при жизни еще Сигизмунда-Августа и тотчас по смерти его многие  могли  также
желать избрания Иоанна в короли, рассуждали при этом о  полезных  и  вредных
следствиях такого избрания,  взвешивали  их;  находя  важные  препятствия  в
характере  Иоанна,  в  трудности  соединить  интересы  двух  самостоятельных
государств при управлении одним государем, обращались к  одному  из  сыновей
Иоанновых, но при этом упускали из внимания главное: невозможность согласить
выгоды обоих государств при самом соединении; рассуждая о выборе Иоанна  или
сына его, смотрели на Москву и Литву как на государства, не имевшие  до  сих
пор никаких столкновений между собою, или  думали,  что  Иоанн,  прельщенный
честию видеть себя  или  одного  из  сыновей  своих  на  польском  престоле,
согласится на все уступки в пользу Литвы; естественно было и самому Иоанну в
начале смотреть на дело таким же образом: главное препятствие к избранию  он
находил в своем характере, в поведении  относительно  бояр,  которое  должно
было прежде всего беспокоить  вельмож  польских  и  литовских,  привыкших  к
совершенно иному порядку вещей; он думал, что обещанием сохранить ненарушимо
и даже распространять права и вольности панов и шляхты  и  извинением  своей
гневливости  боярскою  изменою  он  отстранит  самые  важные  препятствия  к
избранию, и упускал из виду главное: соглашение выгод Москвы  и  Литвы,  или
думал, что  Польша  и  Литва,  прельщенные  выгодами  иметь  королем  такого
могущественного государя, как он, согласятся на его  требования,  тем  более
что  он  старался  по  возможности  умерять   эти   требования.   Но   скоро
обнаружилось, что было главное в деле,  что  преимущественно  препятствовало
избранию. То же, что было непреодолимым препятствием  к  заключению  вечного
мира между Москвою и Литвою: спорные земли, число которых увеличилось теперь
Ливониею. Иоанн  хотел  сам  быть  королем:  здесь  прельщала  его  мысль  о
возможности вечного тесного соединения  трех  держав;  но  рады  польская  и
литовская преимущественно указывали ему на сына его; избрание же  последнего
не могло ничем прельстить Иоанна, ибо кто мог поручиться, что по смерти  его
война между родными братьями не вспыхнула  бы  гораздо  сильнее,  чем  между
государями, совершенно чуждыми друг другу. От  приезда  Воропая  до  приезда
нового посла литовского, Гарабурды, прошло месяцев шесть: Иоанн  имел  время
подумать о деле, которое и представилось ему уже в ином виде. Избрание  сына
представлялось ему столь же невыгодным, как и прежде;  собственное  избрание
представило  ему  новые   трудности:   он   должен   был   управлять   двумя
самостоятельными государствами, переезжать из одного в другое; и у  себя,  в
Московском государстве, боялся он измены боярской, окружил себя  опричниною,
а теперь должен будет ехать в Польшу, отдать себя в руки своевольным панам и
шляхте, под конец жизни подчиниться тому, что противоречило стремлениям всей
его жизни. Отсюда, естественно, должно было у  него  родиться  желание  быть
избранным только в великие  князья  литовские,  отдельно  от  Польши.  Здесь
уничтожалось главное препятствие относительно сопоставления двух государств,
из которых ни  одно  не  хотело  уступить  первенства  другому,  ибо  Литва,
привыкнув занимать второстепенное положение при Польше, легко  могла  занять
такое  же  при  соединении   с   царством   Московским;   притом   в   Литве
преимуществовал элемент русский; большую часть Великого княжества составляли
земли,  которые  Иоанн   считал   своими   отчинами;   по   многочисленности
православного народонаселения дать здесь господство православию было  легко;
вследствие близости и второстепенного положения Литвы управлять ею и  ладить
с панами было легче.
     Но если дело избрания самому Иоанну  представлялось  уже  иначе,  то  в
Польше и Литве желание видеть  его  королем  не  могло  усиливаться:  другие
государи,  желавшие  избрания,  отправили  в  Польшу   послов,   которые   и
поддерживали их дело; мы видели, как действовал Коммендоне  для  того,  чтоб
был избран король-католик; но Иоанн ждал к себе послов польских и  литовских
и  никак  не  хотел  унижаться  до  искательства  и   просьб.   Православное
народонаселение Литвы желало видеть королем Иоанна, но оно  не  могло  иметь
перевеса на сейме, притом же в это время религиозный  интерес  православного
народонаселения не был затронут и потому не стоял на  первом  плане;  другие
интересы преобладали.
     Иоанн, как мы видели, наказывал Воропаю, чтоб рады польская и литовская
немедленно прислали к нему  уполномоченных  для  окончательных  переговоров;
литовская Рада тотчас же дала знать  польской  об  этом  требовании  царя  с
просьбою удовлетворить ему как можно скорее,  потому  что  замедление  может
грозить большою опасностию  для  Литвы.  Но  прошел  1572  год,  и  польские
уполномоченные не являлись; в начале 1573  литовская  Рада  принуждена  была
отправить  к  Иоанну  от  одной  себя  посла  Михаила  Гарабурду.  Последний
оправдывал медленность панов моровым поветрием, распространившимся в  Польше
и Литве, которое помешало им съезжаться; объявил, что  литовские  паны  сами
хотят и польских панов будут приводить на то. чтоб избран был или сам  царь,
или сын его Феодор, и потому просил Иоанна дать решительный ответ, сам ли он
хочет быть избран в  короли  или  дать  сына;  в  обоих  случаях  необходимо
обязательство в ненарушении прав и вольностей  шляхетских;  при  определении
границ между государствами Иоанн  должен  уступить  Литве  четыре  города  -
Смоленск, Полоцк, Усвят и Озерище; если же царевич  Феодор  будет  избран  в
короли, то отец должен дать ему еще несколько городов и волостей. Иоанну  нс
понравились речи Гарабурды; он отвечал ему: "Ты говорил, что паны радные так
долго не присылали к нам по причине морового поветрия - это  воля  божия;  а
надобно было бы панам подумать, чтоб дело поскорее уладить, потому  что  без
государя земле быть невыгодно. Паны радные литовские не хотят выбирать  себе
государя без Короны Польской - на то их воля.  Ты  говорил  о  подтверждении
прав и вольностей: дело известное, что, в каких землях  какие  обычаи  есть,
отменять их не годится. Ты говорил, чтоб  мы  возвратили  Литве  Смоленск  и
Полоцк,  Усвят  и  Озерище.  Это  пустое:  для  чего  нам   уменьшать   свое
государство? Хорошо государства увеличивать, а не уменьшать. Для чего я  вам
дам сына своего, князя Феодора, к убытку для своего государства? Хотят, чтоб
я дал сыну еще другие города и волости; но и без наших городов и волостей  в
Короне Польской и Великом княжестве Литовском много есть городов и волостей,
доходами с которых мы и сын наш можем содержать свой двор. И то,  по-нашему,
не годится, что по смерти государя государство не принадлежит потомкам  его,
что Корона Польская и Великое княжество Литовское не будут  в  соединении  с
государством Московским; так нельзя, так мы сына своего, Феодора, не  дадим.
Знаем, что цесарь и король французский прислали к вам; но нам это не пример,
потому что, кроме нас да турецкого  султана,  ни  в  одном  государстве  нет
государя, которого бы род царствовал непрерывно через двести лет; потому они
и выпрашивают себе почести;  а  мы  от  государства  господари,  начавши  от
Августа кесаря из начала веков, и всем людям это известно. Корона Польская и
Великое княжество Литовское - государства не голые, пробыть на них можно,  а
наш сын не девка, чтоб за ним еще приданое давать. Если паны радные польские
и литовские хотят нашей приязни, то  прежде  всего  пусть  пишут  титул  наш
сполна, потому что мы наше царское имя получили от предков  своих,  а  не  у