Адриан  оставался  еще  в неизвестности относительно пророчества жрецов
Аписа,  потому  что  оно было подано ему в запечатанном свитке, так же как и
объяснение   содержавшихся  в  нем  знаков,  причем  ему  было  торжественно
запрещено открывать свиток ранее истечения полугода.
     Император  встречался  со  своей  супругой  только в более значительных
городах, так как он путешествовал сухим путем, а она - водным.
     Суда  почти  всегда  приходили  к  месту  назначения  раньше сухопутных
путешественников,  и  когда наконец эти последние добирались туда, то каждый
раз  давались  празднества  по случаю приезда императора, на которых Сабина,
правда,  редко  присутствовала.  Тем усерднее Бальбилла старалась обрадовать
путников в момент их прибытия дружескими сюрпризами.
     Она  чтила  императора,  и  красота его любимца производила неотразимое
впечатление на ее артистическую душу.
     Смотреть  на  него  было  для нее наслаждением, его отсутствие огорчало
ее, и, когда он возвращался, она первая приветствовала его.
     Но  он  интересовался  веселой  девушкой  не  больше  и  не меньше, чем
другими  женщинами  в  свите Сабины, да и Бальбилла не желала от него ничего
другого,  кроме удовольствия смотреть на него и наслаждаться созерцанием его
красоты.
     Если  бы  он  осмелился принять ее поклонение за любовь и предложить ей
свою,  поэтесса с негодованием указала бы ему должные границы. Однако же она
не скрывала своего восхищения красотой вифинца.
     Когда  путники  после  долгого  отсутствия  появлялись  снова,  Антиной
находил  в  занимаемой  им  каюте корабля цветы и отборные плоды, присланные
ею, а также стихи, в которых она воспевала его.
     Он  складывал  все  это  к  другим  вещам  и  обращал  мало внимания на
поэтессу,  а  она  ничего  не  знала  об  этом равнодушии своего прекрасного
идола, да и не заботилась о его чувствах.
     До  сих  пор  ей  постоянно  удавалось  без  труда держаться в границах
приличий.  Теперь  бывали  часы,  когда  она говорила себе самой, что, может
быть, она позволяет себе их переступать.
     Но  какое  ей  было  дело  до мнения окружавших ее людей, какое дело до
внутренней  жизни  вифинца,  в  котором  ей  нравилась только его прекрасная
внешность?
     Возможность  возбудить в нем надежды, которые она никогда не могла и не
желала  осуществить,  не  пугала  ее, так как не приходила ей даже в голову.
Однако  же  она была недовольна собою, потому что один человек не одобрял ее
поступков.  Этот человек в ясных словах порицал ее намерение почтить красоту
юноши  цветами, и приговор этого одного значил для нее больше, нежели мнение
всех других мужчин и женщин, вместе взятых.
     Этим  человеком  был архитектор Понтий, и, странно, именно воспоминание
о нем заставляло ее совершать одно безумство за другим.
     Она  часто  виделась  с архитектором в Александрии и, прощаясь, взяла с
него  обещание  последовать за императрицей и за нею и по крайней мере часть
плавания по Нилу совершить в ее обществе.
     Но  он  не  являлся, не присылал даже никаких известий о себе, хотя был
здоров  и  каждый гонец привозил от него свитки, подписанные его собственной
рукой.
     Итак,  он,  на  верную  преданность  которого  она  полагалась,  как на
твердую скалу, был не менее других мужчин эгоистичен и непостоянен.
     Она  ежедневно  и ежечасно думала о нем, как только какое-нибудь судно,
приходившее  с  севера,  бросало  якорь  возле  ее  судна;  она  смотрела на
выходивших из него на берег путешественников, чтобы увидеть его между ними.
     Она  тосковала  по  Понтию  подобно заблудившемуся страннику, который с
нетерпением  ждет  возвращения  своего  скрывшегося  проводника,  и  все  же
сердилась  на  него.  Он  тысячью признаков выдавал, что она ему дорога, что
она  обладает  влиянием  на  его  сильную  волю, и вот теперь он оказывается
неверным данному слову, и его все нет и нет!
     А она?
     Она  не осталась нечувствительной к его поклонению и была благосклоннее
к  внуку  отпущенника  своего  деда, чем к благороднейшим мужчинам из своего
собственного круга.
     И,   несмотря   на  все  это,  именно  Понтий  портил  ей  удовольствие
путешествия  тем,  что  вместо  того,  чтобы  следовать  за нею, оставался в
Александрии.
     Как  нетрудно  было  бы  ему  передать  постройки  другим архитекторам,
которыми кишел большой мировой город!
     Если  ему  нет  до  нее  никакого дела, то, говоря по правде, у нее еще
меньше  основания  заботиться  о  нем.  К  концу путешествия он, может быть,
явится  и  пусть  тогда  увидит,  как  мало  она  обращает  внимания  на его
наставления.
     Она  с  нетерпением дожидалась его приезда, чтобы прочесть ему все свои
стихи,  написанные  в  честь  Антиноя, и спросить его, как они ему нравятся.
Она  чувствовала  какое-то  детское удовольствие в том, чтобы умножать число
этих  маленьких стихотворений, тщательно отделывать их и блистать в них всей
своей   ученостью,   всем   своим   умением.   Она   отдавала   предпочтение
искусственным   и   трудным  размерам;  некоторые  стихи  были  написаны  на
латинском  языке,  другие то на аттическом наречии, то на эолийском, которым
она  уже  научилась  владеть,  -  и все это для того, чтобы наказать Понтия,
чтобы  его  раздразнить, и для того, чтобы как можно ярче блеснуть перед ним
своим  талантом.  Она воспевала Антиноя, но любимец императора не получил от
нее  ни  одного  цветка,  при посылке которого она, капризно надув губки, не
думала бы об архитекторе.
     Но   девушка   не   может   воспевать   красоту   какого-нибудь   юноши
безнаказанно,  и  наступили  часы,  когда Бальбилла была склонна думать, что
любит  Антиноя.  Тогда она стала называть себя его Сафо, а он, казалось, был
предназначен для того, чтобы сделаться ее Фаоном.
     Во  время  его  продолжительных  странствий  с  императором  она  могла
пламенно,  даже до слез, тосковать о нем; но как только он возвращался и она
снова  смотрела  на  его  мало оживленные черты и томные глаза и слышала его
вялое  "да"  или  "нет",  которыми  он  отвечал  на  ее  вопросы, очарование
совершенно  исчезало,  и  она  честно  признавалась  себе самой, что почти с
таким  же  удовольствием  смотрела  бы на его статую, высеченную из мрамора,
как и на него самого.
     В  подобные  часы  ее  воспоминание  об  архитекторе было в особенности
живо.  И  однажды,  когда  ее  корабль  проходил  между  цветами лотоса, над
которыми  возвышался  один  прекрасный  и вполне развернувшийся цветок, она,
быстро  схватывавшая  всякое замечательное явление, чтобы переработать его в
поэтическую  форму, набросала ряд стихов. В них она называла Антиноя цветком
лотоса,  который  одной  своей  красотой выполняет свое назначение, а Понтия