- Вы  убили  достойнейшего  офицера, - говорил капеллан, - и за что? За
то,  что  он  в  песне  выражал  чувства,  пламеневшие в его груди! Философ,
проповедующий   вредные  короне  идеи,  трус,  не  решившийся  даже  достать
необходимый  короне  чертеж Новодвинской крепости, презренный превозноситель
московитов  убивает храброго офицера, воспользовавшись его неумением драться
на шпагах...
     Дес-Фонтейнес  молчал,  опустив голову, не слушая капеллана. Кто предал
его?..  И  вдруг  кровь прилила к его лицу: Карин - вот кто! Проклятая тварь
всегда считала себя доброй лютеранкой.
     - Мартин  Лютер  учит  нас тому, что человек есть не более, как вьючное
животное,  -  говорил Нордберг. - Это вьючное животное может быть оседлано и
богом  и  дьяволом.  Вас  оседлал  дьявол.  Молитесь! Что есть вы в промысле
божьем?  Нынче вас будет слушать его величество. Вы еще можете смягчить вашу
участь,  если произнесете речь, достойную того, кому она будет направлена...
Идите!
     И, повернувшись к старому полковнику, Нордберг добавил:
     - Мне  душевно  жаль  вас,  гере  Дес-Фонтейнес.  Но что можно сделать?
Молитесь!


                                           Мы все - шуты у времени и страха.

                                                                      Байрон


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ


1. КОРОЛЬ КАРЛ XII

     Речь  была продумана даже в мелочах, но теперь Ларс Дес-Фонтейнес решил
говорить  иначе.  Были  минуты, когда он смирился, теперь же, когда на карту
было   поставлено   все   его   будущее,   а   может  быть,  и  сама  жизнь,
премьер-лейтенант  более  не сомневался в том, как ему следует поступать. Не
может  быть,  рассуждал  он,  чтобы  в  государственном  совете  королевства
шведского  не нашлось трезвых голов, не может быть, чтобы сам король шведов,
вандалов  и  готов,  юный  Сигурд,  северный Зигфрид, не внял голосу разума.
Надобно  держаться  смело  и  независимо.  Король  Карл,  что  бы  о  нем ни
говорили,  храбр,  он  оценит  смелость.  И,  быть  может,  выслушав  своего
премьер-лейтенанта,  он разгонит льстецов, невежд и воинов, подобных герцогу
де  Кроа,  и  прикажет  Ларсу  Дес-Фонтейнес  занять причитающееся его уму и
проницательности место в королевстве...
     Перед   тем  как  ехать  во  дворец,  они  с  отцом  выпили  по  кружке
голландского  флина - гретого пива с коньяком и кайенским перцем. Теперь оба
успокоились  и  перестали  страшиться будущего. Премьер-лейтенант говорил по
дороге:
     - Я  много  лет  ежечасно  рисковал  жизнью,  кто  же  усомнится в моей
верности  короне?  Король  не  может  не выслушать меня. У него, разумеется,
пылкая  голова,  но она остынет от моей речи. Смелость в суждениях - вот тот
козырь,  с  которого  я  пойду.  Кто знает Московию лучше меня? Кто возразит
мне?  Кто  приведет  доказательства  разумнее  моих?  Придворные лизоблюды и
льстецы?  Лесть  развращает  властителей  мира  к старости, в молодости душа
нечувствительна  к  ней... Мою речь король не сможет не оценить, я произнесу
ее  достаточно  убедительно,  а  когда мои мысли подтвердятся жизнью, дорога
для  меня  будет  открыта.  Плох тот игрок, который никогда не рискует всем,
что у него есть. Я привык рисковать...
     Полковник кирасир искоса взглянул на сына.
     - Вы  еще  молоды,  Ларс,  - сказал он. - В Швеции нынче никто ничем не
рискует.  Слишком  страшен риск в нашем добром королевстве... Впрочем, может
быть,  вы  и  правы.  При дворе возвышения и падения совершенно необъяснимы.
Кто  знает,  что  может  понравиться  взбалмошному мальчишке? Кто знает, что
может  привести  его в ярость? Во всяком случае, я прошу вас об этом, будьте
крайне  осторожны,  внимательно  следите за впечатлением, которое произведут
ваши слова, и, в случае надобности, резко измените курс...
     В  ожидании  начала  заседания  совета  они прогуливались по дворцу, по
залам  и галереям, разговаривали негромко, улыбались, чтобы все видели - они
ничем  не  огорчены,  все  хорошо в их жизни. За окнами дворца шумели старые
деревья  парка,  еще голые, но с набухшими почками. Полковник, прихрамывая -
ныли  старые  раны,  - говорил, тихо посмеиваясь, точно рассказывал светскую
забавную новость:
     - Все  в  сборе,  но  короля  еще нет. Король забавляется либо весенней
охотой,  либо упражняет свои силы в том, что рубит головы баранам и телятам.
Совет  покорнейше  ждет.  Главное  занятие  совета - ожидание. У нас принято
думать,  что король точен, - он внушил это понятие тем, что не терпит, когда
опаздывает даже самый ничтожный чиновник...
     Кивнув  головой  на мраморного Диониса, стоящего в галерее против окна,
полковник все с тем же непринужденным выражением лица полушепотом объяснил:
     - Мы  гордимся  тем,  что  здесь  все награбленное. Известно, что этого
Диониса  долго не могли отмыть, столь много было на нем крови. Когда генерал
Кенигсмарк  обрушился  на  ту  часть  Праги, что раскинута за рекой Млдавой,
чехи  с львиным мужеством стали защищать свой замок Градчин и эти скульптуры
-  гордость  страны.  Тела четырех героев были разорваны грабителями у этого
вот  Диониса.  А  для  того чтобы вырвать у чехов серебряную готскую библию,
надо  было  отрубить  палашом  руки библиотекарю. Вот лавры, которые не дают
спать многим льстецам его величества...
     Шурша  сутаной,  перебирая  четки,  наклонив  голову,  мимо  них быстро
прошел  в  зал совета капеллан Нордберг. Щека его дергалась, опущенные глаза
мерцали.  Драгуны  распахнули перед капелланом двустворчатые двери, генералы
поднялись ему навстречу.
     - Старая лиса знает, что король близко! - сказал полковник.
     Действительно,  в  это самое время сверху на башне протяжно запел горн:
дворцовый дозорный увидел короля.
     Драгуны  у  лестницы  вскинули  фанфары,  протрубили  коротко:  "Король
жалует  к  нам!" Штык-юнкера подняли мечи для салюта королю. Кирасиры отвели
короткие  пики  -  на  караул.  Горн на башне запел опять. Флигель-адъютант,
гремя  шпорами,  придерживая шпагу, побежал вниз - встречать. В большом зале
рыцарей,  в  галерее,  в  приемной  министры,  генералы,  адмиралы, офицеры,
сановники  перестали  шептаться,  повернулись  к  лестнице  с  почтительными
лицами.  Придворные  дамы  застыли  в низком реверансе. Никто не улыбался, -
Карл ненавидел веселье, думал, что смеются над ним.