с Москвою, объявляем вашей милости волю нашу, чтоб  в  остающиеся  три  года
перемирных на каждый год был установлен побор: на первый год  серебщизна  по
15 грошей с сохи, на второй - по 12, на третий - по 10; чтоб эти деньги были
собираемы и складываемы в казну нашу и не могли быть употреблены ни на какое
другое дело, кроме жалованья наемным войскам".
     Но когда перемирие вышло, в марте 1542 года приехали в Москву литовские
послы: Ян Глебович, воевода  полоцкий,  и  Никодим  Техановский.  Приставам,
которые должны были провожать послов, дан был наказ:  "Послов  встретить  на
рубеже и ночевать с ними, не доезжая до Смоленска верст 10, а в Смоленске  с
послами ни под каким видом не ночевать и  ехать  с  послами  мимо  Смоленска
бережно, чтоб с смольнянами они не говорили  ничего".  Смоленск  по-прежнему
сделал бесплодными все толки о  вечном  мире;  по-прежнему  ничем  кончились
толки и об освобождении пленных, которого добивались московские бояре; послы
требовали за пленных Чернигова и шести других городов, они говорили  боярам:
"Людей государю нашему наголо никак не отдать; знаете и сами:  государь  наш
король тех людей у государя вашего взял саблею, а  государя  нашего  вотчину
изменники предали; вы хотите и того и другого - и Смоленск вам, и людей  вам
же". Бояре отвечали, что великий князь Василий взял Смоленск с божиею волею.
Могли согласиться только на продолжение перемирия еще на  семь  лет,  причем
возник спор о границах; по этому делу отправлен был в Литву Сукин, которому,
между прочим, дан был такой наказ: "Если станут говорить про великого князя,
не думает ли  государь  жениться,  то  отвечать:  "С  божиею  волею  он  уже
помышляет принять брачный закон; мы слышали, что государь не  в  одно  место
послал искать себе невесты. И откуда к государю  нашему  будет  присылка,  и
будет его воля, то он хочет это свое дело делать". Что станут в ответ на это
говорить, то записывать и, приехав, сказать государю великому князю".  Но  в
Литве не спросили о женитьбе малолетнего Иоанна.
     Готовясь на всякий случай к войне с Москвою,  Сигизмунд  не  переставал
сноситься с Крымом, где за него, против Москвы  действовал  Семен  Бельский.
Осенью 1540 года Бельский писал королю, что он успел отвратить поход крымцев
на Литву и  взял  с  хана  клятву,  что  весною  пойдет  на  Москву.  Король
благодарил за это своего верного и  доброго  слугу  и  послал  ему  сто  коп
грошей, да королева от себя -  некоторую  сумму  денег.  В  июле  1541  года
Бельский писал Сигизмунду: "Весною рано хан не мог идти  на  Москву,  потому
что захворал; когда, выздоровевши, хотел выехать, пришли все князья и  уланы
и начали говорить, чтоб царь не ездил на  Москву,  потому  что  там  собрано
большое войско. Услыхавши это, я взял с собою троих вельмож,  которые  вашей
милости служат, и просил царя, чтоб ехал на  неприятеля  вашей  милости.  Я,
слуга вашей милости, призывая бога на помощь, царя и  войско  взял  на  свою
шею, не жалея горла своего, чтоб только  оказать  услугу  вашей  королевской
милости. А перед выездом нашим  приехали  к  нам  послы  от  великого  князя
московского, от братьев моих, и от митрополита,  и  от  всей  Рады  и  листы
присяжные привезли с немалыми подарками, прося нас,  чтоб  мы  не  поднимали
царя на Москву, а князь великий и вся земля отдаются во всем в нашу  волю  и
опеку, пока великий князь не придет в совершенные лета. Но мы,  помня  слово
свое, которое дали вашей милости, не вошли ни в  какие  сношения  с  великим
князем московским". Понятно, какое впечатление должно  было  произвести  это
хвастовство на умного Сигизмунда. Бельский узнал, что при дворе  королевском
смеются над опекуном великого князя московского, и писал опять к Сигизмунду,
вычисляя свои услуги, писал, что три раза поднимал ногаев на Москву,  поднял
крымского хана и повоевал Московское государство, выпленил,  выпалил,  вывел
людей, вынес добро, вред большой наделал, города побрал, выпалил,  выграбил,
пушки побрал, на двух  местах  войско  московское  поразил,  великого  князя
московского и его бояр из Москвы выгнал.
     Мы  видели,  что  единовластие  Саип-Гирея  и  угрозы   его   поставили
московское правительство в затруднительное положение. Чтобы не вести войны с
двух сторон, оно  соглашалось  терпеть  Сафа-Гирея  в  Казани,  лишь  бы  он
сохранил  прежние  подручнические  отношения  к  Москве.  Нов  Крыму  именно
добивались уничтожения этих отношений, и,  получивши  от  Иоанна  грамоту  с
изложением   прав   московских   государей   на   Казань,   Саип    задержал
великокняжеского гонца, отправленного к молдавскому  господарю,  и  писал  к
Иоанну: "Государского обычая не держал твой отец, ни один государь  того  не
делывал, что он: наших людей у себя  побил.  После,  два  года  тому  назад,
посылал я в Казань своих людей; твои люди на дороге их перехватали да к себе
привели, и твоя мать велела их побить. У меня больше ста  тысяч  рати:  если
возьму в твоей земле по одной голове, то сколько твоей земле убытка будет  и
сколько моей казне прибытка? Вот я иду, ты будь  готов;  я  украдкою  нейду.
Твою землю возьму, а ты захочешь мне зло сделать - в моей земле не  будешь".
Бояре определили послать в Крым окольничего Злобина  с  хорошими  поминками,
чтоб склонить хана к принятию прежних условий относительно Казани, т. е. что
великий  князь  не  будет  трогать  Казани,  но  чтоб  Сафа-Гирей  оставался
московским подручником.
     Узнавши об этом, хан прислал в Москву большого  посла,  Дивия-мурзу,  и
писал в грамоте: "Что ты отправил  к  нам  большого  своего  посла,  Степана
Злобина, с добрыми поминками, то помоги тебе бог, мы этого от тебя и ждали".
Хан требовал, чтоб великий князь наперед дал клятву в соблюдении союза перед
Дивием-мурзою, а потом прислал бы своего большого посла взять шерть с  него,
хана; мир Москвы с  Казанью  поставлен  был  необходимым  условием  союзного
договора. В другой  грамоте  хан  писал,  кому  надобно  присылать  поминки:
"Карачей своих я написал с братьею и детьми, а кроме  этих  наших  уланов  и
князей написал  еще  по  человеку  от  каждого  рода,  сто  двадцать  четыре
человека, которые при нас, да Калгиных пятьдесят человек: пятьдесят  человек
немного, вели дать им поминки - и земля твоя в покое будет, и самому тебе не
кручинно будет".
     Злобин взял у хана шертную грамоту, но когда ее привезли в  Москву,  то
бояре увидали, что она написана не так, именно: в ней было обозначено, какие
поминки великий  князь  постоянно  должен  был  присылать  в  Крым,  на  что
московское правительство, как мы видели, никогда не хотело согласиться,  ибо
это было бы все равно, что обязаться данью. Для окончательного решения  дела
в Москву был прислан большой посол, Сулеш-мурза,  сын  Магмедина,  племянник
Аппака, родовой доброжелатель московский.  Сулеш  согласился,  чтоб  грамота
была переписана в том виде, в каком хотели ее бояре, и отправлена к  хану  с
требованием новой шерти" Хан в ответ прислал грамоту с непригожими  словами,
писал, что великий князь молод, в несовершенном  разуме;  вследствие  этого,
когда Сулеш стал проситься домой, то бояре велели отвечать ему:  "Положи  на
своем разуме, с чем тебя государю отпустить! царь такие  непригожие  речи  к
государю писал в своей грамоте; и государю что к  царю  приказать:  бить  ли
челом или браниться? Государь наш хочет быть с ним в дружбе и в братстве, но
поневоле за такие  слова  будет  воевать".  Хан  не  довольствовался  одними
непригожими речами: крымцы опустошили каширские и ростовские места. Когда  в