издание  самого  полного  до  сих пор сборника русских духовных
стихов под названием "Калики перехожие"  (М.,  1861  --  1863),
куда  включено,  помимо прочего, 16 вариантов Стиха о Голубиной
книге. По поручению Общества любителей  российской  словесности
Бессонов   выпустил   в   свет   былины  и  песни  из  собраний
П.В.Киреевского и  П.Н.Рыбникова,  что  само  по  себе  явилось
крупнейшим  событием  в  литературной жизни России. Оба издания
Бессонов снабдил  собственными  обширнейшими  комментариями  --
они-то   и   вызвали  полное  непонимание  и  резкое  неприятие
(традиция эта по инерции сохраняется и по  сей  день).  Что  же
произошло?  А  дело  все в том, что Бессонов попытался отыскать
корни русских былин и сказок  в  древнегреческой  (в  основном)
мифологии. Например, у героев популярной сказки "Семь Симеонов"
он   отыскивает  и  демонстрирует  функции  Олимпийских  Богов:
Симеон-корабельщик = морской  владыка  Посейдон,  Симеон-вор  =
вороватый  покровитель  торговли  Гермес,  Симеон-всевидящий  =
провидец Зевс, Симеон-стрелок  =  стрелометатель  Аполлон127  и
т.д.  --  настоящий  Русский  Олимп.  Научная  общественность и
читающая публика к такому  повороту  была  не  подготовлена,  и
концепция  Бессонова  попросту  выпала  из общей линии развития
отечественной фольклористики и этнографии. А  жаль  --  русский
профессор  во  многом  был  прав,  хотя  многие  его  гипотезы,
действительно,  оказались  натянутыми.  Почти   пророчески   он
предвидел: "...Русский народ, в связи с прочими славянами, даже
в  остатках  своего  творчества... передал повесть своего бытия
доисторического  глубже,  выразительнее   и   обильнее   многих
современных народов Европы. Здесь всего ближе мы можем сравнить
его  с  Грециею.  Вот достойное поле для тысячи будущих русских
мифологов и улика для настоящих..."128
     Логика  рассуждений  Бессонова   достаточно   показательно
раскрывается  на  примере  анализа  былинного  образа Чурилы
Пленковича (на первый взгляд побочного и  второстепенного),
с  которым  связаны два сохранившихся сюжета: в одном случае он
неожиданно появляется близ Киева, и былина  подробно  описывает
его  богатство  и молодечество; в другом случае разудалый герой
соблазняет молодую жену старика Бермяты (Ерма)  и  платится  за
это  своей  собственной  головой.  Но  Бессонова  интересует не
сюжет, а  необычное  имя  --  Чурила.  Впрочем,  корень  "чур",
лежащий в его основе, в русском языке известен хорошо. Выше уже
подробно   говорилось   о  гермах  --  долговременных  каменных
изваяниях, разбросанных  по  бескрайним  просторам  Евразии  от
тундры  до южных степей. Однако этносы, обосновавшиеся в лесных
краях, использовали менее трудоемкий и  общедоступный  материал
для изготовления межевых и дорожных знаков. Они вытесывались из
дерева   и   назывались   Чурбаками.  Этими  обрубками  стволов
(чурбаками) обозначались границы племенных и родовых  владений.
В  первобытном сознании славянороссов они получали магическое и
запретительное значение и кратко именовались "чурами". В
словаре В.Даля дается такая расшифровка данного  слова:  грань,
граница,  рубеж, межа, край, передел, мера (наречие "чересчур",
означающее "сверх меры", еще недавно писалось "через чур").
     В седые времена уходит и заклинательный смысл слова "чур",
когда с помощью его  произнесения  пытались  отвести  возможные
неприятности:  "чур  меня!", "чур-чура!", "чур не я!". В этих и
других     сакраментальных      восклицаниях      зафиксирована
бессознательная  вера  в охранительную силу и заступничество со
стороны исчезнувшего Божества -- символа меры  и  справедливого
дележа. "Чур пополам!", "Чур одному -- не давать никому!", "Чур
вместе!"  --  здесь  уже  явственно  проступает имя того, в ком
видели гаранта справедливого раздела находки, добычи и т.п.
     Имя  этого  древнего   языческого   Божества   --   Чур
(рис.88),   и   оно   является  одним  из  русифицированных
прозваний эллинского Бога Гермеса. В  системе  древнерусских  и
общеславянских верований Чур жил вполне самостоятельной жизнью,
лишь по функциям своим и смыслу напоминая о том давно прошедшем
времени,    когда    происходило   первоначальное   расщепление
индоевропейских  языков,  этносов   и   культур.   П.А.Бессонов
совершенно  точно  указывал  на несомненный факт сходства между
русским заклинанием при объявлении личных прав на  находку  или
добычу   --  "Чур  вместе!"  и  его  древнегреческим  смысловым
эквивалентом, дословно переводимом как "Гермес  общий!".  Между
прочим,  в  старину у русских поморов "чурами" звались каменные
отмели (другими словами, здесь просматриваются "каменные корни"
понятия "чур"). Кроме того, по мнению специалистов-филологов, в
древности слово "чур" у  восточных  славян  и  болгар  означало
penis129, что равнозначно первоначально-исконному смыслу
итифаллического культа Гермеса.
     Итак,  Чур  семантически  тождественен  Гермесу.  Все  это
позволило  выявить  герметические  мотивы  в  образе   русского
песенно-былинного   молодца   Чурилы  Пленковича.  Естественно,
Чурила  --  не  прямая  калька  Бога  Гермеса,  а  всего   лишь
воспроизведение  некоторых его наиболее характерных черт -- как
они  сохранились  в  памяти  народа  и   трансформировались   в
беспамятстве  поколений  (то  есть  с неизбежным искажением при
устной передаче от старших к младшим).  В  чем  же  проявляется
герметическая  сущность  русского былинного героя? Во-первых, в
сохранившихся  представлениях  о  Гермесе  (Яром  Месяце)   как
летающем  Боге.  В  разных  вариантах  былины  о  Чуриле  можно
встретить такие характеристики:

     Под ним травка-муравка не топчется,
     Лазоревый цветочек не ломится...
     Под пяты пяты воробей пролетел...

     Эти и другие характеристики наводят на мысль,  что  Чурила
не  ходит  по  земле,  а  летает  невысоко  над ней. Во-вторых,
герметические  черты  Чурилы  проявляются  в  ярко   выраженной
сексуальности данного образа (по аналогии с Богом Возбужденного
Фаллоса  --  Гермесом  и  русским  Ярилой). Не могут отвести от
Чурилы глаз ни молодые женщины, ни старухи. Девушки аж  мочатся