долженствовал быть решительным для Ливонии; Иоанн готовился к новому походу;
в Псков уже привезли тяжелый наряд, назначенный для осады  Ревеля,  но  этот
наряд получил другое назначение: враг явился на русской почве.
     Мы видели, как Стефан Баторий быстрым движением предупредил  медленного
Максимилиана  и  короновался  в   Кракове;   Литва,   Пруссия,   державшиеся
Максимилиана, не видя со стороны его  ни  малейшего  движения,  должны  были
признать королем Стефана; упорно стоял за Максимилиана только один Данциг по
особенным причинам: в конце царствования Сигизмунда-Августа  жители  Данцига
были оскорблены распоряжениями польского правительства, нарушавшими их права
и выгоды; лица, наиболее участвовавшие в  этих  распоряжениях,  были  самыми
сильными приверженцами короля Стефана, отсюда нерасположение жителей Данцига
к последнему, от которого они не надеялись ничего  для  себя  хорошего;  они
объявили, что до  тех  пор  не  признают  Стефана  королем,  пока  не  будут
подтверждены их права и пока не будет  сделано  какого-нибудь  соглашения  с
императором. Известие о смерти последнего привело их в большое  затруднение;
но, надеясь на проволочки сеймов, они решились продолжать борьбу уже  теперь
во имя одних своих прав, стали нападать на смежные с их  городом  шляхетские
земли, разорять католические церкви. Дело могло быть решено только  оружием,
и Баторий осадил Данциг. Волнения противной стороны, неприятности на  сейме,
наконец, осада Данцига заставляли Батория до времени не разрывать с Москвою.
В июле 1576 года он отправил к Иоанну послов  Груденского  и  Буховецкого  с
предложением не нарушать перемирия и прислать  опасную  грамоту  на  великих
послов; о том же писали и паны радные к боярам. Бояре  отвечали  панам:  "Мы
удивились, что господарь ваш не называет нашего господаря  царем  и  великим
князем смоленским и полоцким и отчину нашего господаря,  землю  Лифляндскую,
написал в своем титуле. Господарь  ваш  пришел  на  королевство  Польское  с
небольшого  места,  с  воеводства  Седмиградского,  которое  подчинено  было
Венгерскому  государству;  а  нашего  государя  все  его   братья,   великие
господари, главные на своих королевствах, называют царем: так вам бы,  паны,
пригоже было советовать Стефану-королю, чтоб вперед таких  дел  не  начинал,
которые к разлитию христианской крови приводят". Послов не  позвали  обедать
за то, что они не объявили о родстве Батория, но опасную грамоту на  великих
послов дали. Узнавши о походе Иоанна в Ливонию в 1577  году,  о  взятии  там
городов у поляков, Баторий писал Иоанну с  упреком,  что,  пославши  опасную
грамоту и не объявивши войны, забирает у пего города. Иоанн отвечал:  "Мы  с
божиею волею отчину свою, Лифляндскую землю, очистили, и ты бы  свою  досаду
отложил. Тебе было в Лифляндскую землю вступаться непригоже, потому что тебя
взяли с Седмиградского княжества на Корону Польскую и на  Великое  княжество
Литовское, а не на Лифляндскую землю; о Лифляндской земле с Польшею и Литвою
что велось, то делалось до тебя: и тебе было тех дел,  которые  делались  до
тебя, перед себя брать непригоже. От нашего похода в Лифляндскую землю  наша
опасная грамота не порушилась; неприязни мы тебе никакой не оказали,  искали
мы своего, а не твоего, Литовского  Великого  княжества  и  литовских  людей
ничем не зацепили. Так ты  бы  кручину  и  досаду  отложил  и  послов  своих
отправлял к нам  не  мешкая".  Эти  послы  -  воевода  мазовецкий  Станислав
Крыйский и воевода минский Николай Сапега - приехали в Москву в генваре 1578
года. Начали говорить о вечном мире; но  с  обеих  сторон  предложили  такие
условия, которые давно уже делали вечный  мир  невозможным:  кроме  Ливонии,
Курляндии и Полоцка царь требовал Киева, Канева,  Витебска  и  в  оправдание
своих  требований   вывел   родословную   литовских   князей   от   полоцких
Рогволодовичей. "Эти князья (Гедиминовичи), - говорил  он,  -  были  славные
великие государи, наши братья, во всей вселенной ведомые, и по  родству  (по
коленству) нам братья, поэтому Корона Польская и Великое княжество Литовское
- наши вотчины, ибо 113 этого княжеского рода не осталось никого,  а  сестра
королевская государству не отчич. Князья и короли польские были в равенстве,
в  дружбе  и  любви  с  князьями  галицкими  и  другими  в  той  украйне,  о
Седмиградском же государстве нигде не слыхали; и государю вашему, Стефану, в
равном братстве с нами быть непригоже, а захочет с нами  братства  и  любви,
так он бы нам почет оказал". Послы оскорбились и указывали на  царя  Давида,
избранного из низкого звания; Иоанн велел отвечать им на  это:  "Давида-царя
бог избрал, а не люди; слышите Соломона,  духом  святым  глаголющего:  "Горе
дому, им же жена обладает, и горе граду, им же мнози обладают". В  том  ваша
воля: мятежом человеческим хотя бы кого  и  хуже  родом  выбрали  -  то  вам
государь; а нам с кем пригоже быть в братстве, тот  нам  и  брат,  а  с  кем
непригоже, тот нам и не брат. Здесь слухи были, что вы  хотели  посадить  на
королевство и Яна Костку; и воевода виленский Николай Радзивилл хотел  также
на государство; так неужели по вашему избранью и этих  нам  надобно  считать
братьями? Вы говорите, что мы вашего государя укоряем, но мы его не укоряем,
пишем про него правду; можно было бы нам про него и хуже писать, да не хотим
для християнства. Государь ваш сам себя укоряет, да и вы  его  укоряете;  во
всех грамотах пишете, что бог его безмерным своим милосердием помиловал,  вы
его на государство  взяли,  хвалитесь,  что  по  великому  божию  милосердию
полюбили его;  из  этого  ясно,  что  он  такого  великого  государства  был
недостоин, но бог его помиловал, да вы его полюбили не по достоинству".
     Согласились продолжить перемирие еще на три года от 25  марта  1578;  в
грамоте, написанной от имени царя, внесено было условие: "Тебе, соседу (а не
брату) нашему, Стефану королю в  нашей  отчине,  Лифляндской  и  Курляндской
земле, в наши города, мызы, пристанища морские, острова и во  всякие  угодья
не вступаться, не воевать, городов не заседать, новых городов не ставить, из
Лифляндии и Курляндии людей и городов к себе  не  принимать  до  перемирного
срока". Но в польской грамоте, написанной послами от  имени  Стефана,  этого
условия не было. Московские послы Карпов и Головин поехали к  Стефану,  чтоб
присутствовать при его присяге в сохранении перемирия:  но  Баторий  уже  не
хотел мириться: в конце 1577 года жители Данцига присягнули ему на  довольно
выгодных для себя условиях; король оказал им снисхождение, ибо все  внимание
его было обращено на восток. В феврале 1578 года созван был сейм в  Варшаве,
где рассуждали, с которым из двух неприятелей должно начать сперва войну - с
ханом крымским или царем московским?  Татары  во  время  похода  под  Данциг
нападали на польские границы: следовало бы им  отомстить;  но  какой  добычи
можно надеяться от народа бедного, кочевого? Притом  надобно  бояться,  чтоб
война татарская не возбудила  турок  против  Польши,  ибо  хан  -  подручник
турецкий. Силы московские огромны, но  чем  могущественнее  неприятель,  тем
славнее победа над ним, а  наградой  будет  Ливония  -  край  богатый  и  по
приморскому положению своему могущий принести большие выгоды. Положено  было
вести войну наступательную; вычислено, сколько нужно войска для нее, сколько
денег для войска, назначены поборы. Для всех этих приготовлений  нужно  было
время, а  потому  Баторий  в  марте  1578  года  писал  царю,  чтоб  тот  не
предпринимал военных действий в  Ливонии  до  возвращения  послов  своих  из
Литвы, с которыми паны будут вести переговоры об  этой  стране.  Царь  почти
целый год держал гонца  Баториева  и  медлил  ответом,  дожидаясь  следствий