взят приступом, при котором пал любимец царский, Малюта  Скуратов  Бельский;
пленные шведы и немцы, по  известиям  ливонских  летописцев,  были  сожжены.
Овладевши Виттенштейном, Иоанн возвратился в Новгород, а к шведскому  королю
отправил новое письмо: "Что в твоей грамоте  написана  брань  (лая),  на  то
ответ после; а теперь своим государским высокодостойнейшие чести  величества
обычаем подлинный ответ со смирением даем: во-первых,  ты  пишешь  свое  имя
впереди нашего - это непригоже, потому что  нам  цесарь  римский  -  брат  и
другие великие государи; а тебе им братом назваться невозможно,  потому  что
Шведская земля тех государств честию ниже. Ты говоришь, что Шведская земля -
вотчина отца твоего; так дай нам знать, чей сын отец  твой,  Густав,  и  как
деда твоего звали, и на королевстве был ли,  и  с  которыми  государями  ему
братство и дружба была, укажи нам это именно и  грамоты  пришли.  То  правда
истинная, что ты мужичьего рода. Мы просили жены твоей Екатерины затем,  что
хотели отдать ее брату ее, польскому королю,  а  у  него  взять  Лифляндскую
землю без крови; нам сказали, что ты умер, а детей после тебя  не  осталось;
если б мы этой вашей лжи не поверили, то жены твоей и не просили; мы тебя об
этом подлинно известили, а много говорить об этом  не  нужно:  жена  твоя  у
тебя, никто ее не хватает, и так ты для одного слова жены своей крови  много
пролил напрасно; и вперед об этой  безлепице  говорить  много  не  нужно,  а
станешь говорить, то мы тебя не будем слушать. А что ты писал  нам  о  брате
своем, Эрике, что мы для него с тобою воюем,  так  это  смешно:  брат  твой,
Эрик, нам не нужен, ведь мы к тебе о нем ни с кем не приказывали и  за  него
не говаривали; ты безделье говоришь и пишешь, никто тебя не трогает с  женою
и с братом, ведайся себе с ними, как хочешь. Спеси с нашей  стороны  никакой
нет, писали мы по своему самодержавству, как пригоже". Приведя из договорных
грамот с Густавом Вазою место: "Архиепископу упсальскому на том руку дать за
все королевство Шведское", Иоанн  продолжает:  "Если  б  у  вас  совершенное
королевство было, то отцу твоему архиепископ  и  советники  и  вся  земля  в
товарищах не были бы; землю к великим государям не приписывают; послы не  от
одного отца твоего, но  от  всего  королевства  Шведского,  а  отец  твой  в
головах, точно староста в волости. О печати мы к тебе для того  писали,  что
тебе хочется мимо наместников с нами самими ссылаться, но даром  тебе  этого
не видать; а если хочешь из-за этого кровь  проливать,  про  то  ты  знаешь.
Твоего титула и печати  мы  так  запросто  не  хотим:  если  хочешь  с  нами
ссылаться мимо наместников, то ты нам покорись и поддайся и почти  нас,  чем
пригоже; тогда мы тебя пожалуем, от наместников отведем, а даром тебе с нами
ссылаться непригоже и по государству, и по отечеству; без твоего ж покорения
титула твоего и печати не хотим. В прежних хрониках и летописцах писано, что
с великим государем самодержцем Георгием Ярославом на многих  битвах  бывали
варяги; а варяги - немцы, и если его слушали, то его подданные были.  А  что
просишь нашего титула и печати, хочешь нашего покорения, так.  это  безумие;
хотя бы ты назвался и всей вселенной государем, но кто же тебя послушает!"
     Русские воеводы продолжали военные действия в Эстонии: взяли  Нейгоф  и
Каркус; но в чистом поле, как почти всегда, по недостатку военного искусства
они не могли с успехом бороться против шведов, хотя  и  малочисленных:  близ
Лоде они потерпели поражение от шведского  генерала  Клауса  Акесона  Тотта.
Весть об этом поражении и о восстании черемис в Казанской области  заставила
Иоанна снова предложить мир королю шведскому. С этим предложением  отправлен
был гонец  Чихачев.  Король,  думая,  что  привезенная  им  царская  грамота
написана в прежнем тоне, не хотел брать ее от гонца, велел прежде  взять  ее
вельможам и прочесть. Но в наказе послам прежде всего  говорилось,  чтоб  не
отдавать грамоту никому, кроме самого государя,  вследствие  чего  произошли
сильные споры между Чихачевым и  шведами.  "Приехал  ты  в  нашего  государя
землю, так и должен исполнять нашу волю, что нам надобно", - говорили шведы.
"Приехал  я  в  вашего  государя  землю,  а  волю  мне  исполнять   царского
величества, своего государя, а не вашего", - отвечал Чихачев. Шведы грозили,
что не дадут ему съестных припасов; гонец отвечал:  "Пусть  умру  с  голоду:
одним мною у государя не будет ни людно, ни безлюдно". Шведы  говорили  ему:
"Ты это сделал негораздо, что ехал  без  королевской  опасной  грамоты;  сам
знаешь, что государь твой нашему государю большой недруг, такой, какого  еще
не бывает; государя вашего короля хотел извести,  государыню  нашу  королеву
хотел к себе взять, землю повоевал, два города взял, послов наших  бесчестил
да писал к нашему государю грамоту неподобную, такую, что нельзя  слышать  и
простому человеку; и над тобою государь наш сделает то же,  если  не  отдашь
нам грамоты своего государя". Чихачев не дал. Тогда один  из  шведов  ударил
гонца в грудь, примахивал к шее обухом и топором, кричал: "Отсеку голову!" -
и бранил непристойными словами. Чихачев сказал  ему:  "Если  б  я,  царского
величества холоп, сидел теперь на своем коне, то ты бы меня, мужик,  так  не
бесчестил, умел бы я тебе ответ дать; а я сюда не  драться  приехал".  Стали
гонца и людей  его  обыскивать,  раздевали,  разували,  все  искали  царской
грамоты, но не нашли; перешарили все вещи,  разломали  сундуки  с  образами,
образа раскидали по лавкам и, уходя, пригрозили гонцу:  "Уже  быть  тебе  на
огне, если грамоты не отдашь". Но угроза не подействовала, и  король  принял
Чихачева, сам взял от него грамоту; после приема вельможи приехали потчивать
гонца и говорили: "Теперь грамоту государь твой написал не по-старому, можно
между государями делу статься, а король думал, что письмо будет по-старому".
Чихачев был задержан; король писал  Иоанну,  что  он  задержал  гонца  и  не
отпустит его до тех пор, пока царь  не  отпустит  двоих  шведских  толмачей,
задержанных им от прежнего посольства; писал, что не пришлет великих послов,
опасаясь, чтоб и с ними не поступлено было так же, как  с  прежними,  а  что
послы  от  обоих  государей  должны  съехаться  на   границе   для   мирного
постановления. Иоанн отвечал, чтоб король присылал  великих  послов,  потому
что на рубеже послам ни о чем  нельзя  уговориться:  "А  нашего  гонца  тебе
держать было незачем: толмачей  мы  оставили  в  своем  государстве  поучить
учеников, и один умер, а другой учит двоих учеников шведскому языку и  живет
без всякой нужды; прежде ваши толмачи русской грамоте  в  нашем  государстве
учивались, и только что толмач твой отделается, мы его к тебе  и  отпустим".
Король отвечал прежнее: "Не хотим к тебе великих послов посылать, потому что
ты, мимо опасной грамоты, дурно обошелся с нашими послами; ты разрушил  мир,
ты и должен отправить к нам послов, а не хочешь, вышли  их  на  границу.  Ты
пишешь, что толмачи учат твоих русских ребят, но мы отправили  их  с  нашими
послами для нашего дела по нашему наказу,  а  не  у  подданных  твоих  детей
учить; если хочешь русских детей учить шведскому языку, то, как  будет  мир,
договорись об этом с нашими наместниками выборгскими, а против всякой правды
не задерживай наших слуг". Толмач отослан был  на  размен,  и  князь  Сицкий
отправился на рубеж, на реку Сестру, куда с шведской стороны приехал адмирал
Флеминг. Начали спор, где послам вести переговоры;  Флеминг  требовал,  чтоб
вести их на мосту, в шатрах; Сицкий отвечал, что таких великих дел на  мосту
не делают, и  настоял,  чтоб  швед  перешел  на  русский  берег  реки.  Мира
заключить не могли; царь требовал Эстонии  и  присылки  200  человек  шведов