Эбердин.
   Но пока нужно было делать вид, что на этот раз он,  Наполеон,  ничуть
не противится мирным переговорам и если требует  опять  новобранцев,  то
вовсе не для войны, а для подкрепления своих мирных намерений. "Ничто  с
моей стороны не препятствует восстановлению  мира,-  выслушали  сенаторы
тронную речь 19 декабря 1813 г.- Я знаю и разделяю чувства французов,  я
говорю французов, потому что нет из них ни одного, который желал бы  по-
лучить мир ценой чести. С сожалением я требую от этого благородного  на-
рода новых жертв, но эти жертвы диктуются самыми благородными и дорогими
интересами народа. Я принужден был усилить  свои  армии  многочисленными
наборами: нации ведут переговоры с безопасностью для себя только  тогда,
когда они развертывают все свои силы". Было ясно, что он мира не  хочет.
"Пусть будущие поколения не скажут о нас:  они  пожертвовали  первейшими
интересами страны: они признали законы, которые Англия тщетно  старалась
навязать Франции".
   Так кончалась эта тронная речь в ответ на сделанные уже больше месяца
тому назад мирные предложения держав.
   110 тысяч новобранцев были призваны в декабре 1813 г. Затевался и но-
вый набор. Наполеон послал во все концы Франции сенаторов, которые долж-
ны были усилить энергию властей на местах по части: 1) наборов и 2) взи-
мания обычных и экстренных налогов на содержание армии.
   Уже в январе 1814 г. стало известно, что неприятельские армии  переш-
ли, наконец, через Рейн и нашествие разливается по Эльзасу и  Франш-Кон-
те, что Веллингтон на юге из Испании перешел через Пиренеи и  вторгся  в
южную Францию...
   "Я не боюсь признать,- сказал император собравшимся сенаторам,  кото-
рых назначил для этого объезда Франции,- я  не  боюсь  признать,  что  я
слишком много воевал; я создал громадные планы, я  хотел  обеспечить  за
Францией господство над всем светом. Я ошибся, эти проекты не  были  со-
размерны с численной силой нашего населения. Следовало призвать все  на-
селение целиком к оружию, но я признаю, что прогресс общественного быта,
смягчение нравов не позволяют обратить всю нацию  в  солдат".  Сенаторы,
если бы они не разучились за время царствования  Наполеона  пользоваться
даром слова, могли бы возразить императору, что он скромничает,  что  он
именно и обратил уже всю нацию, кроме женщин, детей и стариков,  в  сол-
дат. "Я ошибся, я и должен страдать,- продолжал император.- Франция  ни-
чем не погрешила, она мне щедро дала свою кровь, она не отказала мне  ни
в одной жертве". Свое же личное самопожертвование он усматривал  в  том,
что заключает мир и отказывается от "самого большого  честолюбия,  какое
когда-либо было". "Во имя счастья моего народа я пожертвую величием, ко-
торое могло бы осуществиться лишь такими усилиями, каких я не хочу более
требовать".
   Редко когда Наполеон говорил так откровенно, как в этот раз. Но сена-
торам он верил очень мало. Сегодняшние рабы, завтрашние изменники -  вот
к чему, по-видимому, сводилось его суждение о них. В измене Талейрана он
уже не сомневался. Еще после Лейпцига, в ноябре 1813 г., едва вернувшись
в Париж, он на одном из общих приемов остановился возле Талейрана:  "За-
чем вы тут? - закричал он ему.- Берегитесь, ничего нельзя выиграть,  бо-
рясь против моего могущества. Я объявляю вам, что если бы я опасно забо-
лел, то вы умерли бы до меня".
   Но он не расстрелял Талейрана, как того некоторое время опасался ста-
рый дипломат, а в январе 1814 г. Наполеон даже предложил  ему  вместе  с
Коленкуром ехать для переговоров и грозно поднял кулак, когда тот  отка-
зался.
   Не верил он и Фуше. Но в этот момент он и маршалам  перестал  верить.
Он верил только солдатам, не тем совсем юным мальчикам, которых он отор-
вал от их семейств последние два года, а старослуживым. Но мало  их  уже
оставалось, их кости разбросаны были и около Рима, и  около  Мадрида,  и
недалеко от Иерусалима, и между Москвой и Березиной, и  возле  Лейпцига.
Ему пришлось спешно созвать уцелевших старых солдат из Испании, из  Гол-
ландии, из Италии. И все-таки он хотел битв, а не мирных переговоров.
   Впрочем, теперь, после двух месяцев проволочек и после уже состоявше-
гося вторжения во Францию, убедившись в страшной усталости страны, в ши-
роких размерах дезертирства вновь призванных во Франции возрастов, союз-
ники уже утвердились на том, что они предложат Наполеону  границы  Фран-
ции, какие страна имела в 1790 г., т. е. без Бельгии, без Голландии, без
Савойи, без той части левого берега Рейна, которая была  присоединена  в
эпоху революционных войн. Это было меньше того, что они предлагали в но-
ябре 1813 г. На  этот  новый  мир  они  все  были  согласны,  даже  лорд
Кэстльри, лично прибывший в главную квартиру союзников.
   Мирный конгресс собрался в Шатильоне. Конечно,  из  этих  переговоров
ровно ничего не вышло.
   "Я так взволнован гнусным проектом (мирного договора), который вы мне
прислали, что я считаю себя уже обесчещенным тем, что нам его  предлага-
ют,- писал Наполеон своему представителю на Шатильонском конгрессе,  Ко-
ленкуру, который сообщал ему, что это последняя надежда сохранить  импе-
раторский престол и предупредить воцарение Бурбонов при  помощи  союзных
армий.- Вы все говорите о Бурбонах, но я предпочел бы видеть во  Франции
Бурбонов с разумными условиями (мира), чем принять гнусные условия,  ко-
торые вы мне посылаете!"
   Война, и только война, должна была решить все. Шатильонский  конгресс
ровно ни к чему не привел и разошелся. Но это было уже в разгаре отчаян-
ной борьбы, которую вел Наполеон против союзников.
   В ночь с 24 на 25 января 1814 г. Наполеон должен был выехать к армии.
Регентшей империи он назначил свою жену, императрицу Марию-Луизу. В слу-
чае смерти Наполеона на  императорский  престол  должен  был  немедленно
вступить его трехлетний сын,  римский  король,  при  продолжающемся  ре-
гентстве матери. Наполеон так любил это маленькое  существо,  как  он  в
своей жизни никогда никого не любил. Знавшие Наполеона даже и не  подоз-
ревали в нем вообще способности до такой степени к кому бы  то  ни  было
привязываться. Барон Меневаль, один из личных секретарей Наполеона,  го-
ворит, что был ли занят император у своего стола, писал ли, читал  ли  у
камина,- ребенок не сходил с его колен, не хотел покидать его  кабинета,
требовал, чтобы отец играл с ним в солдатики. Он  один  во  всем  дворце
нисколько не боялся императора и чувствовал себя в кабинете отца  полным
хозяином. 24 января Наполеон весь день провел у себя в кабинете за сроч-
ными делами, которые нужно было устроить перед отъездом на эту  решающую
войну, перед грозной боевой встречей со всей Европой, поднявшейся против
него. Ребенок со своей деревянной лошадкой был, как всегда, около  отца,
и так как ему, по-видимому, надоело наблюдать возню Наполеона с  бумага-