написанный   капитаном  галеры  и  комитом  Сигге.  Премьер-лейтенант  сидел
опустив  голову.  Капеллан прочитал свидетельство офицеров, присутствовавших
при поединке. Ларс Дес-Фонтейнес молчал.
     - Когда,  где  и  сколько  вы  получили  от  московитов  за  то,  чтобы
превозносить их добродетели? - спросил Аксель Спарре.
     Премьер-лейтенант не ответил.
     - Чистосердечным  раскаянием  вы  еще  можете  смягчить  свою участь! -
сказал Аксель Спарре. - Советую вам подумать.
     - Но  как  мне  раскаяться?  - спросил, помедлив, Ларс Дес-Фонтейнес. -
Научите!
     Капеллан  и  Аксель  Спарре в два голоса принялись ему советовать. Ларс
Дес-Фонтейнес  плохо  соображал,  но слушал внимательно. Он не слишком верил
доброжелательности  королевского  прокурора: после всего происшедшего в зале
совета  тот не мог желать его спасения. Нет, он напишет королю по-своему, не
имеет никакого смысла так глупо умирать...
     И  весь следующий день, словно в лихорадке, он писал униженное прошение
его  величеству  королю.  А  рядом  все  визжала  и визжала старуха, которую
должны  были  казнить  за  колдовство. Было слышно, как она богохульствует и
призывает  бога,  как  она  бьется  в  двери  и  рыдает.  Поздним вечером ее
проволокли  по  коридору  на  плац - казнить. И в замке Грипсхольм сделалось
так  тихо,  как,  наверное,  бывает  в  могиле.  Впрочем,  подземелье и было
могилой. Отсюда не выходили почти никогда...
     На  другую ночь премьер-лейтенанту был прочитан приговор. Дес-Фонтейнес
выслушал  его  молча,  с  напряженным  спокойствием. Но лицо его почернело и
дрогнуло,  когда  он  узнал,  что  приговорен  к  смертной  казни трижды: за
убийство в поединке, за бесчестье особы короля и за восхваление врага.
     - А мое прошение? - спросил он тихо.
     - Ответа еще нет! - ответил помощник королевского прокурора.
     После  исповеди  и  причастия,  под  медленный  бой  часов  на  ратуше,
приговоренных  вывели  на  плац. Крупными хлопьями падал мокрый снег. Двести
королевских  драбантов  стояли  правильным  четырехугольником вокруг низкого
эшафота,   на   котором   палач   в   красном  колпаке  точил  бруском  свой
двенадцатифунтовый топор. Трещали и чадили смоляные факелы.
     Первым  на  эшафот,  тяжело  ставя опухшие, кровоточащие ноги, поднялся
тот  самый  человек,  которого  премьер-лейтенант  приказал на галере пытать
водою,  когда  возвращался  в  Стокгольм,  -  Дес-Фонтейнес узнал его сразу.
Щербатый,  казалось,  с  любопытством  оглядел  высокие  стены  замка,  ряды
драбантов,  капеллана,  помощника  королевского  прокурора...  Он  о  чем-то
сосредоточенно  думал  и,  может быть, даже хотел произнести какие-то слова,
но  не  успел. Ударили барабаны, палач бросил его на плаху, подручные палача
растянули  его  руки  цепями,  тюремный  капеллан  начал  читать отходную, и
вместе  со  словом  "аминь"  двенадцатифунтовый  топор,  со свистом разрубив
воздух, отсек напрочь голову Щербатого.
     Барабаны смолкли.
     Ларс Дес-Фонтейнес поднялся на эшафот.
     Помощники  палача  натянули цепями его руки, палач ударил его в спину и
повалил  на  плаху.  Он  потерял сознание, а когда очнулся, то услышал слова
помилования, которые мерным голосом читал помощник королевского прокурора:
     - "...после  чего,  лишив  офицерского  звания,  дворянства, имущества,
имени  и  фамилии,  сослать  на  вечные  времена  загребным  каторжанином  в
галерный  флот  его  величества  короля, дабы примерным поведением, постом и
молитвами,  а  также  постоянным  трудом,  тот,  который  именовался  Ларсом
Дес-Фонтейнес,  мог  искупить  свои  грехи  перед богом и преступления перед
королем..."
     Помощники  палача  дернули  цепи.  Ларс  Дес-Фонтейнес  встал  на ноги.
Барабаны ударили в третий раз. Начался обряд гражданской казни.
     Жизнь он сохранил.
     Но какой она будет, эта жизнь?


4. ПУСТЬ УНИЧТОЖАТ ГОРОД!

     Король  уезжал в Польшу, и потому последние дела доделывались наспех. У
охотничьего  замка Кунгсер, где под предлогом устройства весеннего карнавала
Карл  уже несколько дней готовился к тайному отъезду, ржали верховые лошади;
свитские  генералы, одетые по-походному - в кольчугах под плащами, - дремали
под  турьими,  лосевыми  и  медвежьими  чучелами  в  галерее  замка; солдаты
конного   батальона   гвардии   драбантов,   назначенные   сопровождать  его
величество,   построившись,   клевали   носами.  Дремали  на  ветру  рейтары
лейб-регимента, лейб-драгуны, трубачи, гобоисты, литаврщики, барабанщики...
     В маленьком кабинете горели свечи.
     Карл,   в   серо-зеленом  походном  кафтане,  заложив  руки  за  спину,
нетерпеливо  слушал  графа  Пипера,  Нордберга,  Акселя  Спарре  и  генерала
Штерна.
     - Уничтожить   Архангельск   можно   также   через  посредство  посылки
нескольких  тысяч  войск с берегов Ладожского озера, - говорил граф Пипер. -
Они  отправятся  из  Кексгольма  через  Ладогу  и  Свирь  к северному берегу
Онежского  озера,  где  проходит  стародавний путь по рекам и через волоки в
Белое море...
     - Путь  слишком  длинен,  -  отрывисто  сказал Карл. - Московиты сомнут
наших солдат...
     Помаргивая, он смотрел на карту, которую держал генерал Штерн.
     - Еще что?
     - Можно  также  послать несколько отрядов шведских храбрецов к северным
рубежам,  дабы  оттянуть  силы русских от Архангельска, - предложил Штерн. -
Вот сюда - на Олонец-Кондуши...
     Генерал показал ногтем - как пойдет отряд.
     - В  первую  очередь  -  экспедиция,  -  произнес Карл. - Пять кораблей
мало. Семь.
     Граф Пипер поклонился.
     - Командовать ярлу Юленшерне!
     Пипер  поклонился  еще  раз.  Штерн  стал  сворачивать  карту в трубку.
Аксель Спарре вздохнул.
     - Еще что? - спросил Карл. - Вы все крайне медлительны...
     Капеллан  Нордберг  шагнул  вперед к Карлу. Палаш висел у него на левом
бедре,  справа в сумке были уложены пистолеты. Когда он пошевельнулся, стало
заметно, что под сутаной у него надета кольчуга.
     - Что вам угодно? - спросил Карл своего духовника.
     - Пусть  уничтожат город, - быстро заговорил Нордберг, - пусть покончат
с   кораблестроением,   затеянным   московитами.   Сжечь  верфи,  сжечь  все