понимал все, что он думает.
     - Это чепуха, отец, - сказал я. - Никаких таких бактерий на свете нет.
     Он печально, но решительно покачал головой.
     - Нет, есть они, есть! Так и про клеща сначала говорили, что  это  одна
агитация, а видишь, сколько его под конец оказалось.
     - Ну, сравнил клеща с саранчой, -  сказал  Михаил  Степанович.  -  Это,
брат, совершенно разное дело, саранчу, как клеща, в пробирке не принесешь  и
не выпустишь.
     И тут из меня вдруг выскочило то, о чем я уж месяцы думал и так и  сяк,
но с полной определенностью решил только сейчас.
     Я сказал:
     - И с клещами тоже чепуха. Никто ими элеваторы не заражал.
     Но тут Михаил Степанович поднял стопку и весело воскликнул:
     - Э, хозяин, хозяин! Что ж ты за стопками не  смотришь?  Ведь  вот  все
пустые. Ну-ка давай по последней.
     Слов моих он как будто не расслышал. Только Софа Якушева  поглядела  на
меня и отвернулась.
     - Нет, есть клещ, - сказал бригадир,  не  двигаясь.  -  Обязательно  он
есть... Это я точно знаю! - Он  взял  со  стола  бутылку  и  стал  наполнять
стопки. - Точно знаю... - повторил он. - У меня брата за  него  расстреляли.
Завербовал его Модест Ипполитович, заведующий нашим элеватором. Так  неужели
же человек ни за что девять грамм получил? Нет, нет, этого я никак  не  могу
допустить. Есть он, обязательно есть! Это уж точнее точного.
     О том, что надо ехать, уже не говорили. Софа пила наравне со  всеми  и,
когда думала, что я не вижу,  украдкой  косила  на  меня  большими  светлыми
глазами. А мне уже было досадно, что я наговорил лишнего. Я налил  себе  две
стопки и, не угощая никого, опрокинул их раз за разом.
     - Вот это по-нашему, молодец! - сказал Михаил Степанович. - Ну что  же,
выпьем и мы, Софа, а?
     Она отрицательно покачала головой и тихо сказала:
     - Пора.
     Уже вечерело. Откуда-то вдруг тонко потянуло розами. Но я знал, что это
не розы пахнут, а это несет из ям прелым прошлогодним листом.  Хозяин  сидел
на табуретке печальный, серьезный и, слегка покачиваясь,  задумчиво  смотрел
на свои руки. Вдруг прямо над нами закричала иволга. Крик у  нее  противный,
резкий, кошачий. Я вздрогнул.
     - Ну и пугливый же вы, - усмехнулся Михаил Степанович. И только он  это
сказал, как где-то далеко за садом закуковала кукушка.
     - Кукушка, кукушка, сколько мне лет жить? - крикнул он ей.
     Кукушка крикнула три раза и замолкла.
     - Недолго же, - усмехнулся Михаил Степанович и взглянул на часы.
     - Пойдем? - тихо спросила Софа Якушева и встала.
     - Ну а вы как? - спросил меня Михаил Степанович, поднимаясь.  -  Может,
вас подбросить до города?
     Я поблагодарил и отказался. Ехать мне с ними почему-то не хотелось.  Он
протянул мне руку.
     - Ну, тогда  позвольте  пожелать  вам  всего  хорошего,  еще,  надеюсь,
встретимся.
     - Встретимся, - сказал я. - Мы теперь здесь часто будем.
     И тут опять, и уже ближе, закуковала кукушка.
     - Ну, может, мне больше  повезет,  -  сказал  я.  -  Кукушка,  кукушка,
сколько мне?.. Она вдруг замолкла.
     - Обоим сегодня не везет, - засмеялась  Софа  Якушева.  -  Наверно,  за
страшные разговоры. Так до скорого?
     Они ушли, и, переждав минут десять, я поднялся  было  тоже.  Но  хозяин
сурово сказал мне:
     - Постойте-ка, - и снова налил по полной.
     - Не буду, - сказал я, отодвигая стопку, - я уже и так совсем пьян.
     Он усмехнулся одним углом рта.
     - Пейте, ничего.  Язык  не  заплетается,  вот  в  мыслях,  может  быть,
немного? Я молчал.
     - В голове, может быть, говорю, не того? - повторил  он  настойчиво.  Я
опять смолчал. Тогда он сказал:
     - Вот вы насчет клеща высказались, что это все чепуха.
     - Вы этих людей хорошо знаете? - спросил я.  Он  усмехнулся,  помолчал,
подумал.
     - Этого Михаила Степановича, - сказал он,  -  я  месяца  два,  наверно,
знаю, что-то часто он стал сюда ходить, целый день иногда лежит, загорает, а
вот ту, что с ним, я только второй раз вижу.
     - А кто она такая? - спросил я.
     - Она-то? А кто ж ее знает, юрисконсул, что ли, а там  не  знаю.  Разве
женщину узнаешь? А за Михаилом этим, - продолжал он, подумав, -  раз  машина
из города приезжала, он там на камне лежал, а шофер подогнал машину к  самой
речке и подал ему записку. Он прочел, сразу оделся и уехал вместе с ним.  Да
вы его не бойтесь.
     - Я не боюсь, - сказал я быстро.
     - И не бойтесь, не бойтесь. Тут много всяких разговоров было, он всегда
на них ноль внимания... Да, так вот насчет этого клеща. Вы  говорите  -  нет
его,  а  я  ведь  этого  Модеста  Ипполитовича,  которого  вместе  с  братом
расстреляли, вот с таких лет знаю.
     Опять закуковала кукушка, куковала долго, звонко, не переставая,  может
быть, потому, что никто из нас уже ее не  спрашивал,  сколько  нам  осталось
жить.  Бригадир  рассказал  мне  все  про  Модеста  Ипполитовича   и   начал
рассказывать про своего брата.
     Однажды прибежала в слезах невестка и сказала,  что  с  мужем  творится
что-то неладное: стал он пропадать неизвестно где, приходит поздно ночью и -
вот беда-то! - не пьяным. А однажды вернулся только утром,  сел  за  стол  и
сказал: "Катя, я вчера ездил на Иссык, перевел все мои  сбережения  на  твое
имя, так вот, если со мной что случится, то за ними сразу не ходи, а подожди
месяца два, а потом вынь все и поезжай к  моему  брату,  он  тебя  в  колхоз
устроит, колхоз у них богатый - плодоягодный, заработки там хорошие,  будешь
сортировщицей". Она заплакала, а он ей сказал:  "Не  плачь,  теперь  уже  не
поможешь". А вчера, продолжала невестка, не было  его  целые  сутки,  пришел
пьяный и сразу же завалился в сапогах  на  кровать.  "Приходи,  -  попросила
невестка, - узнай, в чем там дело,  может,  правда,  за  ним  что  есть".  -
"Хорошо, - ответил бригадир, - завтра же приду узнаю". Но удалось ему прийти
только через неделю. Застал он брата веселого, выпившего,  праздничного.  На
нем была блестящая синяя  рубаха  под  шелковый  пояс  с  махрами  и  желтые
полуботинки. Увидев брата, он засмеялся и полез целоваться.  Потом  сели  за
стол, а невестку послали за водкой.  Выпили  и  повторили  сразу  же.  Жена,