соберут плод, а остальное время  года  безмолвствуют  в  монастыре,  прилежа
посту и молитвам. Хотя и высоко любомудрствовал о нестяжании добрый  Максим,
однако неприлично ему было латинской области и ереси монастырь пред русскими
монастырями возвышать. Не показал он, что нестяжание в какой-нибудь стране и
что стяжание, потому что разные страны не одинакое устроение от бога  имеют.
Он писал только для укора,  потому  и  не  представил  в  пример  египетских
монастырей, которые просияли силами и знамениями, как  небеса  звездами,  но
представил  в  пример  латинский  монастырь;  если  б  предложил  в   пример
египетский монастырь, то  известно,  что  египетская  страна  не  похожа  на
русскую. Слезы навертываются на  глазах,  когда  вспомнишь,  как  живут  эти
иноки, которых осуждают за то, что они владеют селами: кожа на руках  у  них
растрескалась от работы, лица осунулись, волосы в беспорядке, ноги  посинели
и опухли; сборщики податей истязуют их немилосердно; денег  у  них  столько,
что у нищих, которые приходят к ним за милостынею, больше: у  редкого  можно
найти пять или шесть сребренников. Пища их-хлеб овсяный  невеянный,  колосья
ржаные  толченые;  питье-вода;  горячее  кушанье  из  капустного  листа,   у
богатых-свекла и репа; сладкое кушанье-рябина и калина. А князь Вассиан  как
жил в Симонове? Не угодно ему было симоновских  блюд  кушать-хлеба  ржаного,
щей, свекольника, каши; молока промзглого и пива  монастырского,  очищающего
желудок, не пил потому, что это кушание и пиво с деревень шло, вместо  этого
он питался кушаньями, которые приносили ему со стола  великокняжеского;  пил
же нестяжатель романею, быстро, мушкатель, рейнское вино".
   Ненависть к  обличителю  первой  ереси,  Иосифу  Волоцкому,  отрыгнула  у
Феодосия Косого и его  последователей;  клирошане  сказали  Зиновию:  "Косой
говорит, что не подобает теперь после седьмого собора писать книг,  а  Иосиф
Волоцкий написал книги свои после седьмого собора законопреступно, и  потому
читать их не должно". Понятно, что Зиновию легко было отвечать  на  это,  и,
между прочим, он заметил: "Косой укоряет книгу Иосифову потому, что  в  ней,
как в зеркале, ересь его обличается". Находим и еще очень важное указание на
ересь жидовствующих и  ее  продолжение.  Клирошане  говорили:  "Некоторые  в
символе говорят: жду воскресения мертвых, и Максим Грек так велел  говорить,
что чаять речь не тверда: чаем того, что будет или не будет, а чего ждем, то
будет непременно". Зиновий отвечал им: "Максим Грек был очень учен,  искусен
и в переводе с греческого языка на латинский; когда он пришел из Святой Горы
и великий князь Василий велел ему переводить Псалтырь толковую с  греческого
языка на русский, то он приискал толмачей латинских  и  перевел  Псалтырь  с
греческого языка на латинский, а толмачи латинские переводили  с  латинского
на русский, потому что Максим русский  язык  мало  разумел.  Но  во  времена
великого князя Ивана и сына его Василия возникла ересь безбожная,  и  многие
тогда вельможи и люди чиновные в эту ересь поползнулись. Великие князья  суд
на нечестие воздвигли, особенно великий князь  Василий,  и  огнем  хульников
истребили; тогда многие вельможи, страха ради пред  самодержцем,  отверглись
нечестия, только лицом, а не сердцем, они-то умыслили  лукавство  на  святое
исповедание веры, потрясли народную речь и ввели новое,  говоря,  что  слова
чаю смысла неопределенного, Максим принял это от вельмож. Я думаю, что и это
лукавое умышление христоборцев или людей грубых смыслом-возводить в  книжные
речи от общих народных речей, тогда как по-моему приличнее  книжными  речами
исправлять общенародные речи, а не книжные народными обесчещивать".
   После полемических сочинений религиозного и политического  содержания,  в
которых сказался бурный век Грозного, век движения, разного рода  попыток  и
протестов, наше внимание останавливают два  памятника,  в  которых  общество
старалось  собрать  свои  нравственные  средства  и  представило:  в   одном
своде-правила житейской мудрости,  в  другом-сокровища  церковных  учений  и
образцы    высшей     духовной     жизни;     первый     памятник-Домострой,
второй-Макарьевские Минеи.
   Неудивительно, что с Домостроем,  собранием  правил  житейской  мудрости,
домашнего  семейного  благочиния,  соединено  имя  Сильвестра,   знаменитого
руководителя нравственности молодого царя, устроителя благочиния в семействе
царском. В  Домострое  бесспорно  принадлежит  Сильвестру  последняя  глава,
начинающаяся  так:  "Благословение  от   благовещенского   попа   Сильвестра
возлюбленному  моему  единородному  сыну   Анфиму".   Это   поучение   сыну,
подкрепленное собственным примером, очень  напоминающее  поучение  Мономаха,
легко может быть принято  за  совершенно  отдельное  сочинение,  не  имеющее
никакой связи  с  собственно  так  называемым  Домостроем  и  приложенное  к
последнему позднейшим составителем или переписчиком по сходству  содержания.
И потому сначала мы должны обратиться к собственно Сильвестрову  поучению  и
потом к пространному Домострою, имеющему также для нас большую  важность  по
изложению понятий и обычаев времени: "Сын мой! -  говорит  Сильвестр,  -  ты
имеешь на себе и святительское  благословение  и  жалование  государя  царя,
государыни царицы, братьев царских и всех бояр, и с добрыми людьми водишься,
и со многими иноземцами большая у тебя торговля и  дружба;  ты  получил  все
доброе: так умей совершать о боге, как начато при нашем попечении. Имей веру
в бога, все упование возлагай на господа, прибегай всегда с верою  к  божиим
церквам: заутрени не просыпай, обедни не прогуливай,  вечерни  не  пропивай;
повечерницу, полунощницу и часы ты должен петь каждый  день  в  своем  доме;
если возможно, по времени, прибавишь правила: это от тебя  зависит:  большую
милость от бога получишь. В церкви и дома на молитве самому, жене,  детям  и
домочадцам  стоять  со  страхом,  не  разговаривать,  не  озираться;  читать
единогласно, чисто,  не  вдвое.  Священнический  и  иноческий  чин  почитай;
повинуйся отцу духовному, в дом свой призывай священников служить молебны. В
церковь  приходи  с  милостынею  и  с   приношением.   Церковников,   нищих,
малолетних, бедных, скорбных, странствовавших призывай в дом свой,  по  силе
накорми, напой, согрей, милостыню давай в дому, в  торгу,  на  пути.  Помни,
сын, как мы жили: никогда никто не вышел из дому  нашего  тощ  или  скорбен.
Имей любовь нелицемерную ко всем, не осуждай никого, не делай другому,  чего
сам не любишь и больше всего храни чистоту телесную, да возненавидь хмельное
питье; господа ради отвергни от себя пьянство: от него  рождаются  все  злые
обычаи; если от этого сохранит тебя господь, то все  благое  и  полезное  от
бога получишь, от людей честен будешь и  душе  своей  просвет  сотворишь  на
всякие добрые дела. Жену люби и в законе с ней живи; что сам  делаешь,  тому
же и жену учи: всякому страху божию, всякому знанию и промыслу, рукоделью  и
домашнему обиходу, всякому порядку (порядне). Умела бы сама и печь и варить,
всякую домашнюю порядню знала б и всякое женское рукоделье: хмельного  питья
отнюдь бы не любила, да и дети и слуги у ней также бы  его  не  любили;  без
рукоделья жена ни на минуту б не была, также и слуги. С гостями у себя  и  в
гостях отнюдь бы не была пьяна, с гостями вела  бы  беседу  о  рукоделье,  о
домашнем порядке, о законной христианской жизни, а не  пересмеивала  бы,  не
переговаривала бы ни о ком; в гостях  и  дома  песней  бесовских  и  всякого
срамословия ни себе, ни  слугам  не  позволяла  бы;  волхвов,  кудесников  и
никакого чарования не знала бы. Если жена не слушается,  всячески  наказывай