послы Иоган Кобенцель и  Даниил  Принц.  Пристав,  провожавший  их,  доносил
государю о речах толмачей посольских, взятых в Польше: "Литовским  людям  не
хотелось послов чрез свою землю пропускать, но, боясь цесаря, пропустили,  а
слово об них в Литве такое: идут послы от цесаря к московскому  государю  на
совет, чтоб им заодно промыслить и Литовскую землю между  собою  разделить".
Иоанн хотел дать понять послам, как поздно они приехали, как неприлично было
императору в продолжение столь долгого времени, при  столь  важных  взаимных
интересах, присылать одних гонцов да купцов; он велел  остановить  послов  в
Дорогобуже, куда явились боярин Никита Романович Юрьев, князь Сицкий и  дьяк
Андрей Щелкалов с таким наказом от царя: "Приехавши  в  Дорогобуж,  устроить
съезжий двор и, сославшись с цесаревыми послами, съехаться с  ними  на  этом
дворе и спросить их от имени  государя,  за  каким  делом  присланы  они  от
цесаря? Если послы откажутся объявить, зачем они присланы то понуждать их  к
тому, несколько раз с ними съезжаться  и  говорить  им:  "Не  дивитесь,  что
государь велел вас на дороге спрашивать, не давая  вам  своих  очей  видеть,
всякое дело живет по  случаю:  прежде  не  бывало,  чтоб  послов  на  дороге
спрашивали о деле, но не бывало прежде  и  того,  чтоб  такие  ближние  люди
ездили так далеко говорить с послами о деле; случилось так  потому,  что  от
государя вашего, цесаря Максимилиана, приезжали к государю  нашему  торговые
люди, а сказывались посланниками и гонцами; государь наш  велит  им  почесть
оказывать как пригоже посланникам и гонцам, а посмотрят  -  так  это  гости,
торговые люди! Вот почему теперь государь и послал нас, ближних своих людей,
спросить вас, какие вы люди у цесаря и  по  прежнему  ли  обычаю  приехали?"
Послы отвечали, что такие речи им  очень  прискорбны  и  что  они  не  могут
передать цесаревых речей никому другому,  кроме  самого  великого  государя;
если торговые люди назывались посланниками и гонцами, то цесарь велит их  за
то казнить, а они, послы, ближние люди у цесаря  и  приехали  за  тем,  чтоб
подтвердить прежний союз,  уговориться  и  о  литовском  деле,  и  о  всяком
христианском прибытке. Максимилиан прежде писал, что ему нельзя  вступить  в
переговоры с московским государем за великими недосугами; Иоанн, узнавши  об
ответе Кобенцеля и Принца,  послал  им  такую  грамоту:  "Вы  бы  о  том  не
поскорбели, что мы вам теперь очей своих вскоре видеть не велели, потому что
у нас много дела, были мы в отъезде; а как приедем в Можайск, то  сейчас  же
велим вам быть у нас".
     Содержанием  посольских  речей  были   два   требования,   чтоб   Иоанн
содействовал избранию эрцгерцога Эрнеста в короли польские и великие  князья
литовские и чтоб оставил в покое Ливонию.  "Избрание  Эрнеста  в  короли,  -
говорили послы, - будет очень выгодно твоему величеству: ты, Эрнест, цесарь,
король испанский папа римский и другие христианские государи вместе на сухом
пути и на море нападете на главного недруга вашего, султана турецкого,  и  в
короткое время выгоните неверных в Азию; тогда по воле цесаря, папы,  короля
испанского,  эрцгерцога  Эрнеста,  князей  имперских  и  всех  орденов   все
цесарство Греческое восточное  будет  уступлено  твоему  величеству  и  ваша
пресветлость будете провозглашены восточным цесарем".  Иоанн  велел  сказать
послам, что на  основании  прежних  предложений  со  стороны  императора  на
престол польский должен быть возведен  эрцгерцог  Эрнест,  но  Литва  должна
отойти к Московскому государству. Послы отвечали, что этому статься  нельзя,
ибо у Короны Польской с Великим княжеством  Литовским  крепкое  утвержденье,
чтоб друг от друга не отстать и быть под одним государем; что же касается до
Киева, то эрцгерцог Эрнест, как будет избран в короли,  для  братской  любви
уступит его вместе с другими немногими местами царю, ибо и цесарю  известно,
что Киев искони царская  отчина;  о  Ливонии  же  цесарь  велел  нам  только
помянуть а много о ней не велел говорить; просим только, чтоб  государь  ваш
не велел воевать Ливонии до  приезда  других  больших  послов  императорских
князей удельных и великих людей. Иоанн велел отвечать  послам,  и  в  ответе
этом высказалось  сомнение  относительно  цесаревых  обещаний:  "Если  между
государями такое дело начинается о  союзе,  вечном  братстве  и  дружбе,  то
надобно, чтоб это было крепко и неподвижно. У нашего государя в обычае: кому
слово молвит о братстве и о любви, и то живет  крепко  и  неподвижно,  инако
слово его не  живет;  не  так  бы  случилось,  как  с  Владиславом,  королем
венгерским; заключил он союз с цесарем и со  многими  немецкими  государями,
захотели стоять против турецкого султана, а как на него пришел турецкий,  то
цесарь и немецкие государи ему не пособили, выдали его,  и  турки  рать  его
побили и самого убили. Пусть бы  все  союзные  Максимилиану  государи,  папа
римский, короли испанский,  датский,  герцоги,  графы  и  всякие  начальники
прислали к нашему  государю  послов  вместе  с  цесаревыми  и  утвердили  бы
докончанье - стоять всем на  всех  недругов  заодно".  Послы  отвечали,  что
цесарь скорее кровь на себе увидит или государства своего лишится, чем слову
своему изменит. После этих переговоров Иоанн отпустил послов с такими речами
к императору: "Хотим,  чтоб  брата  нашего  дражайшего  сын,  Эрнест,  князь
австрийский, был на Короне Польской, а Литовское Великое княжество с  Киевом
было бы к нашему государству Московскому; Ливонская же земля  изначала  была
наша вотчина, и нашим прародителям ливонские немцы дань  давали,  да,  забыв
правду, от нас отступили, и потому над ними так и сталось; Ливонской земле и
Курской (Курляндии) всей быть к нашему государству, да  и  потому  Ливонской
земле надобно быть за нами, что мы уже посадили  в  ней  королем  голдовника
(подручника, вассала) своего Магнуса: так брат бы наш дражайший, Максимилиан
цесарь, в Ливонскую землю не вступался и этим бы нам любовь свою показал;  а
мы Ливонской земли достаем и вперед хотим искать. К панам  польским  пошлем,
чтоб они выбрали в короли Эрнеста князя, а к литовским - чтоб оставались  за
нами; если Литва не согласится отстать от Польши, то пусть  и  она  выбирает
Эрнеста; если же и Польша и Литва не согласятся иметь государем ни  нас,  ни
Эрнеста, то нам с цесарем Максимилианом  над  ними  промышлять  сообща  и  в
неволю  приводить".  То  же  самое  должен  был  говорить   Максимилиану   и
отправленный к нему царский посол князь Сугорский, о Ливонии же  должен  был
прибавить: "Государю  ни  за  что  так  не  стоять,  как  за  свою  вотчину,
Лифляндскую землю".
     Но Кобенцель и Принц  вели  переговоры  с  московскими  боярами,  когда
владения Ягеллонов поделились уже, только не между  Иоанном  и  Эрнестом,  а
между Максимилианом и Баторием. С вестию об избрании Максимилиана и  Батория
приехал к царю из Литвы московский гонец Бастанов; но он доносил что в Литве
многие не надеются, чтоб кто-нибудь из избранных утвердился на  престоле,  а
думают, что царь еще может взять верх над обоими; так, приходил к  Бастанову
каштелян минский Ян Глебович и говорил: "Чтоб государю  послать  раньше,  не
мешкая, к панам радным и к рыцарству? А тем у нас не  бывать  ни  одному  на
королевстве, вся земля хочет государя царя".  То  же  самое  говорил  ему  и
молодой  Радзивилл,  сын  воеводы  виленского.  Литовская   Рада   отправила
посольство к  Иоанну  с  объявлением,  что  избран  Максимилиан  по  приказу
царскому; возвратился Новосильцев; он тоже доносил, что царь  мог  бы  иметь
успех, если б действовал  скорее  и  решительнее;  когда  он  отдал  царскую