может  получить  от  него  чертежей  пушечного вооружения крепости и Маркова
острова...
     - С чего же инженер Лебаниус сделался таким осторожным?
     - Московиты  стали  иными,  гере. Они менее доверчивы, чем были раньше.
Ненароком  высадившийся  на  цитадели  рыболов  Генрих  Звенбрег  до сих пор
томится  в  тюрьме.  И  даже  заступничество  воеводы  ничему  не помогло, а
воевода   потратил  много  сил,  дабы  освободить  ни  в  чем  не  повинного
страдальца.
     - Откуда здесь узнали о грядущем нашествии? - спросил Лофтус.
     Мартус пожал плечами:
     - Есть  разные  слухи,  гере.  Но чаще всего говорят о русских пленных,
бегущих   из   Швеции   и   Эстляндии.  Они  приносят  сведения,  добытые  в
Стокгольме...
     - Это им не поможет!
     - Пока помогает. Они деятельно готовятся...
     О  воеводе  негоциант отозвался пренебрежительно: весь город знает, что
воевода  трус.  Своими  требованиями  посулов,  поборами и казнокрадством он
снискал  себе дурную славу. Раньше здесь был на воеводстве Апраксин, но царь
вытребовал  его в Воронеж - строить корабли. Апраксин забрал из Архангельска
с  собою  многих русских кораблестроителей и моряков-поморов. Теперь те, кто
били  турок под Азовом, вернулись домой; их, к сожалению, не страшат слухи о
грядущем  приходе  шведской эскадры. Воевода должен бы вести себя умнее, ибо
так  он  только вредит короне: если царь Петр пожелает сменить его и пришлет
сюда  человека  храброго  и  деятельного,  каким  был,  например,  Апраксин,
надежды на победу шведов не останется вовсе.
     - Войска  короля уничтожат город в любом случае! - резко сказал Лофтус.
-  Победа  нам  предопределена провидением, и я не советую вам вмешиваться в
замыслы высших сил!..
     Мартус лениво усмехнулся:
     - Я  человек дела и говорю о деле! - сказал он тоном, который показался
лекарю  наглым.  -  Ежели  мы  будем во все наши дела вмешивать провидение и
высшие  силы,  то  нам  и  думать ни о чем не понадобится, ибо думать за нас
будут  высшие силы. Его величество предполагает своей экспедицией уничтожить
русские  корабли,  разрушить  верфи  и этим самым прекратить всякие сношения
русских  с  Европой.  Московиты  предупреждены и хорошо понимают, чем грозит
нашествие.  Доколе  нам считать их за детей? Я здесь давно, хорошо их знаю и
говорю  вам,  только  нынче  увидевшему  город:  как  бы  мы ни готовились и
сколько  бы  пастор  Фрич  нам ни говорил разных важных слов, дело предстоит
крайне  трудное, и результаты его зависят не только от воли провидения, но и
от нашего разума.
     - Что же вы предлагаете? - раздражаясь, спросил Лофтус.
     - Я  рекомендую  найти  способ,  который  дал  бы возможность флоту его
величества  хитростью,  а  не  боем  войти  в устье Двины, встать на якоря и
овладеть городом.
     - Я вижу, вы не рассчитываете на силы флота ею величества?
     - Я  знаю,  как  готовятся  к  сражению русские. Всегда и во всем я был
согласен с гере Дес-Фонтейнесом.
     Лофтус поднялся. Он был раздражен.
     Во  дворе  работные люди копали огромные ямы, ставили в углы по столбу,
обшивали  досками.  Лекарь  понял: на время трехдневного грабежа негоцианты,
не надеясь на свои тайные знаки, собирались спрятать сюда товары.
     - Наши  матросы  догадаются!  -  сказал  он,  желая  причинить  Мартусу
неприятность.  -  Три  дня  -  большой  срок. Ужели они поверят, что в таком
дворе, как ваш, ничего нельзя отыскать...
     - Для  тех,  кто  не  поверит,  у  нас  найдется  еще и пуля! - ответил
Мартус.
     На  площади  конный  бирюч,  держа  в  руке  палку с жестяным двуглавым
орлом,  выкликал  указ воеводы посадским людям, корабельщикам, негоциантам и
рыбарям:  в  крепость, что строится нынче на Лапоминском острову, никому под
страхом лишения живота не хаживать...
     Мартус проводил гостя до Воскресенской пристани.
     - В крепость! - велел Лофтус гребцам.
     Они переглянулись.
     - Я сказал - в крепость! - повторил лекарь.
     - В  крепость  никому  хаживать  не  велено! - сказал кормщик, плотный,
угрюмого вида человек. - Вон бирюч ездит, кричит...
     Мартус спокойно стоял на берегу, ждал, покуда отвалит карбас.
     - Мне  от самого воеводы приказано быть в крепости! - крикнул Лофтус. -
Слышишь  ли,  мужик?  От  князя-воеводы,  вот  от  кого мне приказано быть в
крепости...
     Кормщик  потоптался,  перекинулся  словом  с  гребцами,  отпихнул корму
баркаса  багром.  Лофтус  помахал  негоцианту  рукой.  В  парусе  заполоскал
ветер...


2. НИКИФОР

     Расшифровывали  грамоту  вдвоем - Иевлев и стрелецкий голова. Сильвестр
Петрович  работал  быстро,  споро,  легко,  полковник  от  труда побагровел,
запутался в буквах. Пришлось дать ему трубку - пусть курит и не мешает.
     Таблица  лежала от Иевлева слева: буква б - соответствовала щ, в - ш, г
-  ч, д - ц, ж - х. Иевлев писал твердым почерком странные слова - надо было
восстановить  тарабарщину  в  ее  первоначальном  виде,  как получили бумагу
каторжане  в  Стокгольме.  С  тех  пор  побывала она и в воде, и рыжее пятно
крови растеклось по ее краю, и соленый пот каторжанина разъел многие слова.
     - Вон  оно  как,  -  сказал  Иевлев и прочитал: - "Томащси цощые гилсор
лерь иреюк нубти цщапьдаьк кмиццакь а шлегчо гилсор нубти лко целякь..."
     Полковник моргал, сипел трубкой.
     - Как  оно  по-нашему  получится?  - сказал капитан-командор и принялся
подставлять  буквы.  Потом прочитал: "Корабли добрые числом семь имеют пушки
двадцать три, а все числом пушки сто десять..."
     Стрелецкий   голова   запыхтел,  разглаживая  усы.  Сильвестр  Петрович
переводил дальше. В дверь застучали, он крикнул:
     - Некогда, некогда, после зайдешь, кому надо...
     Дописал  грамотку  до  конца,  прочитал  ее стрелецкому голове. Тот еще
попыхтел, подумал, погодя, не глядя Иевлеву в глаза, сказал:
     - Ты  вот  чего, Сильвестр Петрович... оно как бы половчее вымолвить...
может, позабыл ты...
     Иевлев,  догадываясь,  о чем заговорил старик, отворотился: больно было
видеть и волнение и смущение Семена Борисыча.