свое императору, и потому король хочет это дело делать  так,  как  отец  его
делывал, обослаться с императором и с иными королями,  своими  приятелями  и
родственниками  -  зятем,  герцогом   Брауншвейгским,   и   с   племянником,
королевичем венгерским. Притом теперь при короле нет польской  Рады;  король
должен обослаться с нею, потому что королевны родились в Польше  и  приданое
их там. Посол отвечал: "Мы видим из ваших  слов  нежелание  вашего  государя
приступить к делу, если он такое  великое  дело  откладывает  в  даль".  Так
кончились первые переговоры. Когда послы были  призваны  в  другой  раз,  то
Сигизмунд объявил им, что согласен выдать сестру Екатерину  за  царя;  послы
просили позволения ударить ей челом, но паны отвечали: "И между молодыми (т.
е. незнатными) людьми не ведется, чтоб, не решивши дело,  сестер  своих  или
дочерей  давать  смотреть".  Послы  говорили:  "Не  видавши  нам  государыни
королевны Катерины и челом ей не ударивши,  что,  приехав,  государю  своему
сказать? Кажется нам, что у государя вашего нет  желания  выдать  сестру  за
нашего государя!" Им отвечали, что нельзя видеть королевну явно, потому  что
у ней все придворные - поляки; они расскажут  своим,  что  московские  послы
королевну видели, и у польской Рады с королем будет за это брань большая;  а
если послы хотят ее видеть, то пусть смотрят тайно,  как  пойдет  в  костел.
Послы сперва не соглашались, но потом согласились.
     Дело, однако, кончилось ничем: король хотел согласиться на  брак  своей
сестры с Иоанном только в том случае, если б брак этот доставил ему выгодный
мир; посол его Шимкович явился в Москву с требованием, чтоб  прежде  дела  о
сватовстве заключен был мир, для переговоров  о  котором  вельможи  с  обеих
сторон должны съехаться на границы, и до этого съезда  Ливонии  не  воевать,
Сигизмунд  хотел  пользоваться  своим  положением,  как  прежде  пользовался
подобным же положением Иоанн III московский, когда Александр литовский искал
руки его дочери Елены; Иоанн III также прежде  дела  о  сватовстве  требовал
заключения мира; но если искательство родственного союза явилось  теперь  со
стороны московского государя, то Иоанн IV,  однако,  вовсе  не  находился  в
положении Александра, которому во что бы то ни стало  нужно  было  заключить
мир и скрепить его женитьбою на Елене;  царь  не  согласился  на  порубежные
переговоры; мы видели, что в Москве считали тяжелее всего на свете  нарушать
прародительские обычаи, а  эти  обычаи  требовали,  чтоб  мирные  переговоры
велись  в  Москве.  Военные  действия  начались   наступательным   движением
литовского гетмана Радзивилла на  русских  в  Ливонии:  после  пятинедельной
осады он взял Тарваст в сентябре 1561 года; русские воеводы разбили литовцев
под Пернау и разорили Тарваст, оставленный  литовцами.  1562  год  прошел  в
опустошительных набегах с  обеих  сторон;  а  между  тем  не  прерывались  и
сношения между обоими дворами: Сигизмунд не  имел  ни  средств,  ни  желания
вести деятельную войну, ему хотелось длить время переговорами. Посол  Корсак
приезжал от него в Москву в начале 1562 года с жалобами, что  Иоанн  обижает
короля и мира не хочет, хлопотал, чтоб военные действия  были  прекращены  с
обеих сторон впредь до ссылки; Иоанн  отвечал  Сигизмунду:  "Во  всем  твоем
писанье не нашли мы ни одного такого дела, которое было бы  прямо  написано:
писал ты все дела ложные, складывая  на  нас  неправду...  Прежде  этого  ты
послал к нам Яна Шимковича, а к Перекопскому писал, что Шимкович  послан  не
делать дело, а разодрать его;  и  прежде  посылал  ты  к  Перекопскому  свою
грамоту, укорял в ней нас многими неподобными словами. И если  уже  так,  то
нам  от  тебя  больше  чего  ждать?  Всю  неправду  в  тебе  мы   достаточно
высмотрели".
     Упреки Иоанна были справедливы: Сигизмунд не переставал поднимать  хана
на Москву, писал ему, что Иоанн,  несмотря  на  перемирие  с  Литвою,  воюет
Ливонию, находящуюся под защитою королевскою; что он,  Сигизмунд,  не  хочет
нарушить клятвы и начать войну с Москвою до истечения перемирных лет, но что
хану теперь самое удобное время напасть на  Москву,  потому  что  почти  все
полки ее находятся в Ливонии. Паны литовские  по  старому  обычаю  писали  к
митрополиту и боярам, чтоб они склоняли государя к миру и к уступке Ливонии,
которая искони принадлежала королям польским и  великим  князьям  литовским.
Митрополит отвечал по царскому наказу: "И прежде бискуп и воевода  виленский
посланников и гонцов своих к нам присылали не один раз, и  мы  им  отвечали,
что мы люди церковные и нам до тех дел дела нет; также и теперь нам  до  тех
дел дела нет, то ведают боговенчанного самодержца царя государя  бояре  и  с
панами ссылаются. И мы, как пастыри христианские, благовенчанному самодержцу
напоминаем, чтоб он с пограничными своими соседями имел  мир  и  тишину.  Мы
били челом государю, и он нашего челобитья не презрил, послал  на  литовских
послов опасную грамоту". Бояре отвечали: "Только  вспомнить  старину,  каким
образом гетманы литовские Рогволодовичей Данила  да  Мовколда  на  Литовское
княжество взяли и каким образом великому  государю  Мстиславу  Владимировичу
Монамашу к Киеву дань давали, то не только  что  Русская  земля  вся,  но  и
Литовская земля вся  -  вотчина  государя  нашего,  потому  что  начиная  от
великого государя Владимира, просветившего Русскую землю  святым  крещением,
до нынешнего великого государя  нашего  наши  государи-самодержцы  никем  не
посажены на своих государствах, а ваши государи - посаженные  государи:  так
который крепче - вотчинный ли государь или посаженный? - сами рассудите.  Но
такими речами, сколько их  ни  говорить  на  обе  стороны,  доброе  дело  не
станется, а скорее к разлитию крови христианской придет; мы напомнили вам  о
Литве только для того, что вы в своей грамоте писали непригоже, задираясь за
искони вечную вотчину государя нашего... Как  Ливонская  земля  повиновалась
прежде нашему государю, о том не только нам, но и  многим  землям  известно;
что нам о том и  говорить,  как  Ягайло  на  дядю  своего  Кестутья  нанимал
ливонских немцев - вам это хорошо известно; посмотрите в  ваших  хрониках  -
найдете; и как Витовт, бегая от Ягайла, ливонских немцев нанимал - и то  вам
известно же; и как Ягайло и Витовт ходили в Немецкую землю к Марьину городку
(Мариенбургу), и сколько у них немцы побили людей, и как литовские  немцы  с
Ягайлом и Витовтом помирились на своей воле".
     Доброго дела нельзя  было  достигнуть  ни  такими  и  никакими  другими
речами, а только делом, и в начале 1563 года сам Иоанн с большим  войском  и
нарядом двинулся к литовским границам; целию  похода  был  Полоцк  -  город,
важный сам по себе и особенно по отношению к Ливонии, по торговой связи  его
через Двину с Ригою. 31 генваря  город  был  осажден,  7  февраля  взят  был
острог, а 15 февраля, после того как 300 сажен  стены  было  выжжено,  город
сдался; воевода полоцкий Довойна, один из самых приближенных людей к королю,
и епископ отосланы были в Москву, имение их, казна королевская, имение панов
и купцов богатых, много  золота  и  серебра  отобрано  было  на  царя;  жиды
потоплены в Двине; но наемные воины королевские одарены  шубами  и  отпущены
числом больше 500 человек, дана им воля, вступить ли в царскую службу, ехать
ли к королю или в другие земли, потому что они пришельцы  из  чужих  земель.
Уведомляя  митрополита  о  взятии  Полоцка,   Иоанн   велел   ему   сказать:
"Исполнилось пророчество русского угодника, чудотворца  Петра-митрополита  о
городе Москве, что взыдут руки его на плещи врагов его: бог несказанную свою