польские послы. Потом начались уступки:  Иоанн  сначала  уступил  Подольскую
землю,  потом  Волынскую,  потом  Киев   с   днепровскими   городами.   Дело
остановилось на Полоцком повете и на орденских владениях, потому что  послы,
уступая Полоцк, как занятый русскими войсками,  не  уступали  его  повета  и
орденских владений. Иоанн из последних уступил еще Курляндию, назначил Двину
границею между своими и королевскими владениями  и  на  этом  условии  хотел
заключить перемирие лет на 10 или на 15,  но  послы  не  согласились.  Тогда
Иоанн, повинуясь требованиям своей природы, нарушил  обычай,  велел  позвать
послов к себе и стал сам с ними говорить: "Я, государь христианский, презрел
свою царскую честь, с  вами,  брата  своего  слугами,  изустно  говорю;  что
надобно было боярам нашим с вами говорить, то я сам с вами  говорю:  если  у
вас есть от брата нашего указ о любви и  добром  согласии,  как  между  нами
доброе дело постановить, то вы нам скажите". Ходкевич  отвечал:  "Милостивый
государь  великий  князь!  Позволь  перед  собою  говорить   нашему   писарю
(Гарабурде), потому что я рос при государе своем короле от  молодых  дней  и
язык мой русский помешался в пословицах с польским  языком,  так  что  речей
моих и не узнать, что стану говорить". Иоанн отвечал:  "Юрий!  Говори  перед
нами безо всякого сомнения, если что и по-польски  скажешь,  мы  поймем.  Вы
говорите, что мы припоминали и те города, которые в Польше, но мы припомнили
не новое дело: Киев был прародителя нашего, великого князя Владимира,  а  те
все города были к Киеву;  от  великого  князя  Владимира  прародителя  наши,
великие государи, великие князья русские, теми городами и землями владели, а
зашли эти земли и города за предков государя вашего невзгодами  прародителей
наших, как приходил Батый на Русскую землю, и мы припоминаем брату нашему не
о чужом, припоминаем о своей искони вечной вотчине. Мы у брата своего  чести
никакой не убавляем; а брат  наш  описывает  наше  царское  имя  не  сполна,
отнимает, что нам бог дал; изобрели мы свое, а  не  чужое;  наше  имя  пишут
полным именованием все государи, которые и повыше будут вашего  государя;  и
если он имя наше сполна описывать не хочет, то  его  воля,  сам  он  про  то
знает. А прародители наши ведут свое происхождение от Августа-кесаря, так  и
мы от своих прародителей на своих государствах государи, и что нам бог  дал,
то кто у нас возьмет? Мы свое имя в грамотах описываем, как нам бог  дал;  а
если брат наш не пишет нас в своих грамотах полным наименованием, то нам его
списывание не нужно". Бояре в разговоре  с  послами  вывели  так  генеалогию
государей московских: Август-кесарь,  обладающий  всею  вселенною,  поставил
брата своего, Пруса, на берегах Вислы-реки по реку, называемую Неман,  и  до
сего года по имени его зовется Прусская  земля,  а  от  Пруса  четырнадцатое
колено до великого государя Рюрика.
     Но хотя Иоанн и объявил, что не нуждается в царском титуле  от  короля,
хотя таким образом одно из препятствий к миру было отстранено, однако теперь
было другое препятствие, важнейшее - Ливония; Ходкевич не мог согласиться на
царские условия и уехал ни с  чем.  Военные  действия  открывались  неудачею
москвитян: в несчастных для московского войска местах, недалеко от Орши,  на
реке Уле, гетман Радзивилл разбил князя Петра Ивановича Шуйского;  последний
лишился жизни вместе с двумя князьями Палецкими; двое воевод - Захар Плещеев
и князь Иван Охлябинин - были взяты в плен; из  детей  боярских  было  убито
немного, все разбежались, потому что дело было к ночи. Но и  этого,  второю,
Оршинскою битвою литовское войско так же мало воспользовалось, как и первою;
отъезд Курбского не увлек других воевод: начальствовавший  в  Полоцке  князь
Петр Щенятев не принял предложений  Радзивилла  и  не  сдал  вверенного  ему
города; русские взяли Озерище,  отразили  литовцев  от  Чернигова;  действия
Курбского в Великолуцкой области состояли  только  в  опустошениях  открытых
мест; в Ливонии дела шли с переменным счастием.
     Начались опять переговоры; опять приехал гонец от епископа  и  панов  к
митрополиту и боярам для задирки, но согласно  с  прежним  объявлением,  что
митрополиту непригоже сноситься с епископом, гонца к митрополиту не пустили,
представлялся он только боярам, которые отвечали, что государь мира хочет  и
неприятельские действия прекращает. Опасную грамоту на литовских послов царь
отправил с гонцом Желнинским, которому дан был такой  наказ:  "Если  спросят
про Андрея Курбского, для чего он от государя побежал, то отвечать: государь
было его пожаловал великим жалованьем, а он стал  государю  делать  изменные
дела; государь хотел было его понаказать, а он государю изменил; но  это  не
диво; езжали из государства и не в  Курбского  версту,  да  и  те  изменники
государству Московскому не сделали ничего;  божиим  милосердием  и  государя
нашего здоровьем Московское государство  не  без  людей;  Курбский  государю
нашему изменил,  собакою  потек,  собацки  и  пропадет.  А  если  спросят  о
дерптских немцах, для чего их царь из Дерпта велел  перевести  в  московские
города,  отвечать:  перевести  немцев  государь  велел  для  того,  что  они
ссылались с магистром ливонским, велели ему прийти под их город  со  многими
людьми и хотели государю изменить. Если спросят:  зимою  государь  ваш  куда
ездил из Москвы и опалу на многих людей для чего  клал,  отвечать:  государь
зимою был в слободе и положил опалу на бояр и дворян, которые  ему  изменные
великие дела делали, и за великие измены велел их казнить". Желнинскому  при
встрече с Курбским и другими изменниками запрещено  было  с  ними  говорить.
Когда приехал литовский гонец Юряга в Москву,  то  приставу  дан  был  также
наказ, как с ним говорить: "Если спросит: что это теперь у  государя  вашего
слывет опричнина, отвечать: у государя никакой опричнины нет, живет государь
на своем царском дворе, и,  которые  дворяне  служат  ему  правдою,  те  при
государе и живут близко, а которые делали неправды,  те  живут  от  государя
подальше; а что мужичье, не зная, зовет опричниной, то мужичьим речам верить
нечего; волен государь, где хочет дворы и хоромы ставить, там и  ставит;  от
кого государю отделяться?"
     Юряга приезжал с известием о больших  послах,  Ходкевиче  и  Тишкевиче;
когда они приехали в Москву, приставам был дан наказ: "Если спросят послы  о
князе Михайле Воротынском, про его опалу, то отвечать: бог один без греха, а
государю холоп без  вины  не  живет;  князь  Михайла  государю  погрубил,  и
государь на него  опалу  было  положил;  а  теперь  государь  его  пожаловал
по-старому, вотчину его старую, город Одоев и Новосиль, совсем ему отдал,  и
больше старого Послы о  вечном  мире  не  сговорились:  начали  толковать  о
перемирии, уступали  Полоцк  и  в  Ливонии  все  земли,  занятые  московским
войском. Царь не согласился, требовал Риги и других городов, уступая  королю
Курляндию и несколько городов по ею сторону Двины. Послы  не  согласились  и
объявили, что всего легче  мир  может  быть  заключен  при  личном  свидании
государя с королем на границах. Иоанн охотно согласился на это  предложение,
но требовал чтоб послы тут же положили, как быть съезду и  всем  церемониям;
послы отказались решить такое важное дело  и  требовали  сроку  для  приезда
новых послов. Но государь приговорил с боярами, что о съезде  с  послами  не
говорить, потому что этими переговорами дело  только  затянется,  а  угадать
нельзя, захочет ли король сам быть на съезде или не захочет. Он только время
будет проволакивать. Лучше отправить к королю своих послов для переговоров о