(космического) яйца возникает вся зримая Вселенная, мир Богов и
людей. В  европейской  традиции  данная  концепция  в  наиболее
развитой   форме   представлена  у  орфиков  --  последователей
мифического Орфея.
     Космическое  яйцо  древних  мифологий   имеет   вовсе   не
метафорический,  а  реальный  вселенский  смысл,  что  косвенно
подтверждают  древнеиндийские  и  индуистские   астрономические
трактаты,  именуемые  "сиддханта".  В  самом  древнем  из  них,
предположительно написанном 5 тысяч лет тому назад, говорится о
яйце  Брамы  --  месте  обитания   Верховного   Божества:   оно
представляет   собой   шар   из  звезд  поперечником  свыше  18
квадриллионов  (18х1015)  йоджан64,  то  есть  около  4   тысяч
световых  лет,  что  соответствует размерам некоторых галактик.
Уместно  предположить,  что  в  русле  общеарийской  идеологии,
носителями  и  хранителями  которой были профессиональные жрецы
(впоследствии это --  брахманы  у  индийцев,  маги  у  иранцев,
друиды  у кельтов, волхвы у славян и т.д.), были распространены
именно такие представления  о  Вселенной  в  виде  Космического
яйца,  как  это  описывается в сохранившихся, к счастью, хотя и
сильно "брахманизированных" письменных источниках. Ибо  у  всех
других  индоевропейских  народов  (включая  и  недошедшие части
древнеиранской  Авесты)   систематизированные   космологические
знания  были утрачены после уничтожения или вымирания языческих
жрецов, не сумевших оставить преемников и  обеспечить  передачу
древнейшего знания последующим поколениям.
     В  ведийской космогонии мировое яйцо -- золотое. Это -- то
самое золотое яичко, которое сносит Курочка  Ряба  в  известной
русской  сказке  (здесь  весь мифологический антураж испарился,
остался только  закодированный  образ-символ,  передаваемый  от
поколения  к  поколению и усваиваемый ребенком чуть ли не одним
из первых).
     Расшифровка закодированной архаичной  символики  сказки  о
золотом  яичке дана еще в знаменитом эссе Максимилиана Волошина
"Аполлон и мышь" (1911), которое в свое время пленило о.  Павла
Флоренского (он так и написал: "плененный... мышью -- Священник
Павел Флоренский). Все дело в том, что и мышь и золотое яйцо --
аполлонийские  образы. Издревле известен культ Аполлона Сминфея
(Мышиного) (см., напр.,  Иллиада,  1,  37  --  42),  впитавшего
память  о  древнейших  исторических  событиях,  истинный  смысл
которых был неясен уже во времена Гомера.
     Странное прозвище Аполлона предполагало победу над мышами.
Победителем  мыши,  наступившим  на   нее   стопой,   изображен
Солнцебог  в  известной  скульптуре  Скопаса.  В память об этом
совершенно непонятного с точки  зрения  современного  обывателя
события  жрецы  Аполлона  держали  при  храмах  белых мышей. На
монетах  троадской  Александрии  и  о.  Тендоса   фигура   мыши
выбивалась  перед  фигурой  сидящего  или идущего Аполлона. А в
храме, посвященном "Мышиному" Аполлону  в  Тимбре,  совершались
человеческие жертвоприношения65.
     Аполлон  --  Бог  Солнца,  а  золотое  яйцо -- его символ.
Знаменитая коллизия ныне детской русской сказки: "мышка бежала,
хвостиком махнула -- яичко упало и разбилось" -- закодированная
информация  о  борьбе  Солнца  с  Мышью,  в   которой   Аполлон
первоначально  терпит  поражение,  так  как  олицетворяемое  им
золотое   яйцо    оказалось    разбитым.    Волошин    блестяще
проанализировал  на  первый взгляд незамысловатый сюжет русской
сказки с символистской точки  зрения,  выявив  глубинный  смысл
борьбы  жизни  со  смертью:  "Нет  сомнения, что золотое яичко,
снесенное рябою курочкой, -- это чудо,  это  божественный  дар.
Оно  прекрасно,  но  мертво  и  бесплодно.  Новая жизнь из него
возникнуть  не  может.  Оно  должно  быть   разбито   хвостиком
пробегающей  мышки для того, чтобы превратиться в безвозвратное
воспоминание,   в   творческую   грусть,   лежащую    на    дне
аполлонийского искусства. Между тем простое яичко -- это вечное
возвращение    жизни,    неиссякаемый   источник   возрождений,
преходящий знак того яйца, из которого довременно возникает все
сущее"66.
     Но Волошин и другие комментаторы прошли  мимо  другого  --
этносоциального    --   смысла   борьбы   Аполлона   с   Мышью,
заключающегося  в   древнейшем   противоборстве   между   двумя
первичными  родоплеменными  общностями  на стадии расщепления и
обособления языков и культур. В этом смысле Мышь --  тотем  той
доиндоевропейской     этносоциальной     структуры,     которая
противостояла родоплеменной структуре, связанной  с  Аполлоном,
тотемом которого был Лебедь.
     Первоначально  победил  этнос,  чьим  тотемом  была  Мышь.
Возможно и даже  скорее  всего,  эта  победа  выражалась  не  в
физическом  истреблении людей или целого народа, а в вытеснении
аполлонийской  родоплеменной  общности   с   ранее   занимаемых
северных территорий, что в конечном счете привело к продвижению
и переселению прапредков эллинов на Балканы. В итоге же Аполлон
и    аполлонийцы   могли   считать   себя   победителями,   ибо
восторжествовала Жизнь, сохранилась Культура и  возникла  новая
Религия.   Потому-то   Аполлон  Сминфей  представлялся  эллинам
Победителем Мыши и изображался наступившим на нее пятой.
     Заставляет  задуматься  и  установленный  учеными  еще   в
прошлом  веке  факт,  что  мышь  выступала  в качестве тотема у
семитских племен67.  Не  свидетельствует  ли  это,  что  борьба
Аполлона  с  Мышью  (а быть может, тотемов Белой и Серой Мышей)
отражает  эпоху  первоначального  разделения  индоевропейцев  и
семитов  и вычленения их из некогда единой этнической общности?
Что  касается  русского  народа,  то   отголоски   тотемических
верований,  связанных  с  мышью,  сохранились  и  по сей день в
некоторых  обычаях  и  фольклорных   сюжетах.   Так,   элементы
принесения  в  жертву прослеживаются в поговорке, сопрягаемой с
зубной болью или удалением молочного зуба: "Мышка-мышка, возьми
зуб!"  Оберегательные   функции,   присущие   всякому   тотему,
явственно  проступают  в  популярном сюжете русской сказки, где
мышка помогает падчерице спастись от медведя: бегает от него  с
колокольчиком  при  игре  в  жмурки, где ставкой является жизнь