корабельные   запасы,  повесить  на  видном  месте  корабельных  мастеров  -
русских,  датских,  голландских,  чтобы  смертно  боялись  строить  корабли,
навсегда запомнили...
     - Город сжечь тоже! - сказал Карл.
     И отвернулся, насвистывая.
     - Не  щадить  никого!  -  прижимая ладонью щеку, говорил Нордберг. - Не
правда  ли, ваше величество? Уничтожить все в городе. Всех и все. Пусть трое
суток  матросы и отряды абордажных команд грабят город. И взять контрибуцию.
Ваше величество, не правда ли, следует взять контрибуцию?
     Карл  старательно высвистывал мелодию приступа: "Живее коли, руби и бей
во славу божью". Мотив не давался ему.
     - Солдат  в  экспедицию  брать  поменьше! - сказал Нордберг. - Наемники
лучше справятся с этим делом. Наемники жаднее. Кто будет ими командовать?
     - Предположительно  полковник  Джеймс, - ответил граф Пипер. - Он долго
был  в  Архангельске  и  отлично знает город. Он, между прочим, считает, что
нужно сжечь Холмогоры тоже. И еще одну верфь - Вавчугу.
     - Да,  да,  -  перестав  свистеть,  подтвердил Карл. - Вавчугу, Казань,
Сибирь...
     У графа Пипера приподнялись брови, капеллан Нордберг мягко напомнил:
     - Казань  и  Сибирь  пока  еще  далеко,  ваше  величество. Мы сожжем их
несколько позже, когда, расправившись с Августом, пойдем на Москву.
     Карл кивнул. Ему принесли перловую похлебку - подкрепиться на дорогу.
     - Драбантов кормят? - спросил король.
     - Да, ваше величество.
     - Чем?
     - Они получили похлебку из этого же котла.
     Король ел стоя. Аксель Спарре быстро докладывал о секретных агентах.
     - Что эти русские в Стокгольме? Изловлены? - чавкая, спросил Карл.
     - Русский! - поправил Спарре. - Он казнен...
     Граф  Пипер  держал  тарелку  на  серебряном  подносе, король отщипывал
кнэккеброд, не читая, подписывал бумаги, - какой агент куда назначен.
     - Барон  Лофтус  -  в  Архангельск,  -  подсказал  Спарре.  - Он изучал
медицину  и  с  успехом  займет  место  лекаря  у  воеводы  Прозоровского. В
прошении,  повергнутом  к  стопам  вашего  величества,  наш  бывший  агент в
Московии,  рисуя  картины жизни московитов, пишет, что князь Прозоровский не
отличается  ни  храбростью,  ни  умом.  Воевода  на Двине - противник реформ
молодого  царя  Петра  и может быть нам полезен, так как чрезвычайно напуган
нарвским поражением...
     Карл подписал, насвистывая.
     - И  не  щадить  никого там, в Московии! - сказал он строгим голосом. -
Даже  дитя  в  колыбели  должно  быть  уничтожено, ибо из него может вырасти
противник нашей короны. Экспедицию надлежит отправить без промедления...
     Король  был  на  редкость разговорчив нынче. По всей вероятности он сам
это  почувствовал,  потому  что  внезапно  насупился и замолчал. Более он не
сказал ни единого слова.
     Генерал  Штерн,  встав  на  колено, поправил королю его огромные шпоры.
Граф  Пипер  подал  зеленый  плащ, Аксель Спарре - шляпу. Нордберг пригладил
Карлу косичку парика, уложенную в кожаный мешочек - по-походному.
     На  башне  охотничьего замка запел горн, снизу ему ответили фанфары. На
поляне,  под  лапчатыми  елями, замерли артиллеристы с горящими пальниками в
руках,  готовясь  к  прощальному  салюту  в честь отбывающего короля. Второй
Цезарь,  викинг  среди  викингов,  юный  северный  Сигурд, Зигфрид - отбывал
вглубь  Европы,  в Польшу, в Саксонию, туда, где его ждала слава величайшего
из  полководцев  мира.  Отощавшие,  промотавшиеся  гвардейцы  короля, зевая,
звеня  стременами,  шпагами  и  пиками,  садились  на  рослых  коней. Им уже
грезились  жирные немецкие колбасы, скворчащие на сковородках, доброе пьяное
пиво  Баварии,  харчевни,  где  победители  не  платят,  веселые,  ласковые,
розовотелые польки...
     На   деревянных,  пахнущих  смолою  ступенях  замка  капеллан  Нордберг
благословил  коленопреклоненного  короля, генералов Гилленкрока и Реншильда,
свиту,  воинство.  Минутой позже Карл уже сидел в седле, суровый, молчаливый
-  воплощение  рыцаря. На невысокой деревянной башне замка ударил выстрел из
мушкета,  одновременно  загрохотали орудия под соснами. Королевский штандарт
поднялся  над  полком  гвардии.  Барабанщики  драбантов  подняли  и опустили
палочки.   Двадцать   четыре  барабана  били  "поход,  господь  осеняет  нас
благостью". Король Швеции покинул страну.


5. ПОСЛЕДНЯЯ НЕУДАЧА

     Капитаны  галер  сидели  в  креслах.  Возле  каждого капитана стоял его
комит  - в парадном желтом кафтане с серебряным свистком на груди. Профосы с
кнутами в руках скучали на шаг от комитов.
     Капитаны пили бренди и закусывали жареным хлебом.
     Мимо  капитанов  длинной  чередою  шли  каторжане  -  будущие гребцы на
галерах. Барабан бил медленно - каторжане едва волочили свои цепи.
     Комиты  опытным  взглядом отбирали гребцов, которые еще могли работать.
Когда  такой  каторжанин  переступал  жирную  черту  на  каменном полу перед
капитанами,  профос,  по  знаку  комита, дотрагивался до каторжанина кнутом.
Каторжанин  останавливался.  Барабан  замолкал.  Профос  и комит осматривали
человека,  как  лошадь  на  ярмарке:  есть  ли зубы, целы ли ноги и руки, не
сломаны  ли  под  пыткой  ребра.  Если  каторжанин годился, лекарь галерного
экипажа  при  помощи  кузнеца  клеймил  его раскаленными железными литерами.
Затем  каторжан,  отобранных на одну галеру, сковывали цепью - по двенадцать
человек. Профос напамять читал им "правила жизни и смерти".
     Правила  были  простые:  за  проступки наказывались или "ударами кнута,
вплоть  до  последнего  дыхания",  или  "смертью,  посредством  повешения на
удобной для сего рее".
     Каторжане  слушали  молча, лица их ничего не выражали, кроме усталости.
Капитаны  лениво  судачили  и  скучали.  Только  у  комитов были озабоченные
глаза:  за ход галеры отвечали они. А что можно сделать, когда каторжан мало
и  все  они  истощены  пытками и тюрьмами, а те, кто чуть поздоровее, делают
все,  чтобы  убежать, галер же в королевском флоте много и гребцов всегда не
хватает...
     Бывшего  премьер-лейтенанта  капитан  галеры Мунк Альстрем узнал сразу,
так  же  как  узнал его и комит Сигге. Кнут со свистом врезался в обнаженную
широкую спину каторжанина. Ларс Дес-Фонтейнес остановился. Барабан замолк.
     - Это  тебе  не  нравилась  моя галера? - с улыбкой спросил Альстрем. -
Это ты ругал меня за то, что слишком много каторжан у меня убежало?
     Комит  Сигге и профос велели Дес-Фонтейнесу показать зубы, согнули руки