мне и спросил:
     - А вы что, командировочный? - И горячо заговорил: - Так  вы  слушайте,
что я говорю: вы апорт спрашивайте! Только его, только его! Как вы в  Москве
чемодан с ним раскроете, так все рты поразевают, там и яблок таких сроду  не
видели. Каждое с килограмм! Потому и город называется Алма-Ата, что  -  отец
яблок. А лимонка что ж? Оно яблочко маленькое,  желтое,  не  выдающее.  -  И
прибавил решительно: - Нет, апорт!
     Только апорт!
     Я пожал плечами - опять то же самое, Алма-Ата - отец яблок.

     Испокон веков славились на Руси  нежинские  огурцы,  чарджуйские  дыни,
владимирская вишня, камышинские арбузы и верненский апорт. Это действительно
почти невероятное  яблоко  -  огромное,  блестящее,  ярко-красное.  Когда  я
впервые увидел его, то  не  поверил  своим  глазам.  Оно  лежало  на  черном
жестяном  подносе,  исписанном  огромными  трактирными  розами,  и  розы  не
казались уже огромными, яблок было всего три, но они занимали весь поднос  -
лучистые,  лакированные,  как  ярмарочные  матрешки,  расписанные   мазками,
пятнами, какими-то вихрями света и  зелени.  Они  были  так  хороши,  что  я
побоялся их тронуть. А вечером я все-таки разломил одно. Оно сухо  треснуло,
едва я прикоснулся к нему, и мне в лицо брызнул искристый, игольчатый сок. Я
поднес половину  яблока  к  лампе,  и  оно  вдруг  сверкнуло,  как  кремень,
льдистыми кристаллами и хрусталиками, - кусок какой-то благородной породы  -
не мрамор, не алебастр, а что-то совсем другое - легкое, хрусткое,  звонкое,
не мертвое, а живое лежало у меня на ладони.
     Алма-атинский апорт! Никто никогда не занимался его историей.  Родилось
это яблоко внезапно и легко.
     Вдруг в столичных газетах и отдельными листовками появилось объявление.
Мне очень хотелось бы поместить его так, как оно было  напечатано,  с  лихой
разбивкой строк, залихватскими  большими  буквами,  с  красными  строками  и
восклицательными знаками. Напечатанный в  строку  текст  мертв,  а  ведь  он
рожден для того, чтобы кричать, зазывать и хвастать.
     "Из  города  Верного  привезли  еще  небывалый  сорт   Гранд-Александр,
замечательный по красоте, вкусу и величине.
     О_т 7 д_о 8 в_е_р_ш_к_о_в в о_б_о_р_о_т_е!
     Подобных яблок Петербург еще не видел. Да нет таких не только у нас, но
и за границей! Приблизительно такой же сорт получается из Б_е_л_ь_г_и_и,  но
по своим качествам он  н_и_ж_е  Гранд-Александра  в  три  раза,  а  по  цене
д_о_р_о_ж_е в п_я_т_ь р_а_з!" Так надрывался фруктовый склад  Русакова.  Это
было внезапное и победоносное рождение алма-атинского апорта.
     Его взрастили в тишине садов и прилавков, и он попробовал алма-атинскую
землю и воду и полюбил их так, что остался им верен навек; он хирел  и  гиб,
если его с ней разлучали. И мир тоже не знал о нем очень долго.
     "До 1910 года мы  не  знали,  что  делать  с  нашими  фруктами,  -пишут
"Семиреченские областные ведомости", - а  особенно  с  яблоками  и  грушами.
Целый воз фруктов продавался  за  50  копеек.  С  1910  года  картина  резко
меняется. С. Т.  Тихонов,  небезызвестный  верненцам  общественный  деятель,
захватив с собой несколько сортов различных яблок и груш, поехал в Петербург
и там заключил контракт с торговцами фруктов".
     С этого все и пошло. И недаром, конечно, пошло. По имени  этого  яблока
не стыдно назвать не только город, но и целый край. Если бы Вильгельму Теллю
пришлось целиться в такое яблоко, он бы не был героем.  Да,  но  ведь  не  с
такими  яблоками  пришлось  иметь  дело  обитателям  этих  древних  долин  и
предгорий. Алма-Ата - отец  совсем  иных  яблок.  Они  растут  по  холмам  и
предгорьям. Есть среди них и  низкорослые  карлики,  изогнутые  по  ветру  и
изгибу круч, есть и высокие, стройные,  ветвистые  деревья,  есть  и  просто
чем-то очень похожие на ивняк - цепкие, горькие, зеленые, как змеи, лозы. Из
долины они карабкаются на склон горы и притыкаются на  таком  клочке  земли,
где и ногу-то, пожалуй, негде поставить. И тут они  приобретают  цепкость  и
гибкость горных  растений.  Карабкаются  они  долго,  целыми  десятилетиями,
ползут шаг за шагом, метр за метром, то поодиночке, то  компанией,  а  когда
наконец выползают на темя холма, то какой дружной семьей зацветают они  там!
Обнимаются сучьями, сплетаются стволами и ветвями,  иногда  даже  врезаются,
врастают друг в друга. А плоды на этих деревьях растут  все-таки  маленькие,
твердые и кислые, с голубиное яйцо. Но древнему обитателю гор и они казались
гигантскими. И не зря,  конечно,  казались.  Подобных  дичков  не  встретишь
больше нигде. Есть яблони, усыпанные плодами ярко-красного, почти карминного
цвета (даже мякоть у них нежно-розовая, цвета алого мрамора), есть яблони  с
желтыми продолговатыми плодами, похожими на  крошечный  лимон  (вот  откуда,
наверно, пошла лимонка), есть яблоки белые и  круглые  с  терпким  и  вязким
вкусом, есть наконец и просто дички - зеленые  и  горькие.  Вот  именно  под
этими яблонями и происходило то историческое  сражение,  о  котором  однажды
упоминает академик Бартольд в монографии, посвященной истории этих мест.  Но
ведь города этого так и не нашли. Может, потому,  что  не  искали,  а  может
быть, оттого, что древняя Алма-Ата была на совсем другом месте и  совсем  не
эти прихотливые дички дали ей название.  А  может,  и  вообще  это  название
никакого отношения ни к яблокам, ни к яблоням  не  имеет,  а  значит  что-то
совсем иное. Мало ли кто здесь побывал  за  последние  двадцать  веков  -  и
усуни, и саки, и монголы, и все они оставили свои  визитные  карточки  -  то
курганы, то камни, то медь и бронзу. Одних курганов в городе было сколько.
     "Курганами средней и  малой  величины  покрыта  вся  территория  и  все
окрестности города Верного  и  прилегающих  к  ним  алма-атинских  станиц  и
выселок, - писал Кастанье в 1889 году и прибавлял: -  В  городе  и  станицах
курганы  эти  большей  частью  уже  срыты,  так  как  они  мешали  усадебным
постройкам. Все они тянутся более или менее правильными линиями с запада  на
север, от гор к степи, по течению рек".
     Значит, кочевье здесь, безусловно, было, но кто и как  может  доказать,
что именно здесь следует искать древний город? Вот и те древние  горшки,  за
которыми я сейчас еду, разве они что-нибудь доказывают?
     - Стой, стой, - сказал я шоферу, - вот вывеска:  "Правление".  Останови
машину.
     Маленький, жукастый, толстоносый человек в черной рубахе без пояса и  в
галошах на босу ногу вышел из избы на шум мотора и  остановился  на  пороге,
сердито и недоуменно глядя на нас.  Я  сразу  почемуто  понял,  кто  это,  и
спросил:
     - Бригадир Потапов?
     - Он самый, - ответил человек пасмурно. - А вы из горземотдела?
     - Пройдемте в правление, - сказал я.  -  Нет,  я  не  из  горземотдела.
Горшки все еще у вас?

     - Так забираете у  нас  эти  макитры?  (Бригадир  говорил  по-южному  -