пойдет на него с одной стороны, а с другой  -  пошел  бы  на  него  государь
московский или рать свою послал. Когда король пойдет сам на Перекопского, то
государь прислал бы к нему в обоз человека доброго посмотреть, как он пойдет
против Перекопского мстить за кровь христианскую. А что мы  теперь  с  обеих
сторон даем Перекопскому деньги, то лучше эти деньги отдать  своим  людям  и
защитить христианство  от  бусурман.  Королевским  бы  людям  ходить  против
Перекопского чрез государеву землю, как по своей земле, а государевым  людям
ходить чрез королевскую землю, по воде и по суху, как по своей земле,  чтобы
между государями было все заодно. Король  говорил  также  Антонию,  что  он,
Стефан, на государстве пришлец, ни поляк, ни литвин, родом венгерец,  пришел
он на то, чтоб  правду  и  любовь  сыскать,  а  христианство  освободить  от
бусурман, чтоб при его государствовании не  было  от  Перекопского  разлития
крови христианской". Иоанн отвечал: "Нам теперь нельзя послать рать свою  на
Перекопского, потому что наши люди истомилися от войны с  королем  Стефаном,
да и потому, что послы наши писали из Крыма о мире, который они заключили  с
ханом. Мы не знаем еще, на каких условиях заключен этот мир, и  если  король
хочет стоять с нами заодно на бусурман, то он бы приказал об этом  с  своими
послами".
     После этого Поссевин стал просить позволения говорить с царем наедине о
вере; Иоанн отвечал: "Мы с тобою говорить готовы, только не наедине: нам без
ближних людей в это время  как  быть?  Да  и  то  порассуди:  ты  по  наказу
наивышнего папы и  своею  службою  между  нами  и  Стефаном  королем  мирное
постановление заключил, и теперь между нами, дал бог, христианство в  покое;
а если мы станем говорить о вере, то каждый по своей вере ревнитель,  каждый
свою веру будет хвалить, пойдет спор, и мы боимся, чтоб от  того  вражда  не
воздвиглась". Антоний настаивал,  говорил,  что  брани  быть  не  может  при
разговоре  о  вере:  "Ты  государь  великий,  а  мне,   наименьшему   вашему
подданному, как бранные слова говорить? Папа  Григорий  XIII,  сопрестольник
Петра и Павла, хочет с тобою, великим государем, быть в соединении  веры,  а
вера римская с греческою одна. Папа хочет,  чтоб  во  всем  мире  была  одна
церковь: мы бы ходили в греческую, а славяне греческой веры приходили  бы  в
наши церкви. Если греческие книги не сполна в твоем государстве  переведены,
то у нас есть подлинные греческие книги, Иоанна Златоустого собственноручные
и других великих святителей. Ты будешь с папою, цесарем и другими государями
в любви и будешь не только на прародительской вотчине,  на  Киеве,  но  и  в
Цареграде государем  будешь;  папа,  цесарь  и  все  государи  о  том  будут
стараться". Иоанн говорил:  "Нам  с  вами  не  сойтись  о  вере:  наша  вера
христианская с издавних лет была сама по себе, а  римская  церковь  сама  по
себе;  мы  в  христианской  вере  родились  и  божиею  благодатию  дошли  до
совершенного возраста, нам уже пятьдесят лет с годом, нам уже  не  для  чего
переменяться и на большое государство хотеть; мы  хотим  в  будущем  принять
малое, а в здешнем мире и целой вселенной не хотим, потому что это  к  греху
поползновение; нам, мимо своей  веры  истинной,  христианской,  другой  веры
хотеть нечего. Ты говоришь, что ваша вера римская с греческою  одна,  но  мы
держим веру истинную, христианскую, а не греческую; греческая слывет потому,
что еще пророк Давид пророчествовал: от Ефиопии предварит рука ее к богу,  а
Ефиопия все равно что Византия, Византия же просияла в христианстве,  потому
и греческая слывет вера; а мы веру истинную, христианскую  исповедуем,  и  с
нашею верою христианскою римская вера во многом не сойдется, но мы  об  этом
говорить не хотим, чтоб не было сопротивных слов. Да нам  на  такое  великое
дело  и  дерзнуть  нельзя  без  благословения  отца  нашего   и   богомольца
митрополита и всего освященного собора. Ты, Антоний, хочешь говорить; но  ты
затем от папы прислан, и сам ты поп, так ты и смело говоришь".
     Поссевин продолжал настаивать и уверять, что брани  никакой  не  будет.
Иоанн начал опять говорить: "Мы о больших делах говорить с тобою  не  хотим,
чтоб тебе не было досадно; а вот малое дело:  у  тебя  борода  подсечена,  а
бороды подсекать и подбривать не велено не только попу, но и мирским  людям;
ты в римской вере поп, а бороду сечешь; и ты нам скажи, от кого ты это взял,
из которого ученья?" Поссевин отвечал, что он бороды  не  сечет,  не  бреет.
Иоанн продолжал: "Сказывал нам наш паробок, который был послан  в  Рим,  что
папу Григория носят на престоле, а на сапоге у папы крест, и вот  первое,  в
чем нашей вере христианской с римскою будет  разница:  в  нашей  вере  крест
Христов на врагов победа, чтим его,  у  нас  не  водится  крест  ниже  пояса
носить". Поссевин отвечал:  "Папу  достойно  величать:  он  глава  христиан,
учитель   всех   государей,   сопрестольник   апостола    Петра,    Христова
сопрестольника. Вот и ты, государь великий, и прародитель твой был на  Киеве
великий князь Владимир: и вас, государей, как нам не величать, и не славить,
и в ноги не припадать". Тут Поссевин поклонился царю в ноги низко. Но это не
произвело благоприятного впечатления; Иоанн отвечал: "Говоришь про  Григория
папу слова  хвастливые,  что  он  сопрестольник  Христу  и  Петру  апостолу,
говоришь это, мудрствуя о себе, а  не  по  заповедям  господним:  вы  же  не
нарицайтеся учителие и проч. Нас пригоже почитать по царскому величеству,  а
святителям всем, апостольским ученикам, должно  смиренье  показывать,  а  не
возноситься превыше царей гордостию. Папа не Христос;  престол,  на  котором
его носят, не облако; те, которые его носят, не  ангелы;  папе  Григорию  не
следует Христу уподобляться и сопрестольником ему быть, да и  Петра-апостола
равнять Христу не следует же. Который папа по Христову учению,  по  преданию
апостолов и прежних пап - от Сильвестра до  Адриана  -  ходит,  тот  папа  -
сопрестольник этим великим папам и апостолам; а который папа не по  Христову
учению и не по апостольскому преданию станет жить, тот папа  -  волк,  а  не
пастырь". Поссевин сказал на это: "Если уже  папа  -  волк,  то  мне  нечего
больше говорить" - и замолчал.
     Видя  неудачу  в  главном  намерении,  иезуит  хотел  по  крайней  мере
достигнуть двух целей, могших,  по  его  мнению,  содействовать  мало-помалу
сближению  русских  с  западною  церковию:  он  настаивал,  чтоб   католикам
позволено было иметь свою церковь в Москве и чтоб  царь  отпустил  несколько
молодых русских людей в Рим  для  изучения  латинского  языка.  Но  и  этого
достигнуть не мог; царь  отвечал:  "Теперь  вскорости  таких  людей  собрать
нельзя, которые бы к этому делу были годны; а как, даст бог, наши  приказные
люди таких людей наберут, то мы их к  папе  пришлем.  А  что  ты  говорил  о
вепецианах, то им вольно приезжать в наше государство и  попам  их  с  ними,
только бы они учения своего между русскими людьми не плодили и  костелов  не
ставили: пусть каждый остается в  своей  вере;  в  нашем  государстве  много
разных вер; мы ни у кого воли не отымаем, живут все по своей воле,  как  кто
хочет,  а  церквей  иноверных  до  сих  пор  еще  в  нашем  государстве   не
ставливали". Поссевин выехал из Москвы вместе с царским гонцом;  в  грамоте,
отправленной к папе, Иоанн  писал:  "Мы  грамоту  твою  радостно  приняли  и
любительно выслушали; посла твоего, Антония, с великою любовию  приняли;  мы
хотим быть в братстве с тобою, цесарем и с другими христианскими государями,
чтоб христианство было освобождено из рук мусульманских и пребывало в покое.