затруднительно определить и которое поэтому мы вынуждены относить  к  темной
области "предыстории"; он выполняет в некотором роде функцию более или менее
"подсознательной"  коллективной  памяти,  содержание   которой,   совершенно
очевидно, пришло откуда-то еще".

   Отсюда и фольклористика как наука призвана в  полном  объеме  собирать  и
изучать  различные  проявления  жизни  народа   как   элемента   исторически
сложившейся цивилизации. Ни  в  коей  мере  не  является  она  исключительно
филологической  наукой  (или  частью  таковой).  Напротив,  она   становится
абстрактной и непонятной в отрыве от этнографии, религиоведения, археологии,
социологии и философии истории. Попытка представить русскую сказку,  былину,
песню, заговор и т.д. вне их обусловленности народным бытием во всех нюансах
его  исторического  развития  оборачивается  искаженным  истолкованием  этих
ценнейших памятников русской  культуры,  отразивших  все  основные  вехи  ее
становления.
   У нас ведь как принято относится к фольклорным произведениям?  К  сказке,
например? Как к чисто развлекательному жанру.  А  сказке  той,  быть  может,
десятки тысяч лет и донесла она  до  нынешних  дней  дыхание  наших  далеких
прапредков, осколки их тотемного мышления, наивно-целостного миросозерцания.
Или так называемый обрядовый фольклор, связанный в том числе и с древнейшими
народными празднествами: Коляда, Масленица,  Кострома,  Иван  Купала  и  др.
Здесь соединено все -  и  остатки  языческого  мировоззрения,  и  сакральный
символизм, и первобытный ритуал, и песни, и  танцы,  и  карнавал.  Традиции,
возникшие в глубинах  веков  и  тысячелетий,  передавались  из  поколения  в
поколение,  закреплялись  в  слове  и  обрядовой   символике,   демонстрируя
нераздельность человека и высших  космических  сил,  проявлявшихся  в  смене
времен года, дня и ночи, закономерностях движения на небосводе (иллюзорного,
как известно) Солнца, Луны, других светил и звезд.
   На первый взгляд нет  ничего  на  свете  более  несхожего,  чем  наука  и
фольклор. Но если вдуматься - есть между ними одна несомненно  общая  черта.
Это - способ описания и воспроизведения действительности. И наука и фольклор
пользуются одним и тем же универсальным языком символов. Символическую форму
имеют и логические абстракции, и  философские  категории,  и  художественные
образы, и мифологические сюжеты, и фольклорные мотивы (все  они  облачены  в
словесно-знаковую, а следовательно - символическую  оболочку).  Естественные
науки предпочитают излагать добытое позитивное знание на символическом языке
математики или иным способом - как это имеет место  в  химических  формулах.
Может быть, такова вообще природа человека - отражать  мир  в  символической
форме? А может быть, сам человек и есть главный символ Мироздания и источник
всех прочих символов?
   И античный мудрец, и ведийский жрец, и славянский  волхв,  и  современный
ученый говорят примерно об одном и том же, пытаясь  описать  одну  и  ту  же
объективную реальность, но используя при этом различные системы  символов  и
построенных на их основе языков. Здесь, кстати,  лишний  раз  подтверждается
известный тезис Алексея Федоровича Лосева  (1893-1988),  сформулированный  в
его классическом труде "Диалектика  мифа":  всякая  наука  сопровождается  и
питается мифологией,  черпая  из  нее  свои  исходные  интуиции.  Наука  (по
гносеологической сути своей) - та  же  мифология,  только  облаченная  не  в
образы, а в абстракции. С  точки  зрения  единых  закономерностей  выражения
действительности через символы и постижения действительности  через  символы
современная наука столь же мифологична, сколь научна всякая мифология.
   Современные  естественно-математические  науки  ничто  без  упорядоченных
математических символов. Посредством этих символов создается научная картина
мира, с их помощью она и прочитывается. Убрать символы -  и  останется  одна
пустота, ничто. Следовательно, и  тайна  теретического  мышления  кроется  в
символах. Познай их - и ты познаешь все. А историческая  наука  как  теория?
Разве так называемые концепции мировой истории или общественного  прогресса,
разработанные выдающимися историками или социологами, представляют  из  себя
что-либо иное, кроме  логически  упорядоченных  абстракций  и  спекулятивных
конструкций, весьма далеких от реальности  и  существующих  лишь  в  головах
людей?
   Приятно это кому бы то  ни  было  или  неприятно,  но  следует  набраться
мужества и признать: человек, познавая действительность, практически никогда
не имеет дел непосредственно с этой действительностью,  но  лишь  с  набором
некоторых  символов  и  кодов,  включая  собственные  ощущения,  более   чем
опосредованно данную действительность отражающими. И  безразлично,  в  какой
именно форме искажается объективная действительность, представая в мозгу  то
в  виде  мифологических  картин  и  сцен,  то   в   виде   поэтических   или
фантастических  образов,  то  в  виде  метафизических  схем,   то   в   виде
математических  формул.  Всякие  там  классицизмы,  романтизмы,   смволизмы,
импрессионизмы, эмпиризмы, рационализмы, релятивизмы и прчие  "-измы"  (коим
нет  числа)  отражают  действительность  с  той  же  степенью  точности  или
искажения,  что  и  фольклорные  жанры  -  с  той  разницей,   что   степень
символизации  и  алгоритмы  кодировки  глубинного   смысла   бытия   и   его
закономерностей различны для науки или для мифологии.
   Типичны   и   возможные   искажения   при   обоих   способах   осмысления
действительности. В результате свободного оперирования  символами,  знаками,
образами, словесными догмами,  математическими  формулами  и  теоретическими
моделями сплошь  и  рядом  возникают  некоторые  спекулятивные  конструкции,
настолько  далеко  отступающие  от  отображенной  в  них   реальности,   что
превращаются в прямую противоположность объективной истине. Гете называл это
"ложным светом знаний". "Я  проклял  знаний  ложный  свет",  -  так  перевел
соответствующую строку из "Фауста" Пушкин. У Байрона в "Манфреде"  есть  еще
более резкое и откровенно-безжалостное высказывание:  в  свободном  переводе
оно звучит так: "Наука - это передача незнания от одного неуча  к  другому".
Столь же безапелляционно высказался о сути псевдонаучного теоретизирования и
Максимилиан Волошин: "Я призрак истин сплавил в стройный бред".
   Другими словами, то, что в общественном мнении считается наукой, на самом
деле  представляет  собой  сумму  более  или  менее   верных   взглядов   на
определенный  фрагмент  действительности,  событие  или   проблему.   Группа
интерпретаторов объявляет собственное видение вопроса  истиной  в  последней
инстанции и, обладая монополией на владение  и  распространение  информации,
всеми доступными средствами старается утвердить в общественном мнении только
свою (а не какую-то другую) точку зрения.  Однако  в  процессе  естественной
смены поколений (в том числе и ученых) ранее господствовавшая парадигма  (то
есть некоторая теоретическая модель,  объявленная  эталоном),  как  правило,
претерпевает существенные изменения, а то и отбрасывается вообще. Это хорошо
видно на примере разного рода учебников и справочников: казалось бы,  именно
в них сосредоточена квинтэссенция последнего слова науки. Но нет  -  сегодня
никто не учится по учебникам, написанным несколько десятилетий назад  и  тем