поход, а к Иоанну послал грамоту, наполненную  ругательствами,  называл  его
фараоном московским, волком, вторгнувшимся к овцам,  человеком,  исполненным
яда, ничтожным, грубым. "Для чего ты к нам не приехал с своими  войсками,  -
пишет, между прочим, Баторий, - для чего  своих  подданных  не  оборонял?  И
бедная курица перед ястребом и орлом птенцов своих крыльями покрывает, а ты,
орел  двуглавый  (ибо  такова  твоя  печать),  прячешься!"  Наконец  Баторий
вызывает Иоанна на поединок. Гонца, привезшего эту грамоту, государь обедать
не звал и корму вместо стола дать ему не велел.
     Перед выступлением в поход Баторий созвал военный  совет  и  спрашивал,
куда направить путь. Почти все были того мнения, что надобно идти ко Пскову,
ибо овладение этим городом предаст в руки королю всю Ливонию, за  которую  и
ведется, собственно, война. Король и с ним некоторые воеводы были  не  прочь
идти прямо к Новгороду, ибо оттуда приходили вести, что служилые люди готовы
отложиться от Иоанна; но с другой стороны, было  опасно,  идя  к  Новгороду,
оставить за собой такой крепкий город, как  Псков,  где  сосредоточены  были
почти все силы неприятеля. Это соображение заставило Батория  согласиться  с
большинством и выступить ко  Пскову.  Каменные  стены  крепости  Острова  не
устояли против стрельбы, и крепость  сдалась.  26  августа  польские  войска
подошли ко Пскову, где начальствовали  двое  бояр  князей  Шуйских,  Василий
Федорович Скопин и Иван Петрович, сын известного воеводы Петра и внук Ивана,
знаменитого правителя в малолетство  Иоанново;  Псков  славился  как  первая
крепость в Московском государстве:  в  продолжение  целых  столетий  главною
заботою псковичей было укрепление своего города, подверженного беспрестанным
нападениям немцев; теперь обветшавшие укрепления были возобновлены  и  город
снабжен  многочисленным  нарядом  (артиллериею);  войска,   по   иностранным
неприятельским показаниям, было во Пскове до 7000 конницы и до 50000 пехоты,
включая сюда тех обывателей, которые несли воинскую службу; число осаждающих
простиралось до 100000. Король, обозревши город и узнавши от пленных  о  его
средствах, увидал свою ошибку, увидал, что сведения, полученные им прежде  о
состоянии Пскова, были неверны. Он увидел прежде  всего,  что  у  него  мало
пехоты, что для приступа надобно было иметь ее втрое более, чем сколько было
в самом деле, и пороховых запасов для осады такого города было недостаточно.
1 сентября осаждающие начали свои работы, копали борозды (вели  траншеи);  7
сентября открыли пальбу, 8 - пробили  стену  и  пошли  на  приступ,  который
сначала был  удачен:  неприятель  ворвался  в  проломы  занял  две  башни  -
Покровскую и Свиную - и распустил на них свои знамена;  осажденные  потеряли
дух и начали уже отступать но воевода, князь Иван Петрович  Шуйский,  второй
по месту и первый по мужеству, угрозами, просьбами и слезами успел  удержать
их с одной стороны, а с другой  -  сделал  то  же  печерский  игумен  Тихон,
вышедший к ним навстречу с иконами и мощами. Сопротивление  возобновилось  с
новою силою: осажденные взорвали Свиную башню, занятую поляками,  и  согнали
венгров с Покровской. Приступ был отбит; осажденные  потеряли  863  человека
убитыми, 1626 человек ранеными; осаждающие же - более 5000 человек  убитыми,
и в том числе Гавриила Бекеша,  искусного  предводителя  венгерского.  После
этого осаждающие долго не могли ничего  предпринять,  ибо  не  было  пороху;
послали за ним к герцогу курляндскому в  Ригу;  порох  привезли,  но  и  тут
попытки овладеть городом остались тщетными: не удалась даже попытка овладеть
Печерским монастырем; а между тем начались морозы,  войско  терпело  большую
нужду и волновалось, требовало прекращения войны; но снять  осаду  Пскова  и
возвратиться на зиму домой значило погубить дело, и Баторий во что бы то  ни
стало решился оставить войско зимовать под Псковом.  Дело  было  чрезвычайно
трудное, но у короля был Замойский! Главною заботою последнего было введение
дисциплины в войске, причем самое сильное препятствие встречал он в  молодых
панах и шляхте, привыкших к своеволию, но Замойский не смотрел  ни  на  что:
чем знатнее был преступник, тем, по его мнению, строже  долженствовало  быть
наказание; так, он держал  в  оковах  дворянина  королевского,  поступившего
вопреки воинскому уставу, и не выпускал  его,  несмотря  на  просьбы  целого
войска; пред целым войском  выставлял  на  позор  своевольных  шляхтичей,  в
нужных случаях наказывал телесно, вешал преступников, строго наказывал также
женщин, осмеливавшихся пробираться в обоз.  Легко  понять,  какую  ненависть
возбудил против себя Замойский таким поведением; кричали: "Он с молодых  лет
знал только, что за книгами сидел, в  италианских  школах  учился,  военного
дела не смыслит, советует королю упорно держаться под Псковом и этим советом
все войско сгубит!" Бессмысленная шляхта укоряла Замойского за  ученость,  а
сам Замойский признавался, что наука сделала его тем, чем он был, повторяя с
гордостию: "Patavium virum me fecit" (Падуа, т. е.  Падуанский  университет,
сделал меня человеком). Кричали, что Замойский покинет войско под Псковом на
жертву голоду и холоду,  а  сам  уедет  с  королем  на  сейм  под  предлогом
исполнения канцлерских обязанностей; король уехал, но Замойский остался  при
войске. Кроме Пскова  военные  действия  происходили  на  Верхней  Волге,  в
Ливонии, в Новгородской области. К Волге пробрались Христоф Радзивилл, Филон
Кмита и Гарабурда, но далеко не пошли, боясь сильных полков царских;  важнее
были  наступательные  движения  шведов:  они  взяли  Лоде,  Фиккель,  Леаль,
Габзель, Нарву,  где  пало  7000  русских,  Виттенштейн;  наконец  Делагарди
перенес войну и на русскую почву, взял  Иван-город,  Ям,  Копорье.  В  таком
положении находились дела, когда царь решился начать снова мирные переговоры
с  Баторием,  причем  посредником  явился  папский  посол,  иезуит   Антоний
Поссевин.
     В 1550 году Шлитт, которого Иоанн отправил в Германию для вызова ученых
и  художников,  самовольно  возбудил  в  императоре  и   папе   надежду   на
присоединение Московского государства к римской  церкви,  и  папа  Юлий  III
назначил было уже посольство к царю с предложением королевского  титула,  за
что царь должен был поклясться в повиновении апостольскому престолу. В  1561
году папа Пий IV предлагал Иоанну  отправить  послов  своих  на  Тридентский
собор. На все эти предложения не обращалось  внимания  в  Москве,  но  когда
Баторий стал грозить опасною войной, то Иоанн отправил к папе Григорию  XIII
посла с грамотою, в которой жаловался на Батория, посаженника  султанова,  и
объявлял желание быть с папою и императором  в  любви  и  согласии  на  всех
недругов. Григорий  воспользовался  случаем  и  отправил  в  Москву  иезуита
Антония Поссевина, в наказе которому говорилось: "Приобретя  расположение  и
доверенность государя московского, приступайте к делу,  внушайте  как  можно
искуснее мысль о необходимости принять католическую религию, признать главою
церкви первосвященника римского, признаваемого  таковым  от  всех  государей
христианских;  наводите  царя  на  мысль,  как  неприлично  такому  великому
государю  признавать  митрополита  константинопольского,  который  не   есть
законный пастырь, но симониан и раб турок; что гораздо лучше и  славнее  для
него будет, если он  вместе  с  другими  государями  христианскими  признает
главою церкви первосвященника  римского;  с  этою  целию  возьмите  с  собой
изложение веры, составленное на Тридентском соборе,  в  греческом  переводе.
Так как, быть может, монахи или священники  московские  частию  по  грубости