постоит". Хан жаловался, что Иоанн велел схватить  в  Путивле  посла  его  и
держать  в  Москве  под  стражею;  Нагой  отвечал,  что  это  сделалось   по
распоряжению изменников, которые были  в  приближении  у  государя,  но  что
теперь эти люди в опале. Один из князей говорил Нагому: "Татарин любит того,
кто ему больше даст, тот ему и друг". Мирные предложения со  стороны  Иоанна
дали хану случай торговаться с королем: когда последний прислал  ему  казну,
36 телег со всякою рухлядью, то хан велел сказать ему, чтоб присылал  вдвое,
иначе он помирится с московским и будет с ним вместе Литву  воевать.  Взявши
казну от короля, хан дожидался богатых поминков из Москвы, чтоб помириться и
с нею и потом смотреть, кто будет щедрее;  новый  посол  царский,  Ржевский,
привез хану такие поминки, которые ему очень  полюбились:  он  оказал  обоим
послам, Ржевскому и Нагому, большие почести, даже обдарил их, чего прежде не
бывало, и дал шертную грамоту царю.
     Крымские ханы по разбойничьему характеру своей Орды не могли  постоянно
и долго иметь в виду высших  интересов:  напуганный  Ржевским,  Вишневецким,
Адашевым, прельщенный богатыми подарками, Девлет-Гирей позабыл  на  время  о
Казани и Астрахани; но мысль об них, мысль о том,  что  христианские  церкви
поставлены в древнем убежище мусульманства,  беспокоили  другого  владельца,
который  считал  себя  главою  мусульманского  мира,  -  султана  турецкого.
Отдаленность  и  другие  заботы   помешали   Солиману   II   непосредственно
заступиться за Казань и Астрахань; он поручил это дело крымцам и ногаям,  но
мы видели, как они исполнили его поручение. Теперь, управившись с  делами  и
слыша жалобы магометан, Солиман решился заняться севером и отправить  войско
для завоевания Астрахани. Но этого намерения прежде всего испугался крымский
хан: зависимость от турок сильно тяготила его; боясь более всего  увеличения
турецкого могущества на северных берегах Черного моря, на Дону и  на  Волге,
он всеми силами начал отвращать султана от похода на  Астрахань;  притом  он
знал, что вся тяжесть этого похода  должна  пасть  на  него:  крымцы  любили
только предпринимать опустошительные набеги с верною надеждою на  добычу,  а
теперь заставят их предпринять  трудный  поход,  успех  которого  был  очень
сомнителен, заставят осаждать город,  биться  с  русскими,  которые  нелегко
поддаются, и в случае даже  успеха  грабить  своих  татар  им  не  дадут,  а
московские пленники  достанутся  туркам.  Нагой  дал  знать  Иоанну,  что  в
сентябре 1563 года турский хункер (султан) прислал к  Девлет-Гирею  чауша  с
приказанием к весне запас готовить и лошадей кормить, а  на  весну  идти  на
Астрахань; с ханом турский посылает своих царевичей, с ними многих  людей  и
янычар; велел турский хану приготовить тысячу телег под наряд; пойдут  турки
с большим нарядом на судах Доном до речки Иловли, на устье Иловли класть  им
наряд и телеги в малые суда, и плыть Иловлею вверх  до  речки  Черепахи,  до
которой от Иловли будет у них переволоки (в  нынешней  Качалинской  станице)
верст с семь, и речкою Черепахою идти им вниз до Волги; за Волгу возиться им
против Черепашского устья на Ногайскую сторону  и  идти  к  Астрахани  сухим
путем.  Присылали  к  турскому  бить  челом  черкесы,  также   астраханские,
ногайские и казанские люди, чтоб турский послал людей на Астрахань, а они  с
ними все готовы вместе промышлять; астраханские татары ждут  только  приходу
турских людей, хотят город взять. Большая досада турскому на государя за то,
что когда бусурманы с Прикавказья и из других государств поедут на Астрахань
к Магометову гробу, то московские воеводы  в  Астрахани  их  не  пропускают.
Девлет-Гирей отпустил чауша с тем, что государь московский с ним мирится,  и
послал своего человека к турскому отговорить,  чтоб  к  Астрахани  людей  не
посылал: "И возьмешь теперь Астрахань у великого князя, все же  ее  тебе  не
удержать: опять ее великий князь возьмет; только людей потеряешь, а  корысти
не получишь". Нагой заключает свое донесение следующим известием: "Обедал  у
Ржевского ага янычарский, который у хана живет с янычарами, мы и  стали  его
для вестей поить, и как он опьянел, то начал нам сказывать, что  турский  на
весну к Астрахани непременно посылает многих людей и хану велит идти, что  у
турского наряд и для подкопов буравы, заступы, топоры, лопаты и корыта  -  к
весне все готово; но хан к Астрахани идти не хочет и турскому отговаривает".
С такими же вестями присылал сам хан в Москву; по словам его  гонца,  султан
приказал на переволоке город поставить, а другой город -  против  переволоки
на  Волге,  и  между  этими  двумя  городами  переволоку  прокопать  и  воду
пропустить, чтоб можно было этим местом наряд везти, а пришедши к Астрахани,
поставить там третий город и Астрахань покорить султану. Но  вместе  с  этим
хан извещал, что султан послушался его и отложил поход.
     Довольный поведением хана и шертною грамотою,  Иоанн  отправил  к  нему
третьего посла, Писемского, с поминками, причем писал ему: "В котором платье
мы тебе, брату своему, клятву дали, и мы то платье с своих плеч тебе,  брату
своему, послали; и ты б, брат наш, то платье  и  носил  на  здоровье;  а  из
которой чары мы пили, и мы ту чару с черпалкою послали к тебе же, и ты б  из
нее пил на здоровье". Но долго жить в согласии с ханом  было  нельзя:  Нагой
обещал Девлет-Гирею, что царь будет присылать ему такие  же  поминки,  какие
присылались Саип-Гирею;  хан  согласился,  но  татары  его  не  соглашались,
требовали таких поминков, какие отец Иоаннов присылал Магмет-Гирею;  наконец
все согласились на Саип-Гиреевых поминках, и Нагой сбирался уже  выехать  из
Крыма, как приехал гонец литовский с известием, что король посылает  двойную
казну и берется присылать Саип-Гиреевские  поминки,  которые  обещает  царь,
если только хан разорвет с  Москвою.  Это  дало  хану  повод  торговаться  с
московским послом; он послал спросить  Нагого,  ручается  ли  он,  что  царь
пришлет ему Магмет-Гиреевские поминки. Нагой отвечал,  что  не  ручается,  и
тогда хан решил, что королева  дружба  выгоднее,  и  выступил  к  московским
украйнам, ибо король писал ему, что все царские войска на ливонской границе.
Действительно,  вследствие  шертной  грамоты  Девлет-Гиреевой  украйна  была
обнажена от войск, в Рязани не было  ни  одного  ратника;  несмотря  на  то,
рязанцы под предводительством любимца Иоаннова, Алексея  Басманова,  и  сына
его, Федора, отбили  все  приступы  татар,  и  хан,  услыхав  о  приближении
московских воевод, не стал их дожидаться и ушел назад, потерпев значительный
урон в людях, потому что отдельные отряды  его,  рассеявшиеся  для  грабежа,
были побиты.
     Опять, следовательно, Иоанну  нужно  было  не  спускать  глаз  с  южной
украйны или тягаться с  королем  на  крымском  аукционе,  наддавать  поминки
разбойникам. Хан не отступался от  своих  требований:  чтоб  заставить  царя
согласиться  на  Мегмет-Гиреевские  поминки,  он  стал  требовать  Казани  и
Астрахани, требовать, чтоб Иоанн посадил  в  Казани  сына  его,  Адыл-Гирея.
Нагой отвечал на это требование: "Как тому статься? В Казани, в городе и  на
посаде, и по селам государь наш поставил церкви, навел русских людей, села и
волости раздавал детям боярским в поместья; а больших  и  средних  казанских
людей, татар всех вывел, подавал им в поместья села и волости  в  московских
городах, а иным - в новгородских  и  псковских;  да  в  Казанской  же  земле
государь поставил семь  городов:  на  Свияге,  на  Чебоксаре,  на  Суре,  на
Алатыре, на Курмыше, в Арске и  город  Лаишев".  В  Москве  гонцам  ханским,