Гирей окружил себя крымцами,
им одним доверял, их обогащал. Это оттолкнуло от него и тех вельмож, которые
прежде были на стороне крымской; Булат теперь стал в челе недовольных  и  от
имени всей Казанской земли прислал в Москву с просьбою, чтоб  великий  князь
простил их и прислал под Казань воевод своих: "А мы великому князю послужим,
царя убьем или схватим да выдадим воеводам; от царя теперь  казанским  людям
очень тяжко: у многих князей ясаки отнимал да крымцам отдал;  земских  людей
грабит; копит казну да в Крым посылает" (1541 г.).
     Великий князь отвечал Булату и всей земле, что прощает их и посылает  к
ним воевод. Действительно, бывший перед тем  правитель,  боярин  князь  Иван
Васильевич Шуйский, с другими  воеводами  и  многими  людьми,  дворцовыми  и
городовыми из 17 городов, отправился во Владимир с поручением  наблюдать  за
ходом дел казанских, пересылаться с недовольными. Зная, что война с Казанью,
с Сафа-Гиреем есть вместе и война с Крымом, правительство, т. е. князь  Иван
Бельский и митрополит Иоасаф, отправили войска и в Коломну для наблюдения за
южными границами. Их предусмотрительность оправдалась: прибежали в Москву из
Крыма двое пленных и сказали, что  Сафа-Гирей  сведал  о  движении  русского
войска и дал знать об этом Саип-Гирею. Последний начал наряжаться  на  Русь,
повел с собою всю Орду, оставил в Крыму только  старого  да  малого.  С  ним
вместе шел  князь  Семен  Бельский,  турецкого  султана  люди  с  пушками  и
пищалями, ногаи,  кафинцы,  астраханцы,  азовцы,  белогородцы,  аккерманцы).
Пошел хан на Русь с великою похвальбою. По этим вестям отправлен был  приказ
путивльскому наместнику,  чтоб  выслал  станицу  на  поле,  поперек  дороги.
Станичник ездил и объявил, что наехал на поле  сакмы  (следы)  великие,  шли
многие люди к Руси, тысяч со сто и больше. Тогда двинулся из  Москвы  боярин
князь Дмитрий Федорович Бельский;  ему  и  воеводам,  стоявшим  на  Коломне,
велено стать на берегу Оки, там, где и  прежде  становились  воеводы  против
ханов. Князь Юрий Михайлович Булгаков-Голицын с одним из татарских царевичей
должен был стать  на  Пахре.  Но  боялись  в  то  же  время  нападения  царя
казанского, и потому царю Шиг-Алею из Касимова и костромским воеводам велено
было стягиваться ко Владимиру на помощь князю Шуйскому.  В  июле  приехал  с
поля станичник и сказал великому князю, что видел на этой стороне Дона много
людей: шли весь день полки, и конца  им  не  дождался.  28  июля  Саип-Гирей
подошел к городу Осетру; воевода Глебов бился с неприятелем в посадах, много
татар побил и девять человек живых прислал в Москву. Тогда князь Булгаков  с
Пахры был передвинут на Оку же, а на его место отправились  другие  воеводы.
Между тем в Москве великий князь с братом ходил в Успенский собор, молился у
образа Владимирской богородицы, у гроба Петра-чудотворца и потом спрашивал у
митрополита Иоасафа и у бояр, оставаться ли ему в Москве пли ехать в  другие
города. Одни бояре говорили, что прежде,  когда  цари  под  городом  Москвою
стаивали, тогда государи наши были  не  малые  дети,  истому  великую  могли
поднять и о себе промыслить и земле пособлять; а когда Едигей приходил и под
Москвою стоял, то князь великий Василий Дмитриевич в  городе  оставил  князя
Владимира Андреевича да двоих родных братьев своих, а сам уехал в  Кострому;
Едигей послал за ним в погоню, и едва великого князя бог  помиловал,  что  в
руки татарам не попал. А нынче государь мал, брат  его  еще  меньше,  скорой
езды и истомы никакой не могут поднять, а с малыми детьми как скоро  ездить?
Митрополит говорил: "В которые города государи отступали в  прежние  приходы
татарские, те города теперь не мирны с Казанью; в Новгород и Псков  государи
не  отступали  никогда  по  близости  рубежей  литовского  и  немецкого,   а
чудотворцев и Москву на кого оставить? Великие князья с Москвы съезжали, а в
городе для обороны братьев своих оставляли; князь великий Димитрий с  Москвы
съехал, брата своего и крепких воевод не оставил, и над Москвою что сталось?
Господи, защити и помилуй от такой беды! А съезжали великие князья с  Москвы
для того, чтоб, собравшись с людьми, Москве  пособлять  и  иным  городам.  А
теперь у великого князя много людей, есть кому  его  дело  беречь  и  Москве
пособлять. Поручить лучше великого  князя  богу,  пречистой  его  матери,  и
чудотворцам Петру и Алексею:  они  о  Русской  земле  и  о  наших  государях
попечение имеют. Князь великий Василий этим чудотворцам  сына  своего  и  на
руки отдал". Все бояре сошли на одну речь, что быть великому князю в городе.
Тогда призвали прикащиков городских, велели запасы городские запасать, пушки
и пищали по местам ставить, по воротам, по стрельницам  и  по  стенам  людей
расписать и у посада по улицам надолбы делать. Городские люди начали усердно
работать и обещали друг другу за великого князя и за свои домы крепко стоять
и головы свои класть. Пришли вести, что  хан  уже  на  берегу  Оки  и  хочет
перевозиться. Великий князь писал к воеводам, чтобы между ними розни не было
и, когда царь переправится за реку, чтоб за святые церкви и за  православное
христианство крепко пострадали, с царем дело делали, а  он,  великий  князь,
рад жаловать не только их, но и детей их;  которого  же  бог  возьмет,  того
велит в помянник записать, а жен и детей  будет  жаловать.  Воеводы,  прочтя
грамоту, стали говорить со слезами:  "Укрепимся,  братья,  любовию,  помянем
жалование великого князя Василия; государю нашему великому князю  Ивану  еще
не пришло время самому вооружиться, еще мал. Послужим государю малому  и  от
большого честь примем, а после нас и дети наши; постраждем за государя и  за
веру христианскую; если бог желание наше исполнит, то мы не только здесь, но
и в дальних странах славу получим. Смертные мы люди: кому случится за веру и
за государя до смерти пострадать, то у бога незабвенно будет, а детям  нашим
от государя воздаяние будет". У которых воевод между собою были распри, и те
начали со смирением и со слезами друг у друга  прощения  просить.  Когда  же
князь  Димитрий  Бельский   и   другие   воеводы   стали   говорить   приказ
великокняжеский всему  войску,  то  ратные  люди  отвечали:  "Рады  государю
служить и за христианство головы положить, хотим с  татарами  смертную  чашу
пить".