было  еще  слабо,  не  имело  достаточных  средств  блюсти  за  общественным
порядком: отсюда противообщественным стремлениям, стремлению  жить  на  счет
ближнего было по-прежнему много простора. Юное  общество  обнаруживало  свою
жизненность, свою силу тем, что не смотрело на  это  равнодушно,  не  хотело
терпеть подобных явлений и изыскивало все возможные средства  для  устроения
лучшего порядка: историк не может не признать этого;  но  вместе  он  должен
признать,  что  благие  усилия  общества  для  водворения  наряда  встречали
могущественные препятствия.
   Общество было еще в таком состоянии, что допускало  возможность  наездов,
как, например, в 1579 году государев даниловский прикащик со своими людьми и
государевыми крестьянами наезжал на монастырское село Хрепелево.  Из  губных
грамот можно  ясно  видеть,  до  какой  степени  доходило  разбойничество  в
описываемое время: "Били вы нам челом, что  у  вас  многие  села  и  деревни
разбойники разбивают, именья ваши грабят, села и деревни  жгут,  на  дорогах
многих людей грабят и разбивают, и убивают многих людей до  смерти;  а  иные
многие люди разбойников у себя держат, а к иным людям  разбойники  разбойную
рухлядь  привозят".  Любопытен  в  этом  отношении   наказ   князя   Феодора
Оболенского, присланный из литовского плена сыну его, князю  Димитрию:  "Жил
бы ты по отца своего науке, смуты не затевал (не чмутил), людям отца  своего
и своим красть, разбивать и всякое лихо чинить не  велел,  от  всякого  лиха
унимал бы их, велел бы своим людям по деревням хлеб пахать и тем сытым быть.
А если людей отцовских и своих от лиха удержать не  сможешь,  то  бей  челом
боярину князю Ивану  Феодоровичу  Оболенскому  (Телепневу),  чтоб  велел  их
удержать, чтоб от государя великого князя в отцовских людях и в  твоих  тебе
срамоты не было". Дурно было то, что убийства совершались и между людьми, не
принадлежащими  к  разбойничьим  шайкам:  в  1568  году  вологжанин   Коваль
жаловался на бутурлинского человека Мамина: "Поколол у  меня  Мамин  сынишку
моего Тренку, на площади, у судебни; а вины сынишка мой над собою  не  знает
никакой, за что его поколол; а теперь сынишка мой  лежит  в  конце  живота".
Доказательством, как слабо вкоренены были  государственные  понятия,  как  в
этом отношении общество не далеко еще ушло от времен Русской Правды,  служат
мировые по уголовным делам.
   В мировой  записи  1560  года  говорится:  "Я,  Михайла  Леонтьев,  слуга
Новинского митрополичья монастыря, бил  челом  государю,  вместо  игумена  и
братьи, на крестьян Кириллова  монастыря,  которые  убили  слугу  Новинского
монастыря. И мы, не  ходя  на  суд  перед  губных  старост,  по  государевой
грамоте,  перед  князем  Гнездиловским  с  товарищи,  помирились  с   слугою
Кириллова монастыря, Истомою Васильевым, который помирился с нами вместо тех
душегубцев: я взял у Истомы долг убитого и за монастырские  убытки,  что  от
грамот давалось, за проесть, за волокиту, сорок  рублей  денег  казенных;  и
вперед мне  и  другим  монастырским  слугам  на  душегубцах  этого  дела  не
отыскивать, в противном случае на игумене Новинском и  строителе  взять  сто
рублей в Кириллов монастырь". Дошла до нас  и  другая  мировая  с  убийцами,
заключенная  родственниками  убитого:  "Я,  Михайла  Кондратьев,  я,  Данила
Лукьянов, я, Степан Скоморохов дали на себя  запись  Ульяне  Скорняковой  да
Василью Скорнякову в том, что, по грехам, учинилось убийство Ульянина  мужа,
а Васильева зятя, Григория Иванова, площадного писчика убили:  и  за  убитую
голову головщину платить нам, а Ульяне да Василью в той головщине убытка  де
не довести никакого". Конечно, мировые с ведомыми разбойниками, совершавшими
убийства  для  грабежа,  не  допускались;  но  любопытно   это   послабление
противообщественным привычкам, этой скорости на убийство в гневе,  в  ссоре:
по  грехам  учинилось  убийство,  убийца  заплатит  головщину  родственникам
убитого и спокоен. Любопытны эти выражения в приведенных  грамотах:  поколол
моего сынишку, а сынишка мой вины на себе не знает никакой, как  будто  если
бы была вина, то убийца имел какое-нибудь оправдание;  а  в  другой  грамоте
заключается  мировая  с   людьми,   которые   называются   настоящим   своим
именем-душегубцами. Как эти мировые объясняют нам поведение Шуйских и самого
Иоанна, объясняют эту скорость на дела  насилия  в  гневе,  этот  недостаток
благоговения пред жизнию ближнего: Иоанн, по грехам, и сына поколол; ведь он
не хотел этого сделать и после  сильно  раскаивался.  По-прежнему  летописцы
жалуются на большие грабежи во время пожаров.
   Правительство сочло своею обязанностью вступиться, умерить посягательства
на собственность ближнего под законными формами. Мы видели, что с 1557  года
в продолжение пяти лет должникам дана была льгота выплачивать с раскладкою и
без роста; понятно, как это невыгодно  было  заимодавцам,  и  вот  встречаем
челобитные такого рода: бил челом Ляпун Некрасов, сын Мякинин,  и  от  имени
братьев своих на Федора и Василья Волынских: занял он с братьями у Волынских
по двум кабалам, по одной кабале-рубль, по другой-два а кабалы писаны на имя
их людей; он Волынским деньги по кабалам платит,  а  они  не  берут,  деньги
растят силою, хотят продержать государево уложенье, урочные лета.  Встречаем
также челобитную, что заимодавцы не берут от должника денег, желая  удержать
у себя заклад. Когда закладывалось недвижимое имущество,  то  заимодавец  за
рост пользовался им: "За рост деревни пахать,  всякими  угодьями  владеть  и
крестьян ведать". Мы видели, что рост "как шло в людях" был 20 на 100.
   По-прежнему церковь блюла за тем,  чтоб  противообщественные  явления  не
усиливались; новгородский  архиепископ  Феодосий  писал  царю:  "Бога  ради,
государь, потщися и промысли о своей отчине, о Великом Новгороде, что в  ней
теперь делается: в корчмах беспрестанно души погибают, без  покаяния  и  без
причастия в домах, на дорогах, на торжищах, в городе и по погостам  убийства
и грабежи великие, проходу  и  проезду  нет;  кроме  тебя,  государя,  этого
душевного вреда и внешнего треволнения  уставить  некому.  Пишу  к  тебе  не
потому,  чтоб  хотел  учить  и  наставлять  твое  остроумие  и   благородную
премудрость: ибо нелепо нам забывать свою меру и  дерзать  на  это;  но  как
ученик учителю, как раб государю, напоминаю тебе и молю  тебя  беспрестанно;
потому что тебе, по подобию небесной власти, дал царь небесный скипетр  силы
земного царствия, да научишь людей правду хранить и  отженешь  бесовское  на
них  желание.  Солнце  лучами  своими  освещает  всю  тварь:  дело   царской
добродетели миловать нищих и обиженных; но  царь  выше  солнца,  ибо  солнце
заходит, а царь светом истинным обличает тайные не правды. Сколько ты  силою
выше всех, столько подобает себе светить делами" и проч.
   "В 1555 году Троицкого Сергиева монастыря игумен, поговоря  с  келарем  и
соборными старцами, по  соборному  уложению  государя  царя  и  митрополита,
приказали своим крестьянам Присецким (поименованы два  крестьянина)  и  всей
волости, не велели им в волости держать скоморохов,  волхвов.  баб  ворожей,
воров и разбойников: а станут держать, и у которого  соцкого  в  его  сотной
найдут скомороха, или волхва, или бабу ворожею, то на этом соцком и  на  его
сотной, на сте человек взять пени  десять  рублей  денег,  а  скомороха  или
волхва, или бабу ворожею, бивши  и  ограбивши;  выбить  из  волости  вон,  а
прохожих скоморохов в волость не пускать".
   В старину не любили воевать в Великий пост, не делали приступов к городам