Всю  дорогу  вспоминали  детские  годы,  службу  в  потешных, смешные и
печальные  события  давних лет. Апраксин вдруг вспомнил, как Петр Алексеевич
велел  поставить в Крестовой палате деревянный чан на две тысячи ведер воды,
как  в  том  чане  плавали  малые  кораблики, паруса тех корабликов надували
ветром   от   кузнечных   мехов,  как  палили  маленькие  пушечки  настоящим
порохом...
     Измайлов захохотал, закрыв рот ладонью:
     - Трон прожгли, по сей день никто не знает, кто сие зло учинил...
     - А кто? - живо спросил Меншиков.
     - Да  я и прожег! - смеясь, ответил Измайлов. - Порох в мисе бомбардиру
понес,  а  Якимка Воронин, проказлив был покойник, возьми уголек горячий, да
и  швырни  в  мису.  Испугался  я,  мису  возле  трона  и бросил. Далее сами
видели...
     - Окошко  еще  кто-то разбил, стекло синее, венецианское, дорогое было!
- вспомнил Сильвестр Петрович.
     - То  я разбил! - хитро улыбаясь, сказал Меншиков. - И окошко разбил, и
лампаду,  и  застенок  с  образом  сорвал  нечаянным  делом.  Было  время  -
поиграли,  позабавились  корабликами.  А ныне Сильвестр наш капитан-командор
по флоту. Вот тебе и чан с корабликами в Крестовой палате...
     Карета  миновала  заставу  и  мягко покатилась по проселочной немощеной
дороге.  Меншиков  опустил стекло, теплый ветерок шевельнул пышные кудри его
завитого парика.


4. У ПЕТРА АЛЕКСЕЕВИЧА

     Царя  в  Преображенском не застали. Дежурный денщик рассказал, что Петр
Алексеевич  на  утренней заре с Виниусом ускакал на Пушечный двор - смотреть
новые   мортиры.   Оттуда   должен  был  побывать  на  учении  Бутырского  и
Семеновского  полков  и  сбирался  еще  заехать  в Кремль, - занемог царевич
Алексей. Всем, кто приедет за делом, велено было дожидаться здесь.
     К  полудню  в  светелке, где в старые времена бояре дожидались царского
зова,  собралось много самого разнообразного народа: были здесь и полотняные
мастера  с  образцами  новой ткани; был и приказчик с Канатного двора; был и
богатый  гость  купец Задыхин с железной рудою в узелке - показать царю; был
и  тучный  полуполковник  Угольев,  прискакавший  из  Пскова, чтобы Петр сам
посмотрел  чертеж  укреплений  города;  был  и  капитан Зубарев, назначенный
царем  оборонять  Печерский  монастырь  после того, как нерадивый Шеншин был
дран  плетьми и сослан в Смоленск солдатом. Из Новгорода приехал долговязый,
быстрый,  сметливый  офицер  Ржев.  Он  сидел  в углу, листал новую книжку -
устав пехотному войску, с удивлением крутил головой.
     Сильвестр  Петрович знавал и Угольева, и Зубарева, и Ржева. Все четверо
вышли  на  крыльцо, сели рядом, стали беседовать о том, кто как бережется от
шведа.  Ржев  взял  хворостинку,  начал на песке выводить, как строит у себя
палисады   с  бойницами,  как  насыпает  землю  -  от  ядер  шведа.  Угольев
рассказал,  что  во  Пскове  за  недостатком времени поснимал все деревянные
кровли  с  домов,  поломал  бани,  -  надобен  лес. И дивное дело - народ не
больно  шумит, челобитных не пишет: люди понимают, что к чему. Зубарев вынул
из  сумки  листок, стал спрашивать Иевлева, как у него в Новодвинской хранят
порох,  так  ли,  как  здесь  на  листе  обозначено, или иначе. Солнце стало
припекать  сильнее,  потом  на  крыльцо  упала  тень,  за беседою офицеры не
замечали  времени. Не заметили, как приехал Петр Алексеевич, как, вздергивая
на  ходу  головою  и  что-то выговаривая Ромодановскому, пошел к себе другим
крыльцом...
     - Зубарев! - громко крикнул царев денщик. - Живо! Расселся!
     После  Зубарева  пошел  приказчик  с  Канатного  двора, пробыл недолго,
вернулся  веселый.  Угольев  и  Ржев  отправились вместе, за ними был позван
мастер  с  полотняного  завода;  в открытую дверь Сильвестр Петрович услышал
голос Петра:
     - Да живо делать, ждать недосуг, - слышь, Хиврин!
     Мастер  вышел пятясь, дверь опять закрылась, Измайлов спросил у мастера
шепотом:
     - Что делает сам-то? Точит?
     - Точит! - ответил мастер. - Блок корабельный точит.
     Измайлов обернулся к Сильвестру Петровичу, сказал ободряюще:
     - Все   ладно  будет,  Сильвестр.  Он  ежели  точит,  значит  в  добром
расположении. Примета верная...
     Меншиков   с   Апраксиным   пошли  без  зова,  дежурный  денщик  позвал
Измайлова.  Последним  вошел  Сильвестр  Петрович.  Царь Петр без кафтана, в
коротких  матросских  штанах, в тех же самых, что были на нем, когда работал
на  верфи в Голландии, точил на станке юферс для корабля. Его длинная нога в
поношенном  кожаном башмаке без усилия, плавно и спокойно нажимала на педаль
приводного  колеса;  белая  пахучая  стружка,  завиваясь,  струилась  из-под
резца.  Работая,  он внимательно слушал Измайлова и иногда быстро поглядывал
на   него   своими  проницательными  выпуклыми  темными  глазами.  Сильвестр
Петрович  остановился  у  двери,  за  поскрипываньем станка слов ему не было
слышно, лишь однажды он расслышал резкий окрик Петра:
     - Ну?  А  ты,  небось,  думал - англичанам от нашего флота радость? Все
врут, воры, ни в чем им веры давать нельзя!
     Одно  окно  было  открыто,  там  за  стенами ветхого дворца шумела едва
распустившаяся   листва   старых   дубов,   кленов,  вязов,  ясеней.  Сквозь
разноцветные  стекла  окон  солнечные  лучи  -  красные,  зеленые, голубые -
падали   на   богатые,   рытого  бархата  полавочники,  на  шитые  жемчугами
наоконники,  на  башенку  со  старыми часами: медленно кружится циферблат, а
над  ним,  словно  усы,  неподвижно  торчат  стрелки.  И странно было видеть
здесь,  в  дворцовом  покое,  где  когда-то стояли рынды-отроки в золотистых
кудрях  до плеч, с ангельскими ликами, в белоснежных одеждах, в горностаевых
шапочках,  с  серебряными  топориками  в  руках, - странно было видеть здесь
большой  тяжелый  черный токарный станок, груду стружки, а на аспидном столе
-  железные  винты,  циркуль,  ствол для мушкета. Удивительным казалось, что
здесь,  где  теперь  стоят  модели  гукор  и  фрегатов,  пушечный лафет, где
валяются  образцы парусной ткани, каната, где брошен на ковер малый якорь, -
еще  так недавно бояре окружали трехступенчатый помост трона, свершая обряды
древнего чина византийских императоров...
     - Сильвестр! - не оборачиваясь позвал Петр.
     Сильвестр  Петрович  обдернул  на  себе кафтан, придерживая шпагу левой
рукой,  правой  опираясь  на  трость,  пошел  к царю. Петр, нажав ладонью на
колесо  станка,  остановил  привод,  отпустил  винты зажима и бросил готовый
юферс  в  корзину,  в  которой  уже  лежало несколько блоков и других мелких
поделок.  Зажав  винтами  новую плашку, царь обернулся к Иевлеву и несколько