звездного неба.
     - Что,  мореход  и  офицер  флота  корабельного?  -  спросил  Сильвестр
Петрович. - Добрая книга? Сгодится, я чай?
     Дядюшка  налил  еще  вина,  стал  рассказывать  новости  про навигацкую
школу,  которой  сверху  велено  быть  в  Сухаревой  башне  над  Сретенскими
воротами.  Здесь  будущим морякам можно горизонт видеть, делать обсервацию и
начертания.  Школа  нынче  уже  существует, для нее прибыли нанятые за морем
преподаватели   и   наставники   -   профессор   шотландского   эбердинского
университета  Генрих Фарварсон и два его товарища Гвын и Грыз. В школе будут
изучать   арифметику,   геометрию,   тригонометрию  плоскую  и  сферическую,
навигацию и морскую астрономию...
     Егорша  с  книжкою  в руке замер, слушал, вперив горячий взор в дядюшку
Родиона Кирилловича.
     - Кого ж туда берут? - спросил он вдруг.
     Дядюшка  сказал,  что детей дворянских, дьячковых, посадских, дворовых,
солдатских,  умеющих  грамоте  не  только читать, но и писать. Егорша дернул
Иевлева за рукав кафтана, тот ответил:
     - Успеешь,  Егорша.  Сам  ведаешь,  дружок,  как  нынче  каждый человек
надобен в Архангельске. Куда ж я тебя отпущу? Минует время, и поедешь...
     Родион  Кириллович,  попивая  вино,  рассказывал.  Есть,  мол,  в школе
Леонтий  Магницкий, он знает не менее, а более трех аглицких немцев, и когда
они  в  обиде опиваются вином, учит навигаторов один только Магницкий, и так
учит,  что  все довольны. В той навигацкой школе дядюшке частенько доводится
бывать,   и  он  туда  доставляет  учебники.  Все  бы  давно  и  куда  лучше
обладилось, да трудные нынче времена, быть большой баталии.
     - Чугуна поболее надо! - сказал Иевлев. - Меди, пушек, ядер.
     - Я  давеча в Преображенском повстречался с Виниусом, - сказал дядюшка,
-  говорит,  будто  Акинфий  Демидов  с Урала пятьдесят тысяч пудов чугуна в
болванках  везет.  Сорок  уже  доставил.  Толстосумы, купцы испугались после
Нарвы,  меж  собою  толкуют,  что  со  шведом  нам  воевать нельзя, надобно,
дескать,  мириться,  плачут,  кубышки  в  верные места запрятали - никому не
отыскать, волею ни гроша ломаного не дадут...
     - Дадут! - спокойно сказал Иевлев.
     - Ой ли?
     - Вытрясем!   А  попозже  и  сами  одумаются  -  им  выгода,  прибыток.
Торговать,  я  чай,  будем  поболее, чем в нынешние времена. Монастырскую-то
казну,  дядюшка,  не  слышно,  не  начали  брать?  Там  золота куда много, у
воронья у черного...
     Родион Кириллович замахал руками:
     - Троицкий  монастырь  едва  потрясли, так беды не обобрались: взяли-то
всего  тысячу  золотых, а шуму! Не тот еще час, не время, Гришка Талицкий на
торгу  нивесть  чего  с  крыши кричал, а таких Талицких на Руси не един и не
два.   Воронье,   истинно   воронье   поганое.   Туго   с   деньгами,  туго,
Сильвеструшка. Есть, правда, слух...
     Он посмотрел на задремавшего Егоршу, заговорил шепотом:
     - Да  не  слух  -  правда!  Сам-то, государь-то наш... В палате Приказа
тайных  дел  Алексей  Михайловича,  покойного  государя, казну отыскал: льва
золотого  венецианского,  павлина  литого  золота  -  византийского, кубки с
каменьями, ефимков четыре дюжины мешков - богатство!
     Старик  засмеялся  тихонько,  хитро  сморщился  всем  своим  маленьким,
сухим, бритым лицом.
     - Думали  бояре  -  припрячут  от него до времени, да не таков он, Петр
Алексеевич,  не  таков  на  свет  уродился.  Все  отыскал, все сам посчитал,
перстом  вот  эдак  - один, два, три - и опись велел при себе писать, золото
да  серебро  безменом  сам  вешал.  Ай,  молодец,  вот  уж  хвалю молодца за
ухватку...
     И, перестав смеяться, стал рассказывать иное:
     - Давеча  прискакал  с  Воронежа  дружок  твой  добрый,  воевода бывший
архангельский  да  холмогорский,  нынче  корабельщик  на Дону Апраксин Федор
Матвеевич.  Все  нынче  скачут очертя голову, пыль по торным тропам нашим да
по  дорогам  так  и  стоит  столбом,  все гей да гей, ямщики словно очумели,
гоньба да свист по всей Руси крещеной, шагом никто не едет, все спехом...
     Сильвестр  Петрович  улыбнулся:  верно, всюду все спехом, в старину так
не  езживали, даже на его памяти езда была иная - без торопливости, прилично
ездили  бояре,  а  нынче сам царь в одноколке скачет и в два пальца свистит,
коней пугает...
     - Так  вот  говорю,  -  продолжал дядюшка, - прискакал Федор Матвеевич,
навестил  меня, порассказал кое-что: царь будто, Петр Алексеевич наш, послал
польскому  Августу  войска в помощь против Карлы шведского - пехоты двадцать
тысяч  человек.  Князь  Репнин  над  ними голова, войско доброе, ружья имеет
маатрихские  и  люттихские.  Денег  послано  Августу  тож  немало.  И павлин
золотой,  и  лев  венецианский,  на ефимки перелитые, туда поехали. Иноземцы
будто на наше войско не надивятся...
     Как  в  давние  годы,  когда Сильвестр Петрович был еще юношей, дядюшка
проводил  его  спать  наверх,  сел  на  широкую  скамью,  покрытую цветочным
полавочником,  стал  рассказывать  про новые налоги, которые еще не введены,
но  со  дня  на  день  будут объявлены: налог на дубовые гроба, на седла, на
топоры,  на  бани.  Сильвестр Петрович приподнялся на локте, спросил едва ли
не со страхом:
     - Да  где  же народишку денег набраться? И так чем жив - не знаю: корье
с мякиной жует, дети мрут, мужики в голодной коросте...
     Родион Кириллович спросил в ответ:
     - А  как  станешь  делать?  Откуда  брать?  Пушки нужны, порох, сукно -
полки  одеть,  сапоги  -  солдат  обуть,  крупа,  мука, солонина - сию армию
накормить.  Гранаты,  ядра,  мушкеты,  фузеи,  штыки  -  оно нынче дорого, в
сапожках  ходит,  каждый  заводчик своего прибытку ждет, - как лучше быть? А
того  нельзя  не  видеть, сколь много славного, умного, доброго деется ныне:
Петр  Алексеевич пехоту на возки посадил, чтобы к бою в свежести подъезжала,
не  усталая  от  перехода,  так  ныне и именуется - "ездящая пехота". Конное
войско  ранее саблей да пикой билось, ныне получила конница русскую короткую
фузею,  палаш и пистолет. Пушки ранее кто какие хотел, так и отливал, оттого
в  бою  беда:  пушка  такая,  а ядро иное. Ныне льем пушки единые, всего три
рода:   пушка,  мортира  да  гаубица.  В  старопрежние  времена,  да  что  в
старопрежние,  еще  при  Нарве,  ты  сам  мне об этом и сказывал, при Нарве,
голубчик  мой,  народ  жаловался,  что  артиллерия  опаздывала. Ныне тому не
быть:  бомбардиры  посажены  на коней, пушки от конницы отставать не станут.
То все без денег не сделаешь, где ж их взять?
     Сильвестр  Петрович  молчал.  Сердце  толчками  билось  в  груди,  лицо
горело,  -  было и сладко и страшно слушать дядюшку: что, ежели не выдержать
Русской  земле  безмерного  сего  напряжения всех сил? Что, ежели поднимутся