Швециею и война в Эстонии и Ливонии. - Наступательное  движение  Батория.  -
Причины его успехов. - Взятие Полоцка, Сокола и других  крепостей  Баторием;
нападение шведов с другой стороны. - Второй поход Батория. -  Переговоры.  -
Третий поход Батория  и  осада  Пскова.  -  Иезуит  Поссевин.  -  Запольское
перемирие. - Разговор царя с Поссевином о вере. -  Перемирие  с  Швециею.  -
Сношение с Англиею о союзе. - Сношения с императором и  Даниею.  -  Волнения
черемисские.

     В то время как отношения Иоанна к крымскому хану поправились  благодаря
стойкости воевод московских на берегах Лопасни, на западе, в Литве и Польше,
происходили события, которые должны были иметь великое влияние и  на  судьбы
Московского государства, и на судьбы всей Восточной Европы: в июле 1572 года
умер Сигизмунд-Август, последний из Ягеллонов. Следя изначала за отношениями
Польши  и  Литвы  к  Руси,  мы  видели  происхождение  и  развитие  польской
аристократии, видели возникновение шляхетской демократии, видели и следствия
этих явлений для внутреннего состояния и  для  внешних  отношений  Польши  и
Литвы при Казимире Ягеллоновиче  и  детях  его.  Царствование  Сигизмунда  I
ознаменовалось борьбою между вельможами и шляхтою, и  эту  борьбу  раздувала
королева Бона, единоземка Екатерины Медичи и следовавшая в  своем  поведении
одинаким с нею правилам. Вельможи, чтоб выделиться из шляхты, стремившейся к
уравнению себя с ними, стали употреблять разные средства; в  Польше  не  был
известен княжеский титул, ибо потомство Пяста прекратилось все; князья  были
только в Литве вследствие сильного разветвления рода Рюрикова и  Гедиминова;
в 1518 году могущественная вельможеская, но не княжеская  литовская  фамилия
Радзивиллов получила княжеский титул от  немецкого  императора;  по  примеру
Радзивиллов  многие  вельможи  начали  приобретать  титул  графов   Немецкой
империи; другие установили майорат в своих фамилиях.  Неудовольствие  шляхты
высказалось, когда Сигизмунд по делам валахским объявил  всеобщее  ополчение
служилого сословия (посполитое рушение); шляхта в числе 150000 собралась под
стенами Львова и после сильных волнений составила грамоту (рокош), в которой
прописала все свои обиды и просьбы. Старый король  не  мог  ее  успокоить  и
принужден  был  распустить.  Это  событие  получило  насмешливое   прозвание
петушиной войны. Если вельможи хотели выделиться  из  шляхты,  то  шляхта  с
своей стороны объявила, что имеет право жизни и смерти  над  подвластным  ей
сельским народонаселением; старосты и палатины позволяли себе  всякого  рода
насилия  относительно  городских  жителей;  представители   последних   были
выгоняемы с сейма шляхтою, которая,  с  другой  стороны,  восставала  против
духовенства.
     В  таком  положении  находились  дела,   когда   вступил   на   престол
Сигизмунд-Август. Мать, королева  Бона,  воспитала  его  согласно  с  своими
правилами и целями: она ослабила его  душевные  силы,  держа  его  постоянно
среди женщин, не допуская ни до каких серьезных  занятий.  Такое  воспитание
отразилось на поведении короля во время его  правления,  и  он  был  прозван
король-завтра по привычке откладывать и медлить; мы видели, как эта привычка
была выгодна для Иоанна IV. Сигизмунд-Август три раза был  женат:  первая  и
третья жена, обе из австрийского  дома,  не  могли  привязать  его  к  себе;
вторая, любимая жена, Варвара, вдова Гастольд, урожденная Радзивилл, которую
он так мужественно отстоял против сената и сейма, требовавших развода, скоро
умерла   после   своей   победы   и   коронации;   последнее   время   жизни
Сигизмунд-Август  провел  окруженный  наложницами,  которые   его   грабили,
колдуньями, которых  он  призывал  для  восстановления  сил,  потерянных  от
невоздержности; когда у него  спрашивали,  отчего  он  не  займется  нужными
делами, то он отвечал: "Для этих соколов (так он называл женщин) ни  за  что
взяться не могу". Когда король умер, то в казне его не нашлось  денег,  чтоб
заплатить за похороны, не нашлось ни одной золотой цепи, ни  одного  кольца,
которые  должно   было   надеть   на   покойника.   Но   не   от   характера
Сигизмунда-Августа только зависело  внутреннее  расстройство  его  владений,
медленность в отправлениях государственной жизни: жажда покоя, изнеженность,
роскошь овладели высшим сословием; и эта жажда покоя,  отвращение  от  войны
оправдывались  политическим  расчетом  -   не   давать   посредством   войны
усиливаться королевскому значению,  причем  забыто  было  положение  Польши,
государства континентального, окруженного  со  всех  сторон  могущественными
соседями. Кардинал Коммендоне, посол папский, желая побудить поляков к войне
с турками, так говорил в Сенате: "Не похожи вы стали на предков  ваших:  они
не на пирах за чашами распространили государство, а сидя на конях,  трудными
подвигами воинскими; они спорили не о том, кто больше осушит покалов,  но  о
том, кто кого превзойдет в искусстве военном". Тот  же  упадок  нравственных
сил в польских вельможах, ту же страсть к материальным наслаждениям  заметил
и московский выходец, князь Курбский. "Здешний король, - пишет он, -  думает
не о том, как бы воевать с неверными, а только о плясках  да  о  маскерадах;
также и вельможи знают только пить да есть сладко; пьяные они очень  храбры:
берут и Москву и Константинополь, и если бы даже на небо забился турок, то и
оттуда готовы его снять. А когда лягут на постели между  толстыми  перинами,
то едва к полудню проспятся, встанут чуть живы, с головною болью. Вельможи и
княжата так робки  и  истомлены  своими  женами,  что,  послышав  варварское
нахождение, забьются в претвердые города  и,  вооружившись,  надев  доспехи,
сядут за стол, за кубки и болтают с  своими  пьяными  бабами,  из  ворот  же
городских ни на шаг. А если выступят в поход, то идут издалека за врагом  и,
походивши дня два или три, возвращаются домой и, что  бедные  жители  успели
спасти от татар  в  лесах,  какое-нибудь  имение  или  скот,  все  поедят  и
последнее разграбят". Но грабежом не ограничивались; Курбский не говорит нам
того, что говорят современные польские писатели: когда, по их свидетельству,
шляхтич убьет хлопа, то говорит, что убил собаку, ибо шляхта считает  кметов
и всех сельчан за собак.
     Последнему из Ягеллонов удалось  довершить  дело,  бывшее  историческою
задачею его династии: склонить Литву к вечному  соединению  с  Польшею.  При
Сигизмунде I стремление Литвы к особности продолжало резко высказываться;  в
1526 году послы от вельмож литовских так говорили  королю:  "Посол  папский,
отправлявшийся в Москву, говорил здесь,  что  едет  для  склонения  государя
московского к принятию католической веры, и  в  случае  если  великий  князь
согласится на это, то папа даст ему королевский титул; но если  отец  святой
хочет дать королевское достоинство неприятелю вашему, то лучше бы он дал его
сыну вашей милости, пану нашему, великому князю литовскому, за важные услуги
ваши и  предков  ваших,  оказанные  вере.  Император  и  папа  послали  было
королевскую корону дяде вашему, Витовту, но он умер, не  дождавшись  короны,
которую задержали поляки и до сих  пор  отдать  не  хотят,  не  желая,  чтоб
отчинное панство вашей милости получило такую честь.  Удивительно  нам,  что
братья наши, поляки, не хотят нам, братьям своим, дать того, чего теперь  не
запрещают взять Москве. Они хотят,  чтобы  панство  вашей  милости,  Великое
княжество Литовское, было всегда в унижении, чтоб было присоединено к Короне