25 сентября был зажжен и взят Сокол с страшною резнею: старый полковник
Вейер, служивший у Батория, говорил, что бывал на многих битвах, но нигде не
видал такого множества  трупов,  лежавших  на  одном  месте.  Взято  было  и
несколько других близлежащих крепостей; с другой  стороны  князь  Константин
Острожский опустошил область Северскую до Стародуба  и  Почепа,  а  староста
оршанский Кмита - Смоленскую; шведы опустошали  Карелию  и  землю  Ижорскую,
осаждали Нарву, но были от нее прогнаны.
     Поход 1579 года был кончен Баторием; он возвратился  в  Вильну.  Еще  в
половине сентября он отправил к  царю  грамоту,  в  которой  писал,  что  по
восшествии на престол главным старанием его  было  сохранить  мир  со  всеми
соседями и везде он успел в  этом;  один  только  царь  прислал  ему  гордую
грамоту, в которой требовал Ливонии и Курляндии. "Так как нам не годилось, -
заключает король, - исполнить это требование, то мы сели на коня и пошли под
отчинный  наш  город  Полоцк,  который  господь   бог   нам   и   возвратил:
следовательно, кровь  христианская  проливается  от  тебя".  Иоанн  отвечал:
"Другие господари, твои соседи, согласились с тобою жить в мире, потому  что
им так годилось; а нам как было пригоже, так мы с тобою и сделали; тебе  это
не полюбилось; а гордым обычаем грамоты мы к тебе не писывали и не  делывали
ничего. О Лифляндской же земле и о том, что ты взял Полоцк, теперь  говорить
нечего; а захочешь узнать наш ответ, то для христианского покоя  присылай  к
нам послов великих, которые бы доброе дело между нами попригожу  постановить
могли. Мы с тобою хотим доброй приязни и братства и по всем  своим  границам
запретили вести войну; распорядись и ты также по всем своим  границам,  пока
послы великие между нами братство и добрую приязнь поставят; бояре наши били
нам челом, чтоб мы кровопролития в  христианстве  не  желали,  и  велели  им
обослаться  с  твоими  панами;  мы  на  просьбу  их  согласились".  Царь  по
требованию Батория отпустил гонца его, Лопатинского, который был задержан за
то, что привез объявление войны; при отпуске царь велел сказать ему: "Пришел
ты к нам от своего государя с  грамотою,  в  которой  Стефан  король  многие
укоризненные слова нам писал  и  нашу  перемирную  грамоту  с  тобою  к  нам
прислал; людей, которые с такими грамотами приезжают, везде казнят,  но  мы,
как господарь христианский, твоей убогой крови не хотим и  по  христианскому
обычаю тебя отпускаем". С Лопатинским отправлен был  особый  гонец,  который
должен был требовать освобождения пленных на размен и на выкуп. Это  было  в
генваре 1580 года; в марте Стефан отвечал: "Мы к тебе послов своих посылали,
но ты отправил их с необычным и к доброй приязни непригожим постановлением а
твои послы, бывшие у нас, ничего доброго не  постановили:  так  после  этого
теперь нам посылать к тебе послов своих непригоже; присылай ты своих к  нам,
и присылай немедленно. А что пишешь об освобождении пленных, то сам рассуди,
приличное ли теперь к тому время? А  нужды  им  у  нас  никакой  нет".  Паны
прислали боярам  опасную  грамоту  на  московских  послов.  Царь  приговорил
послать от бояр к панам с ответом,  что  они  прислали  опасную  грамоту  не
по-пригожу, высоко, мимо  прежнего  обычая;  пусть  лучше  наводят  государя
своего на то,  чтоб  отправлял  своих  послов  в  Москву  немедленно.  Иоанн
отправил ответ свой Баторию с дворянином  Нащокиным.  "Мы  послов  твоих,  -
писал царь, - приняли и отпустили по прежним обычаям, по неволе  они  ничего
не делали бесчестья и нужды им никакой не было. А наши послы у  тебя  ничего
не постановили потому, что ты не хотел  подтвердить  постановленного  твоими
послами у нас, вставил новое дело, наших послов обесчестил, принял их не  по
прежним обычаям и без дела к нам  отослал,  а  потом  прислал  к  нам  гонца
Лопатинского с грамотою, и какие речи  написал  ты  в  этой  грамоте  -  сам
знаешь. Если нам теперь все  эти  дела  между  собою  поминать,  то  никогда
христианство покоя не получит, так лучше  нам  позабыть  те  слова,  которые
прошли между нами в кручине и в гневе; ты бы,  как  господарь  христианский,
дело гневное оставил, а пожелал бы с нами братской приязни и любви; а  мы  с
своей стороны все дела гневные оставили, и ты бы" по обычаю отправил  к  нам
своих послов". В случае нужды Нащокин должен был согласиться на  отправление
царских  послов  в  Литву;  касательно  поведения  своего  московские  гонцы
получали в это время  такой  наказ:  "Будет  в  чем  нужда,  то  они  должны
приставам говорить об этом  слегка,  а  не  браниться  и  не  грозить;  если
позволят покупать съестные припасы то покупать, а  не  позволят  -  терпеть;
если король о царском здоровье не  спросит  и  против  царского  поклона  не
встанет, то пропустить это без внимания, ничего  не  говорить;  если  станут
бесчестить, теснить, досаждать, бранить то жаловаться на это приставу слегка
а прытко об этом не говорить, терпеть".
     Баторий отвечал что он уже садится  на  коня  и  выступает  с  войсками
своими туда, куда господь бог укажет дорогу впрочем будет  ждать  московских
послов пять недель, считая от  14  июня.  Иоанн  отвечал  на  это,  что  уже
назначил послов -  стольника  князя  Ивана  Сицкого-Ярославского  и  думного
дворянина Романа Пивова, но что в такой короткий срок, как назначил  король,
им не поспеть и на границы, не только в Вильну. Баторий отвечал, что все эти
отсрочки ведут  только  к  упущению  удобного  времени  для  войны,  что  он
выступает в поход, но что выступление нисколько не  препятствует  московским
послам приехать к нему для переговоров  туда,  где  он  будет  находиться  с
войском. Ясно было, что Баторий пересылался с царем только  для  того,  чтоб
выиграть время, чтоб собраться с силами, достаточными для успешного  похода.
Для этого ему  нужен  был  почти  целый  год:  вместо  благодарности  многие
встретили его с упреками, упреки эти были опровергнуты  на  сейме  благодаря
искусству и красноречию знаменитого  канцлера  Замойского;  но  нельзя  было
скоро действовать при недостатке денег, при медленности, с какою  собирались
войска. Деньги король кое-как собрал,  пожертвовал  свои,  занял  у  частных
людей,  причем  также  много  помог  ему  Замойский;  брат  Батория,   князь
седмиградский, прислал опять значительный отряд венгров;  но  все  еще  было
мало пехоты; шляхта никак не хотела служить в ней; надобно было набирать  ее
из городских жителей, но последние не были так привычны  к  военной  службе,
были изнежены спокойным пребыванием в городах; придумали средство  составить
пехоту из людей крепких, способных к перенесению трудов и лишений:  положили
в королевских имениях из 20 крестьян выбирать  одного  которого  по  выслуге
срочного времени  освобождать  навсегда  самого  и  все  потомство  от  всех
крестьянских повинностей. В Москве также не теряли времени, собирали  деньги
и войско, но здесь не было искусных в военном деле иностранных дружин, здесь
не было полководцев, которые бы могли равняться с Баторием. Не зная ничего о
намерениях последнего, Иоанн должен был опять растянуть свои войска, послать
полки и к Новгороду, и ко Пскову, к Кокенгаузену и к Смоленску сильные полки
должны были оставаться также на южных границах,  где  мог  явиться  хан;  на
северо-западе надобно было отбиваться от шведов. При отправлении к литовским
границам крещеного татарского царевича, великого князя Симеона Бекбулатовича
и боярина князя Ивана Федоровича Мстиславского в разряде  читаем:  "То  дело
государь положил  на  боге,  на  великом  князе  Симеоне  и  боярине  И.  Ф.
Мстиславском  с  товарищами:  как  их  бог  вразумит  и  как  будет  пригоже