этого  мало,  с  детских  лет  он  перенял  от  новгородцев  все  плотницкие
хитрости,  поэтому  имел  наготове крепко сбитый из дубовых брусьев и кольев
переносный,  довольно  просторный  вор, который и был поставлен теперь перед
князем  и  княгиней,  чтобы  они  вошли  туда  и  так,  защищенные от любого
посягательства на жизнь, проследовали спокойно в палаты.
     Но  Ярослав  сверкнул  гневным  глазом  на Коснятина за эту выдумку, он
боялся  стать  посмешищем  в этом дубовом воре, зато Ирине понравилась затея
посадника,  она  первой  вошла  в  вор,  подала  руку  князю,  тот,  дабы не
суперечить  жене,  послушно пошел за нею. Коснятин дал знак носильщикам, вор
немного  подняла  над  землею,  и  он  поплыл,  окруженный кольцом варяжских
дружинников,  тихо и величественно, прилаживаясь к походке молодой княгини и
князя,  который  вынужден  был  подавлять свою ярость, до поры до времени не
выказывая  ее. Едва ли не более всего злился князь на Ирину. Висела теперь у
него  на  шее, словно жернова. Если бы не она, бросил бы он все это, взял бы
коня  и поскакал бы за леса к Шуйце, и никто бы не знал, где он и что с ним,
на  коленях умоляли бы князя возвратиться в город, ибо народ без князя - что
отара  без  пастуха, беззащитный и неустроенный, а он наслаждался бы себе со
своей  неугомонной  Забавой,  и  снова бы светилось ее молодое, незабываемое
тело,  и  сам  он  помолодел  бы  сердцем,  переживал бы то, чего никогда не
пережил  в  жизни,  сразу  постаревший  и посолидневший от своего княжения и
великих книжных мудростей.
     Коснятин  шел  по  ту  сторону  дубовой ограды, старался уловить княжий
взгляд,  но Ярослав упорно отворачивался от него, злой на весь мир. Коснятин
не  унимался:  просовывая  сквозь  щели  нос и свои пшеничные усы, он сказал
смиренно:
     - Клянусь тебе, княже, что найду всех виновников.
     Но   тут  впереди  движущейся  клетки  появился  кто-то  из  варягов  и
воскликнул испуганно:
     - Торд-старший убит, и Торд-младший, и Ульв, и еще много наших...
     - Всех убийц поставлю перед тобою, - снова сказал Коснятин.
     - Что  убийцы?  - горько улыбнулся князь. - Не воскресить уж мне теперь
ни Торда, ни Ульва, ни кого-либо из погибших...
     Коснятин  отошел  от  вора.  Хотел  покинуть князя на полдороге и сразу
броситься  выполнять  свое обещание, чтобы утешить Ярослава хоть немного, но
он  должен  был еще сопроводить княжескую чету целой и невредимой в палаты и
только после этого принялся за дело.
     Еще  и  день не закончился, не утихомирился еще Новгород, который кипел
теперь  во  всех своих концах, далеких и близких, а посадник, посвежевший, в
новом  одеянии,  улыбающийся  и  торжественный,  подвел к воротам княжеского
двора  точно  таких же торжественных Жировита, Тверяту и еще десятка полтора
воинов  Славенской  тысячи,  всех  тех,  кто  сегодня  утром  был виновником
небывалых столкновений в Новгороде.
     - Князь  давно  хотел  проучить  нескольких  варяжских  гуляк, чтобы не
сеяли  они вражду между дружиной и Новгородом, - говорил Коснятин Жировиту и
его  товарищам,  -  потому  что  выступать  в  такой поход нужно единодушно,
сообща. А паршивую овцу - вон!
     - Убрали!   -   пробормотал  Тверята,  успевший  посчитаться  со  своей
беспутной  женушкой,  а  теперь,  правда,  и  сожалел  уже,  ибо трудно было
представить  ему, как дальше будет жить без нее, но все равно, дело сделано,
у него было с чем предстать перед князем.
     Жировит  молчал,  он  без  особой охоты согласился на уговоры посадника
идти  к  князю  за  вознаграждением,  как-то  не  очень  верилось ему, чтобы
Ярослав,  еще  вчера  души  не  чаявший  в  своих варягах, сегодня готов был
давать  золото  людям,  которые  убрали  несколько его верных дружинников, а
среди  них  даже  ближайших  охранников князя, известных всему Новгороду. Но
Коснятин  улыбался  так  ласково  и  ослепляюще,  что  не верить ему было бы
просто грех.
     Коснятин  улыбался  и  тогда,  когда они проходили в ворота, охраняемые
мрачными  варягами,  которые  подозрительно  смотрели  на вооруженных бравых
новгородцев,  с  улыбкой  следовавших  за своим веселым посадником; Коснятин
нес  свою  улыбку  и  в  княжеские  палаты,  вынес ее и оттуда, появляясь на
крыльце  вместе  с  Ярославом, и даже понурое лицо князя словно бы озарялось
тем  сиянием, которое окружало посадника, и новгородцы еще больше поверили в
желание  князя  не  только  увидеть  их,  но и достойно вознаградить. Только
Жировит,  воин  опытный,  снова  почувствовал  в сердце покалывание и тяжело
переступал  с  ноги  на  ногу,  но молчал, ждал, что будет дальше, попытался
даже  выдавить улыбку, перенимая ее от посадника, и Ярослав уловил, кажется,
его  стремление присоединиться в своем веселье к Коснятину, наклонил голову,
взглянул  на новгородцев исподлобья, направил на них свой тяжелый, набрякший
от многодневной пьянки нос, коротко спросил:
     - Эти?
     - Они, - радостно промолвил Коснятин.
     - Взять  их  в  мечи,  -  негромко и спокойно сказал князь, и несколько
варягов,   которые  стояли  внизу  на  ступеньках  крыльца  между  князем  и
новгородцами,  мгновенно  обнажили  свои широкие обоюдоострые мечи и ударили
по  обескураженным  новгородцам,  а  со  всех сторон двора повалило огромное
множество   варягов,   и  закипела  кровавая  баня  перед  глазами  князя  и
посадника.  Ярослав  был  по-прежнему  хмур,  а  Коснятин  улыбался светло и
беззаботно.  Быть  может,  стер  он  свою улыбку только тогда, когда вечером
выбрался  в  город  и  сказал  там кому-то про побоище на княжеском дворе, а
может,  и  не  он  это  сказал,  а просто слух выкатился с княжеского двора,
потому  что у злых слухов есть способность выбираться отовсюду, и теперь уже
по  Новгороду  звучал  не  тот приподнятый выкрик, что над Волховом во время
пира, а тяжкий вопль: "Наших побито!"
     - Воинов славенских князь побил!
     - Варяги убили воинов Славны у князя!
     - Жировита с товарищами убили!
     - Князь убил Жировита!
     - Варяги бьют наших!
     Вот  так  оно  и  перевернулось:  "Наши  бьют  варягов!" - "Варяги бьют
наших!"  Толпы  собирались  вокруг  княжеского  двора,  горели  костры,  люд
яростно  бился в ворота, а средь ночи протолкались к воротам трое измученных
всадников,   начали   молча  пробираться  вперед.  Толпа,  почуяв  недоброе,
стаскивала  всадников  с  коней  и,  быть  может,  разнесла  бы несчастных в
клочья,  если  бы  один из них не крикнул голосом, пересиливающим весь шум и
гам:
     - Люди,   угомонитесь!   Вести   несем   князю!   Горе  великое!  Князь
Владимир...
     Тогда  толпа  начала  постепенно  затихать,  и  посланец воскликнул еще
громче, так, что услышали не только стоявшие рядом, но и те, что вдали: