в его собственное царствование трудно было ожидать ее прекращения,  ибо  зло
вызывало другое зло; в 1571  году  князь  Иван  Мстиславский  дал  следующую
запись: "Я, князь Иван Мстиславский, богу, святым  божиим  церквам  и  всему
православному христианству веры своей не соблюл, государю своему, его  детям
и его землям, всему православному христианству и всей Русской земле изменил,
навел  с  моими  товарищами  безбожного  крымского  Девлет-Гирея  царя".  По
ходатайству митрополита Кирилла и  24  других  духовных  особ  царь  простил
Мстиславского, взявши с него означенную  грамоту  за  поручительством  троих
бояр, которые обязались в случае отъезда Мстиславского внести в казну  20000
рублей; за поручников поручилось еще 285 человек. Через 10 лет  после  этого
Мстиславский опять бил челом с двумя сыновьями, что они  пред  государем  во
многих винах виноваты. Подобные грамоты могли привести к вопросу,  можно  ли
по-прежнему доверять правление земщиною Мстиславскому с товарищами,  и  если
сам царь не хочет  по-прежнему  сближаться  с  земщиною,  то  не  должно  ли
поставить в челе ее человека, который бы по титулу  своему  и  происхождению
мог стать выше князей и бояр и между тем не имел бы с  ними  ничего  общего,
мог бы быть вернее их. И  вот  в  одной  летописи  под  1574  годом  находим
следующее известие: "Казнил царь на Москве, у Пречистой, на площади в Кремле
многих бояр, архимандрита чудовского, протопопа и всяких чинов людей  много,
а головы метали под двор Мстиславского. В то же время производил  царь  Иван
Васильевич и  посадил  царем  на  Москве  Симеона  Бекбулатовича  (крещеного
татарина, касимовского хана) и царским венцом его  венчал,  а  сам  назвался
Иваном Московским и вышел из города, жил на Петровке; весь свой чин  царский
отдал Симеону, а сам ездил просто, как боярин, в оглоблях, и как  приедет  к
царю Симеону,  ссаживается  от  царева  места  далеко,  вместе  с  боярами".
Действительно, до нас дошли грамоты,  в  которых  от  имени  великого  князя
Симеона всея Руси делаются разного рода земские распоряжения  как  от  имени
царя, царь же Иоанн называется государем князем московским. Симеон, впрочем,
не более двух лет процарствовал в Москве; по словам летописи, он был  сослан
отсюда Иоанном, который дал ему Тверь и Торжок. Разделение  на  опричнину  и
земщину оставалось; но имя опричнины возбуждало такую  ненависть,  что  царь
счел за нужное вывести его из употребления: вместо  названий  "опричнина"  и
"земщина" видим названия: двор и земщина; вместо: города и воеводы  опричные
и земские - видим: города и воеводы дворовые  и  земские.  Между  тем  казни
продолжались по разным поводам: по поводу нашествия  крымского  хана,  когда
Мстиславский признался, что он с товарищами привел его; по поводу болезни  и
смерти невесты царской; погибли старые  бояре  -  знаменитый  воевода  князь
Михайла Воротынский, которого мы видели уже прежде в заточении  в  Кириллове
Белозерском монастыре, князь Никита Одоевский,  Михайла  Яковлевич  Морозов,
князь Петр Куракин и другие менее значительные лица. Курбский  говорит,  что
Воротынский  был  подвергнут  пыткам  по  доносу  раба,  обвинявшего  его  в
чародействе и в злых умыслах  против  Иоанна;  измученного  пытками  старика
повезли в заточение опять на Белоозеро, но на дороге он умер.
     Современные русские свидетельства говорят, что  Иоанн  до  конца  жизни
оставался с одинаким настроением духа, одинаково скор на гнев  и  на  опалы,
однако в последние восемь лет его жизни мы не встречаем известий о казнях.


ГЛАВА ПЯТАЯ
     ПОЛОЦК

     Успехи русских в Ливонии; ее распадение. -  Мысль  Иоанна  жениться  на
сестре короля польского. - Взятие Полоцка. - Переговоры о мире с  Литвою.  -
Собор в Москве по поводу этих переговоров. - Возобновление военных действий.
- Прекращение их по причине болезни короля. - Мысль об избрании Иоанна ему в
преемники. - Царь делает датского принца Магнуса вассальным королем Ливонии.
- Сношения с Швециею. - Неудачные действия Магнуса против Ревеля. - Важность
прибалтийских берегов для России по отзывам врагов ее. -  Дела  крымские.  -
Неудачный поход турецкого войска к Астрахани. - Нашествие крымского  хана  и
сожжение  Москвы.  -  Вторичное  нашествие  хана  и  отражение  его   князем
Воротынским.

     Мы видели,  что  магистр  Кетлер,  отчаявшись  собственными  средствами
спасти Ливонию, заключил тесный союз  с  Сигизмундом-Августом.  Обнадеженный
этим союзом и получивши помощь людьми и деньгами  из  Германии,  от  герцога
прусского, от жителей Риги и Ревеля, Кетлер начал  наступательное  движение,
разбил под Дерптом московского  воеводу  Захара  Плещеева  и  осадил  Дерпт;
осажденные сделали не  очень  удачную  вылазку,  но  успехи  немцев  этим  и
ограничились:  приближалась  зима,  союзный  отряд,   приведенный   герцогом
Христофом Мекленбургским, ушел; Кетлер с своими ливонцами хотел  по  крайней
мере овладеть  Лаисом,  но  два  раза  приступ  его  был  отбит  гарнизоном,
находившимся под начальством стрелецкого головы Кашкарова; таким образом, по
словам  немецкого  летописца,  Кетлер  вследствие   храброго   сопротивления
неприятеля ничего не сделал, со стыдом и уроном должен был уйти в Оберпален,
куда достиг с большими трудностями, везя тяжелый наряд  по  дурным  дорогам;
здесь ратные люди, в  досаде  на  неудачу  и  не  получая  жалованья,  стали
бунтовать и с трудом были  усмирены  и  разведены  по  зимним  квартирам,  а
тяжелый наряд отправлен в Феллин. Но бесснежная зима не остановила  русских:
князья Мстиславский, Петр Шуйский, Серебряный повоевали  землю  до  Рижского
залива,  не  встречая  нигде  сопротивления,  и  взяли  Мариенбург;   весною
отправился отряд русских в Эстонию, разбил немцев  под  Верпелем;  с  другой
стороны опустошали Ливонию псковские сторонщики, или вольница,  пленников  и
скота из земли гоняли много, а некоторых немцы побивали.  Весною  же  пришел
князь  Курбский  в  Ливонию,  поразил  старого  магистра  Фюрстенберга   под
Вейссенштейном и Феллином;  взятие  последней  крепости  было  целию  похода
большой,  шестидесятитысячной  московской   рати   под   начальством   князя
Мстиславского и Петра Шуйского; 12000 войска под начальством князя Барбашина
отправились в обход к  морю  по  слухам,  что  Фюрстенберг  хочет  отправить
богатую казну в Габзаль;  лучший  из  воевод  ливонских,  ландмаршал  Филипп
Белль, с 500 ратных решился напасть врасплох на  Барбашина  в  надежде,  что
нечаянность уравняет силы, но обманулся: весь отряд его был  истреблен,  сам
Белль, последний  защитник  и  последняя  надежда  лифляндского  народа,  по
выражению Курбского, с одиннадцатью командорами  и  ста  двадцатью  рыцарями
попался в плен. Курбский с большим уважением говорит  о  храбрости,  остроте
разума, доброй памяти и красноречии Белля; русские воеводы обходились с  ним
по-товарищески, сажали вместе с собою за  стол  и  услаждались  его  речами,
разумом растворенными; из речей этих Курбский сохранил одну, в которой Белль
рассказывал историю Ордена и объяснял причины  его  падения.  "Когда  мы,  -
говорил  Белль,  -  пребывали  в  католической   вере,   жили   умеренно   и
целомудренно, тогда господь везде нас покрывал от врагов наших и помогал нам