протоэтносами, их языками и культурами не существовало  непроходимой  грани.
Древние культурные пласты нашли свое  отражение  и  в  имени  Ильи  Муромца.
Представляется достаточно вероятным, что образ русского  былинного  богатыря
совершенно   бессознательно   оказался   наложенным   на    более    древний
мифологический пласт. Во всяком случае, углубленный лексический и  смысловой
анализ свидетельствует в пользу такого предположения. Кто был  этот  древний
герой? Какой культуре  принадлежал?  Какие  напластования  отделяют  его  от
современной  эпохи?  Возможно,  дальнейшие   изыскания   дадут   ответы   на
поставленные вопросы.
   Кстати, прозвище знаменитого русского богатыря,  как  оно  представляется
нынешнему поколению читателей и слушателей, вовсе не является  каноническим.
Польский путешественник и дипломат Эрих Лассота, который побывал в XVI  веке
на месте захоронения  Ильи,  называет  его  Моровлянином.  В  ряде  былинных
записей он именуется Муриным или Муровичем, что еще в  прошлом  веке  крайне
озадачивало исследователей  былевого  эпоса.  Ныне  не  подлежащим  сомнению
считается  объяснение  прозвища  Ильи  от  названия  города  Мурома:  в  его
окрестностях и расположено село, где родился русский богатырь. Но это - явно
позднейшая версия, "отредактированная" каликами перехожими.
   Если же идти  в  глубь  веков  с  учетом  зафиксированных  неканонических
прозвищ Ильи, то придется принять во внимание, что  город  Муром  поименован
так по самоназванию финно-угорского племени муромы, жившего в тех краях. А в
основе  данного  этнонима  лежит   корень   "мур",   имеющий   наидревнейшее
происхождение: в одних языках он означает "море",  а  в  других  -  "траву".
Отсюда русская "мурава", а от  нее  -  "муравей",  имеющий  в  том  числе  и
тотемную значимость (вспомним  описанное  Аль-Массуди  языческое  славянское
капище с изваянным идолом в виде  старца,  окруженного  муравьями,  а  также
легендарный народ мирмидонян - дословно "муравьиные",  -  который  их  вождь
Ахилл привел с Севера к стенам осажденной Трои).  Наконец,  в  основе  основ
обнаруживается все тот  же  доиндоевропейский  корень  mr,  давший  жизнь  и
названию вселенской горы Меру, и египетским  пирамидам,  и  „мкому  русскому
слову "мир", и множеству аналогичных слов в других языках.
   Высказанные соображения во многом относятся и к  другим  героям  русского
эпоса. Павел Николаевич Рыбников (1831-1885)  -  один  из  первооткрывателей
неисчерпаемого мира северных былин - предполагал, что даже самые  простые  и
житейски приземленные герои  русского  фольклора  в  действительности  имеют
древнейшее происхождение, уходящее  в  индоевропейскую  и  доиндоевропейскую
культурную и мифологическую общность.  Так,  Рыбников  считал,  что  Соловей
Будимирович много древней Ильи Муромца. Множество убедительных аргументов  в
пользу архаичности основных героев русского былевого эпоса привел  известный
деятель  отечественной  культуры  Владимир  Васильевич  Стасов  (1824-1906).
Проанализировав  целый  ряд  малодоступных  русскому  читателю   иностранных
источников,  он  на  конкретных  примерах  доказал,  что  корни  большинства
персонажей русских былин уходят к самым истокам мировой культуры и  истории.
Например, хрестоматийная фигура удалого новгородского купца Садко,  которого
постоянно пытаются принизить  до  заурядного  ушкуйника  периода  феодальной
раздробленности Руси,  на  самом  деле  родственен  героям  древнеиндийского
эпоса, а также легенд тибетцев, индонезийских  даяков  и  индейцев  Северной
Америки,  где  развивался  мотив  встречи  с  Морским  царем,  искупительной
человеческой жертвы и т.п.
   То, что  Садко  -  древнейший  мифологический  персонаж,  подтверждает  и
былина, где он действует совместно со Святогором, более того, Святогор живет
у Садко купца богатого и  именно  от  него  отправляется  в  свой  последний
смертный путь (См.:  Онежские  былины,  записанные  А.Ф.Гильфердингом.  Т.2.
М.-Л., 1938. ј119). Вывод, однако, В.В.Стасов делает более чем странный и не
вяжущийся с его патриотической позицией: все русские былинные богатыри  -  и
старшие  и  младшие  -  не  самобытны,  а  заимствованы  у  других  народов,
сопредельных с древней Русью  (скажем,  в  Илье  Муромце  Стасов  усматривал
главным образом черты  иранского  богатыря,  наподобие  героев  "Шахнаме"  и
положенных в ее основу древних персидских сказаний).  Здесь  русский  критик
явно ошибался. Собрав и введя в научный оборот Монблан нетривиальных фактов,
он не сумел правильно их осмыслить. Искать заимствования чего бы то ни  было
у  кого  бы  то  ни  было  в  эпосе,  фольклоре,  мифологии  -  дело  вообще
довольно-таки  бесперспективное.  Правильным  было  бы  говорить  об   общем
происхождении и общности в далеком прошлом всех языков, культур,  верований,
обычаев, традиций, сказок, легенд и их персонажей.

         Более плодотворный путь  археологического  анализа  былин  избрал  другой
выдающийся  деятель  отечественной  культуры  -  Петр  Алексеевич   Бессонов
(1827-1898),  блестящий  филолог-славист,  этнограф   и   фольклорист.   Ему
принадлежит издание самого полного до сих  пор  6-томного  сборника  русских
духовных стихов под  названием  "Калики  перехожие"  (М.,  1861-1863),  куда
включено, помимо прочего, 16 вариантов Стиха о Голубиной книге. По поручению
Общества любителей российской словесности Бессонов выпустил в свет былины  и
песни из собраний П.В.Киреевского и П.Н.Рыбникова, что само по себе  явилось
крупнейшим событием  в  литературной  жизни  России.  Оба  издания  Бессонов
снабдил собственными обширнейшими комментариями - они-то  и  вызвали  полное
непонимание и резкое неприятие (традиция эта по инерции сохраняется и по сей
день). Что же произошло?
   А дело все в том, что Бессонов попытался отыскать корни русских  былин  и
сказок  в  древнегреческой  (в  основном)  мифологии.  Например,  у   героев
популярной сказки  "Семь  Симеонов"  он  демонстрирует  функции  Олимпийских
Богов: Симеон-корабельщик = морской владыка Посейдон, Симеон-вор = вороватый
покровитель   торговли   Гермес,   Симеон-всевидящий   =   провидец    Зевс,
Симеон-стрелок = стрелометатель Аполлон и т.д. -  настоящий  Русский  Олимп.
Научная  общественность  и  читающая  публика  к  такому  повороту  была  не
подготовлена, и концепция Бессонова попросту выпала из общей линии  развития
отечественной фольклористики и этнографии. А жаль  -  русский  профессор  во
многом  был  прав,  хотя  многие  его  гипотезы,  действительно,   оказались
натянутыми. Почти пророчески он предвидел:

   "...Русский народ, в связи с прочими славянами, даже  в  остатках  своего
творчества...  передал  повесть   своего   бытия   доисторического   глубже,
выразительнее и обильнее многих  современных  народов  Европы.  Здесь  всего
ближе мы можем сравнить его с Грециею. Вот достойное поле для тысячи будущих
русских мифологов и улика для настоящих..."

   Логика рассуждений  Бессонова  достаточно  показательно  раскрывается  на
примере  анализа  былинного  образа  Чурилы  Пленковича  (на  первый  взгляд