границам, над врагом,  не  знающим,  откуда  ждать  нападения.  Вот  главные
причины успеха Баториева, причины недеятельности московских воевод,  робости
Иоанна;  мы  не  можем  согласиться  с  Курбским  и  писателями,  слепо  ему
следовавшими, что причина неуспеха  заключалась  исключительно  в  поведении
Иоанна, истребившего храбрых, искусных воевод своих,  ибо  странно  было  бы
говорить  об  искусстве  воевод  московских,  назначавшихся  не  по  военным
способностям, а по месту, которое они занимали в Думе, когда важный  боярин,
как боярин, был в то же время и  воеводою,  хотя  бы  не  имел  ни  малейших
военных способностей; да и где было  узнать  эти  способности?  В  битвах  с
казанцами и крымцами? Князь Петр Шуйский считался  знаменитым  воеводою,  но
что он сделал в битве при Уле (второй Оршинской)? Отец Иоаннов не  истреблял
воевод своих, но как вели они себя при наступательном движении Сигизмунда I,
которое окончилось первою Оршинскою битвою? Видим то же отступление,  ту  же
страшную неудачу, как и в войне  с  Баторием;  разница  только  в  том,  что
Сигизмунд  с  князем  Острожским  не  имели  средств  воспользоваться  своим
успехом, какие приготовил себе Баторий с  Замойским.  Наконец,  мы  привыкли
думать,  что  Иоанн  располагал  громадными   войсками,   которые,   однако,
вследствие робости его оставались в бездействии; но о числе войск московских
во  время  войны  с  Баторием  мы  не  имеем   достоверных   показаний,   на
свидетельство же псковского летописца в этом  отношении  менее  всего  можно
полагаться.
     Приготовившись к войне, Баторий в июне  1579  года  отправил  в  Москву
гонца с ее объявлением; причиною разрыва выставлял он  вступление  Иоанна  в
Ливонию, несмотря на перемирие с Литвою. В июле, собравши войско под Свирем,
король держал совет, в какую сторону лучше предпринять поход. Литовские паны
по-прежнему советовали идти через Ливонию ко Пскову, потому что взятие этого
богатого города может вознаградить войско за труды, а  взять  его  нетрудно,
потому что по отдаленности от театра войны им мало  занимались  в  последнее
время, прежние же стены должны быть уже  ветхи.  Но  король  был  противного
мнения: так как, говорил он, война предпринимается для освобождения Ливонии,
то странно было бы перенести войну в край,  и  без  того  уже  опустошенный;
притом Ливония усеяна городами и замками, осада которых повела бы к большому
замедлению; наконец,  переведши  все  войска  в  Ливонию,  надобно  было  бы
оставить Литву без прикрытия. Можно не чрез Ливонию, а  чрез  неприятельскую
землю пуститься ко Пскову, но тогда в тылу  останется  много  неприятельских
крепостей и, углубившись так далеко в неприятельскую землю, трудно  было  бы
возвратиться, трудно было бы получить подкрепления. Лучше всего взять прежде
Полоцк: чрез это обеспечится  и  Ливония  и  Литва,  от  которой  войско  не
удалится, потому что Полоцк, лежащий над Двиною, служит одинаково  ключом  к
этим обеим странам, кроме того, взятием Полоцка обеспечится  судоходство  по
Двине, важное для Литвы и Ливонии, особенно для города Риги. Иоанн  не  знал
об этом мнении Батория, думал, что война,  предпринятая  за  Ливонию,  будет
ведена в Ливонии, знал, что таково мнение большинства в Польше  и  Литве,  и
потому  отправил  большое  войско  за  Двину   в   Курляндию;   войско   это
ограничилось, по обычаю, опустошением страны и должно было  скоро  вернуться
назад, ибо неприятель явился там, где его не ждали: в начале августа Баторий
осадил  Полоцк.  Осажденные  воеводы,  князь   Василий   Телятевский,   Петр
Волынский, князь Дмитрий Щербатый  и  дьяк  Ржевский,  держались  в  дубовой
крепости более трех недель с необыкновенным  мужеством;  жители,  старики  и
женщины, бросались всюду, где вспыхивал пожар, и  тушили  его,  на  веревках
спускались со стен, брали воду и  подавали  в  крепость  для  гашения  огня;
множество при этом падало их от неприятельских выстрелов, но на место убитых
сейчас же являлись новые работники. Нелегко было  и  осаждающим:  с  большим
трудом могли они добывать съестные припасы в стране малолюдной,  лесистой  и
притом еще опустошенной недавнею войною; царь,  узнавши  об  осаде  Полоцка,
двинул туда передовые отряды  под  начальством  окольничих  Бориса  Шеина  и
Федора Шереметева, но эти воеводы, увидав, что все  дороги  к  Полоцку  были
загорожены войсками Батория, заняли крепость Сокол и  оттуда  препятствовали
подвозу съестных припасов к осаждающим, избегая столкновения в чистом поле с
высланными против них полками под  начальством  Христофа  Радзивилла  и  Яна
Глебовича. Кроме того, погода стояла дождливая, дороги испортились,  обозные
лошади падали, ратники не могли найти сухого  места  под  шатрами;  особенно
страдали немцы, привыкшие вести войну в странах богатых, густо населенных; в
противоположность им венгры отличались терпеливостию и неутомимостию.
     В таких затруднительных обстоятельствах король  созвал  военный  совет;
большая часть воевод была того мнения,  что  надобно  идти  на  приступ,  но
король не согласился. "Если приступ не удастся, - говорил он, - то что тогда
останется делать? Отступить со стыдом!" Обещанием больших наград он уговорил
венгров подобраться к стенам крепости и зажечь их со всех  сторон.  Выбравши
ясный день, 29 августа, венгры бросились к стенам и зажгли их; пламя  быстро
распространилось, и осажденные не могли потушить пожара в продолжение целого
дня; а между тем король с большею частию войска стоял на  дороге  к  Соколу,
боясь, чтоб тамошние воеводы, увидя зарево, не явились на помощь к  Полоцку.
Помощь, однако, не приходила, и осажденные начали думать о  сдаче;  десятеро
русских спустились со стен к осаждающим для переговоров, но венгры умертвили
их: они не хотели допускать до переговоров, хотели  взять  город  приступом,
ибо в таком случае они получили бы право разграбить его; особенно  прельщала
их церковь св. Софии, о богатствах которой наслышались. С этою целию  венгры
без приказа королевского кинулись в город сквозь пылавшие стены, за  ними  -
польская пехота; но осажденные уже успели выкопать  ров  в  том  месте,  где
прогорела стена, встретили нападающих залпом из  пушек  и  прогнали  их.  На
другой день  пожар  и  напор  осаждающих  возобновились;  тогда  стрельцы  с
воеводою Волынским выслали переговорщиков,  и  город  был  сдан  с  условием
свободного выхода всем ратным людям: некоторые  из  них  вступили  в  службу
королевскую, большая часть предпочла возвратиться в  отечество;  но  владыка
Киприан и другие воеводы, кроме Волынского, никак не хотели  соглашаться  на
сдачу; они уже давно замышляли взорвать крепость, но не были  допускаемы  до
этого ратными людьми, и, когда последние уже сдали город, владыка и  воеводы
заперлись в церкви св. Софии и объявили, что только  силою  можно  будет  их
взять оттуда, что и было исполнено со стороны неприятеля. Добыча,  найденная
в  Полоцке,  обманула  ожидание  осаждающих;  самую  драгоценную  ее   часть
составляла библиотека, содержащая в себе много летописей и  творений  святых
отцов греческих в славянском переводе, - все это  погибло.  Те  из  русских,
которые решились переселиться  в  Литву,  были  не  очень  щедро  награждены
Баторием; до нас дошла грамота его к  дворному  конюшему  литовскому  такого
содержания: "Многие стрельцы и другие люди московские после взятия Полоцка и
прочих крепостей русских поддались нам, и мы их наделили  пустыми  участками
земли в старостве Гродненском, но им нечем обрабатывать этих  участков.  Так
приказываем тебе взять у подданных наших  в  Литве  кляч  самых  негодных  и
мелких штук с полтораста и поделить их между этими москвичами".