"макитры", а не горшки.) Забирайте, забирайте. Вон всю кладовку завалили, не
повернешься даже! Берите, пожалуйста...
     - Ладно, - сказал я. - Завтра же заберем.
     - Берите, берите. - Он так  толкнул  ногой  ближнюю  макитру,  что  она
загудела, как улей. - Хотел я их приспособить под капусту,  вымыл,  вычистил
золой, так тут ваш счетовод налетел. - Он сердито усмехнулся. - "Как же  так
можно! Великая историческая ценность! Ей только в музее место!" Ну,  берите,
берите, ставьте в музей.
     В кладовой было темновато, пахло сухой рогожей и соленой рыбой. Темнота
здесь стояла особая, такая, какая бывает в яркий, солнечный день  в  забитой
даче. На полу и на стенах лежали  белые  и  желтые  полосы  света.  Валялись
грабли, широкие деревянные лопаты, лейки, стояли белые  оцинкованные  ведра,
одно в другом; всю середину занимала какая-то громадина на зеленых  колесах,
не то сеялка, не  то  веялка,  не  то  еще  что-то  сельскохозяйственное,  и
бригадир как только вошел, так и опустился на подножку.
     - Их у вас четыре? - спросил я о макитрах.
     - Шесть, - усмехнулся бригадир. - Еще две в душе стоят, я завтра вам  и
те сюда притащу. Ну, посмотрели? Пошли!
     Мы вышли в сад. Блеск был разлит повсюду. Сверкали раскаленные черепицы
крыш и стволы  яблонь,  обмазанных  известкой.  Ветерок  ходил  по  высокой,
некошеной траве, и пахло сырой землей и табаками. А за яблонями,  где-то  на
просторе, громко хохотала женщина. Хохотала и выговаривала: "Ой, Боженька же
мой, ой, не могу, не могу!" - и снова хохотала.
     - Слышите? - кивнул головой бригадир и крикнул: - Коршунова! Коршунова,
дьявол! Вот я тебе порепетирую.
     Хохот смолк, а потом тот же голос вызывающе произнес: "Ой, Боже ты мой,
не могу, не могу, не могу!" - и захохотал.
     - Тьфу, окаянная!.. Ты ей хоть кол на  голове  теши,  -  злобно  плюнул
бригадир. - Совсем с панталыку сбилась. Артистка!
     - А кто у вас руководит драмкружком? - спросил я.
     Он махнул рукой.
     - Тут не  кружок,  тут  поднимай  выше,  -  сказал  он.  -  В  Алма-Ате
занимается. В какой-то театральной высшей школе... племянница моя,  сестрина
дочь. На лето приехала матери помочь.  И  вот  слышите,  как  помогает?  Ну,
хорошо, только до собрания, там я ей покажу "ха-ха-ха!". - И он быстро пошел
по просеке, бормоча под нос что-то сердитое.
     - Так, может, у нее талант? - спросил я, догоняя его.
     Он остановился и взглянул на меня.
     - То не было никакого таланта, а то вдруг он объявился?  -  спросил  он
насмешливо. - Конечно, талант! Туда без  таланта  и  не  суйся!  Там  талант
первее всего. - Он значительно посмотрел на меня и усмехнулся.
     Я хотел ему что-то ответить,  но  он  вдруг  остановился,  взглянул  на
солнце, полез в боковой карман пиджака,  вынул  старинные  часы  из  черного
серебра, звонко щелкнул крышкой с кудрявым вензелем, посмотрел и сказал:
     - О! Ну, однако, уже и обед. Милости просим ко  мне.  Закусим  чем  Бог
пошлет.
     - Да нет, нет, - сказал я, - мне ведь...
     - Прошу, прошу, - повторил он настойчиво, - макитрами сыт не будешь,  -
и взял меня под локоть.
     Мы прошли между двумя  рядами  яблонь,  пересекли  по  тропинке  густой
темный вишенник и спустились к Алма-Атинке. Она кипела между узкими берегами
и била зелеными фонтанами. У  больших  камней  вскипали  водяные  воронки  и
мелкие буруны, а на самой середине ее, около  огромной  глыбины,  гладкой  и
черной, как бегемот, опустившийся на колени, крутились клочья сердитой пены,
листья и какой-то  сор.  Мельчайшая  водяная  пыль  висела  над  кустами,  и
большие, сердитые, почти серые лопухи с лиловыми черенками все время дрожали
от гула. А гул был такой, что казалось - это по дну катятся огромные  пустые
бочки. На самой спине каменного бегемота лицом  вниз,  так  что  была  видна
только загорелая спина да острые крылья  лопаток,  лежал  человек  в  черных
трусиках.
     - Смотри - опять он здесь! - удивился  бригадир.  -  Когда  же  это  он
приехал? Я его что-то с утра не видел.
     - Кто это? - спросил я.
     - Да так, один, - ответил неопределенно бригадир и опять усмехнулся.  -
Геройский человек, ничего не боится, прямо с камня в этот кипяток прыгает, а
когда-нибудь его обязательно утащит. Вы слышите, как  гудит,  это  ведь  она
глыбы с гор катит, вот как даст такой глыбиной по ногам...
     Он стал осторожно спускаться, держась за кусты.
     - Можно бы дальше пройти, - сказал он. - Там лесенка  деревянная  есть.
Не свалитесь?
     Через реку от берега до берега была проложена гряда больших камней.
     - Пройду, - сказал я и сейчас же чуть не полетел с обрыва,  ботинок  по
каблук ушел в глину.
     Где-то вверху бил родник, и  по  тропинке  катилась  прозрачная  тонкая
струйка.
     - Тише, тише! - крикнул бригадир. - Тут  знаешь  как  нужно  осторожно?
Сразу полетишь... Один на прошлой неделе так грохнулся, что в город  свезли.
Дайте-ка я вас... - Он взял меня под  руку.  -  Из  зоопарка  приехал,  змея
ловить. Петли, сети принес, мешок большой брезентовый,  чтоб,  значит,  змея
сажать.
     "Ага, сам заговорил", - подумал я и спросил:
     - Ну и поймал?
     - Поймал... В первый день,  говорю,  увезли  еле  живого.  Потом  через
неделю приехал уже без мешка и сетей. Полазил-полазил по холмам с аппаратом,
а потом заявился в  правление,  как  раз  я  за  председателя  оставался,  и
командировку мне на стол -  подписывайте.  "Подписать-то,  говорю,  недолго,
товарищ ученый, но со змеем-то, между прочим, как? Где он?" А он по аппарату
хлопает. "Здеся, - говорит он. - В кассете, я его сорок раз щелкнул, во всех
видах: и как спит, и как воду лакает, и как яблоки ваши  лопает".  -  "Ну  а
ловить, говорю, кто же будет?" - "А ловить, говорит,  специалиста  вызывают,
я, говорит, не охотник. Мое дело - выяснить,  есть  он  или  нет".  Ну,  вот
теперь и вы приехали. Как он там, показывал кому эти снимки или врет?
     - Врет, конечно, - ответил я, - змеи яблоки не едят.
     - Ну, это уж вы, пожалуйста, не говорите, - поднял ладони  бригадир.  -
Что змей яблоки лопал, это я сам видел.
     - А как вы это видели? - спросил я. - А вот так.  Встаю  я  ведь  рано,
часов в шесть я уже на ногах. Так вот, встал я и иду к речке с  дробовичком,
а мне навстречу пастушонок Степка бежит, задохнулся, орет: "Дядя Вань,  дядя
Вань, идите скорее, там у яблони..." Как он называется-то? Ну, змей-то,  как
он называется?