милость излиял на нас, недостойных, вотчину нашу, город Полоцк, нам  в  руки
дал". Царь возвратился в Москву так же торжественно, как  из-под  Казани:  в
Иосифовом монастыре встретил его старший сын,  царевич  Иван;  на  последнем
ночлеге к Москве, в селе Крылатском,  встретили  его  младший  сын,  царевич
Феодор, брат Юрий, ростовский  архиепископ  Никандр  с  другими  епископами,
архимандритами,  игуменами.  Митрополит  со  всем  духовенством   московским
встретил у церкви Бориса и Глеба на Арбате; Иоанн бил им челом, что милостию
пречистой богородицы, молитвами великих чудотворцев и их  молитвами  господь
бог милосердие свое свыше послал, вотчину его, город  Полоцк,  в  руки  дал.
Духовенство государю многолетствовало на его вотчине, благодарение великое и
похвалы  воздавало,  что   своим   великим   подвигом   церкви   святые   от
иконоборцев-люторей очистил и остальных христиан  в  православие  собрал.  В
Полоцке оставлены были трое воевод - князья Петр Иванович Шуйский, Василий и
Петр Семеновичи Серебряные-Оболенские - с таким  наказом:  "Укреплять  город
наспех, не мешкая,  чтоб  было  бесстрашно;  где  будет  нужно,  рвы  старые
вычистить и новые покопать, чтоб были рвы глубокие и крутые;  и  в  остроге,
которое место выгорело, велеть заделать накрепко, стены в  три  или  четыре.
Литовских людей в город (т.  е.  в  крепость),  приезжих  и  тутошних  детей
боярских, землян и  черных  людей  ни  под  каким  видом  не  пускать,  а  в
какой-нибудь день торжественный, в великий праздник, попросятся в  Софийский
собор литовские люди, бурмистры и  земские  люди,  то  пустить  их  в  город
понемногу, учинивши в это время береженье  большое,  прибавя  во  все  места
голов; и ни под каким бы видом без боярского ведома и без приставов ни  один
человек, ни шляхтич, ни посадский, в город не входил, в городе  должны  жить
одни попы у церквей с своими семьями, а лишние люди у попов не  жили  бы.  В
городе сделать светлицу, и ночевать в ней  каждую  ночь  воеводам  с  своими
полками поочередно; с фонарем ходить по городу беспрестанно.  Управу  давать
литовским людям, расспроси про здешние  всякие  обиходы  как  у  них  обычаи
ведутся, по их обычаям и судить;  судебню  сделать  за  городом  в  остроге;
выбрать голов добрых из дворян, кому можно верить, и приказать им  судить  в
судебне всякие дела безволокитно и к присяге их привести, чтоб судили прямо,
посулов и поминков не брали, а записывать у них земским  дьякам,  выбрав  из
земских людей; на суде быть с ними бурмистрам. Кто из детей боярских, шляхты
и посадских людей останется жить на  посаде,  у  тех  бы  не  было  никакого
ратного оружия. Если в ком-нибудь из них  воеводы  приметят  шатость,  таких
людей, не вдруг, затеявши какое-нибудь дело, ссылать во Псков, в Новгород, в
Луки Великие, а оттуда в Москву".
     Король, узнавши о взятии Полоцка, послал к хану крымскому с выговорами,
зачем тот уверил его, что пойдет зимою на Москву, и не пошел,  а  между  тем
Иоанн, безопасный с этой стороны, пришел со всею своею землей в Литву и взял
Полоцк; королевская же Рада  прислала  к  боярам  просить,  чтоб  московские
войска удержались от дальнейших неприятельских действий, что послы литовские
будут  к  Успеньеву  дню  в  Москве.  Иоанн  велел  унять  войну;  пересылки
продолжались. В это  время  князь  Дмитрий  Вишневецкий  оставил  московскую
службу по неизвестным причинам и перешел опять в Литву, но  с  тем,  чтоб  и
здесь недолго оставаться. Гонцу Клобукову, отправленному в  Литву,  дан  был
наказ: "Если спросят о  Вишневецком,  то  отвечать:  притек  он  к  государю
нашему, как собака, и потек от государя, как собака же, а государю нашему  и
земле убытка никакого не учинил". Но на деле в Москве не были  равнодушны  к
бегству удалого козака, который оказал так много услуг царю против  Крыма  и
мог оказывать теперь услуги королю  против  царя;  Клобукову  наказано  было
разведывать: "Как приехал князь Дмитрий Вишневецкий на королевское  имя,  то
король ему жалованье дал ли, и живет при короле ли, и в какой версте  держит
его у себя король? Да проведывать про Черкасских - Алексея и Гаврилу:  каков
их приезд был к королю и чем их король  пожаловал?  Если  Алешка  Черкасский
пришлет к гонцу и объявит, что хочет опять ехать  к  государю,  то  отвечать
ему, что челобитье его будет донесено до государя".
     Король  по-прежнему  старался  только  протянуть  время,   чтоб   иметь
возможность собраться с силами и поднять хана: теперь, по взятии Полоцка, он
менее чем когда-либо мог надеяться на заключение  выгодного  мира  или  даже
перемирия.  Он  прислал  гонца  с  предложением  продлить  перемирие  вместо
Успеньего дня до Благовещенья, но царь не согласился и продлил  срок  только
до 6 декабря того же 1563 года. Уведомив об этом хана, король велел  сказать
ему, что переговоры с Москвою будут ведены только для освобождения  пленных,
взятых в Полоцке, а мир  заключен  не  будет,  чтоб  он,  хан,  поэтому  шел
непременно зимою на Москву, которой  все  силы  тогда  будут  устремлены  на
Литву, что если и заключено будет перемирие, то не далее, как только до июля
месяца; посол королевский должен был спросить  у  хана,  надобно  ли  королю
послать к султану, чтоб поднять и  его  на  Иоанна.  Эти  сношения  остались
тайною для Москвы, но обнаружились другие, и когда приехали в  Москву  послы
литовские - крайчий Ходкевич и  маршалок  Волович,  то  бояре  встретили  их
упреками, что троцкий воевода присылал в  Тарваст  к  боярскому  сыну  князю
Кропоткину с грамотою, в которой звал его отъехать к  королю,  выставляя  на
вид жестокости  Иоанновы;  перехвачены  были  грамоты  Сигизмунда-Августа  к
королю шведскому, в которых он  старался  уговорить  последнего  к  войне  с
Москвою; Иоанн велел сказать  послам:  "Это  ли  брата  нашего  правда,  что
ссылается с шведским на нас; а  что  он  не  бережет  своей  чести,  пишется
шведскому братом ровным, то это его дело, хотя бы и водовозу своему назвался
братом - в том его воля. А то брата нашего  правда  ли?  К  нам  пишет,  что
Лифляндская земля - его вотчина, а к шведскому пишет, что  он  вступился  за
убогих людей, за повоеванную и опустошенную землю; значит, это  уже  не  его
земля! Нас называет беззаконником, а какие в его земле безбожные  беззакония
совершаются,  о  том  не  думает  (Иоанн   разумел   здесь   распространение
протестантизма в Сигизмундовых владениях). Брат наш к шведскому, пригоже  ли
такое укорительное слово, пишет, что москвичи - христианские  враги,  что  с
ними нельзя постоянного мира, дружбы и союза иметь? Потом  епископы  и  паны
оказали неподобную гордость: прежде  они  назывались  братьями  и  грамотами
ссылались с нашими боярами, а теперь затеяли ссылаться с митрополитом, тогда
как митрополит у нас в такой же чести,  как  наши  братья:  так  пригоже  ли
подданным нашим митрополиту братьями писаться?" Послы сказали  на  это,  что
митрополит должен сноситься с епископом виленским, а не с панами и  братство
у него с епископом; бояре отвечали, что епископ митрополиту  не  ровня:  над
епископом есть еще архиепископ,  а  потом  уже  митрополит.  Бояре  упрекали
послов  и  в  нарушении  последнего  перемирия:   ротмистр   князь   Михайла
Вишневецкий  с  белгородскими  татарами  приходил  на  московские   украйны;
приходил к Новгороду  Северскому  с  козаками  черкасскими  и  литовскими  и
белгородскими татарами.
     Когда начались переговоры о мире, то бояре потребовали Волыни,  Подолии
и Галича; послы отвечали, что это земли польские, а не литовские и они,  как
литовские послы, о чужих землях говорить не могут,  говорить  о  них  должны