Опустив  трубу, старик еще постоял, потом махнул длинной рукой и совсем
сгорбился.  А  на  башне,  где только что развевался шведский флаг со львом,
стала медленно подниматься косо оторванная белая тряпка...
     - Виктория! - тихо сказал Петр. - Кончены шведы, Аникита Иванович.
     - Здесь кончены! - осторожно ответил Репнин.
     Генерал-фельдмаршал  Шереметев  в  это  самое  время,  осторожно ступая
ушибленной  в баталии ногой, спускался к лодке. Он был так же спокоен, как и
тогда,  когда  Рябов  вез его на остров, только лицо его потемнело от копоти
да  во всех движениях видна была усталость. За ним в верейку сели Меншиков и
Сильвестр  Петрович.  Все  молчали.  Рябов  сильно навалился на весла, пошел
обходить  фрегаты и скопившиеся здесь лодьи. Уже неподалеку от своего берега
Борис Петрович сказал с усмешкой:
     - Намахался  я  саблей-то.  С  отвычки  все  жилочки  ноют.  А может, и
старость на дворе, - как разумеешь, Сильвестр Петрович? Беспокойно живем...
     Сильвестр Петрович ответил, набивая трубочку:
     - Да и то не дети, господин генерал-фельдмаршал...
     - Не  дети,  не  дети, а человек с дюжину порубил! - сказал Меншиков. -
Меня,  братие,  голыми  руками  не  возьмешь.  Один, вижу, бежит, выпучился,
шпажонку вон как вздел...
     Шереметев с Иевлевым переглянулись, потупились.
     Лодка врезалась в пологий берег.
     К  воде,  навстречу  победителям,  выставив  плечо  вперед, отмахиваясь
ладонью,  сияя, быстро шел Петр Алексеевич. Барабанщики, выстроившись в ряд,
били  отбой.  Справа,  чуть  впереди, стоял Ванятка, палочки в его маленьких
крепких  руках  взлетали  легко,  брови  были  насуплены,  весь вид говорил:
"Нелегкая, да важная наша работа - барабанить!"
     - Господам  победителям  виват!  -  негромко,  но  с  силой и гордостью
произнес Петр. - Виват, други мои добрые, сыны отечества истинные!


5. ПОГОДЯ

     У  государева  шатра стояли тележки, к Петру Алексеевичу приехали купцы
-  из  Москвы,  из  Архангельска,  из  Вологды, из Ярославля. Один богатей -
сухой, в морщинах, с жидкой бородой, - кланяясь Меншикову, говорил:
     - Доподлинно   ведаем,   господин,  шведские  купцы  сложились,  деньги
собрали  немалые,  с  гонцом отослали те деньги королю Карлу, дабы не сдавал
он  свою  крепость, что стережет выход к морю - Балтийскому, что ли, как его
звать-то.  Шведским  негоциантам  мы  имеем  чем  ответить.  Поклонись Петру
Алексеевичу,  приехали,  дескать,  к  его милости, припадаем, дескать, к его
стопам  -  не  обессудь,  прими,  собрали  по малости, - я чай, сгодится для
походу.  Не  нынче-завтра час наступит, будем и мы с барышом нашими товарами
торговать...
     Петр,   веселый,   молодой,   словно  в  давно  минувшие  дни  строения
переяславского  потешного флота, блестя карими глазами, быстро писал, стоя у
высокой,  сколоченной  из  неструганых  досок  конторки,  письмо  Апраксину,
разговаривая в это же время с Борисом Петровичем Шереметевым...
     "Объявляю  вашей  милости,  что помощью победодавца бога, крепость сия,
по   жестоком,   чрезвычайном,  трудном  и  кровавом  приступе,  сдалась  на
аккорд..."
     - Так  кого  же,  Петр  Алексеевич?  -  спросил  Шереметев.  -  Дело не
шутошное.  Цитадель побита крепко, многие работы надобно начинать, да и швед
не замедлит ее обратно отбить...
     - Кого,  как  не  Данилыча!  -  спокойно  ответил  Петр.  -  Ему и быть
комендантом. За ним спокойно, сделает все как надо...
     - Данилыча  - добро! - согласился Шереметев и стал читать заготовленный
лист  про  ремонтные  работы  во  вновь отвоеванной крепости. Петр, слушая и
хмуря   брови,  писал  другое  письмо  на  Москву  -  Ромодановскому,  корил
князя-кесаря,   что   больно  медленно  шлет  аптекарей  и  лекарей,  отчего
некоторые  ранее  своего  времени  померли  злою смертью. Не дописав, сказал
Шереметеву:
     - Железа-то  где  столь  много  нам, господин фельдмаршал, набраться? И
без железа ладно будет - забьем сваи смоленые, они хорошо держатся...
     И  стал  писать  новую  бумагу  - кому какие награды за взятие крепости
Нотебург.  Сзади  подошел  Александр  Данилыч,  дотронулся  до  плеча  царя,
сказал:
     - К твоей, государь, милости...
     Петр,  не  дописав  указ,  обернулся,  поглядел  на  купцов  и  увел их
беседовать. Тотчас же донесся его бас:
     - Деньги  суть  артерии  войны,  без  них  что  делать?  Оживится нынче
торговлишка,  разбогатеете,  господа  негоцианты,  иначе дела пойдут. Думали
мы,  рассуждали  -  иметь  другой  порт,  да  господь  не  дал.  Что ж, свое
незамедлительно  получим.  Об том не сумневайтесь, да получим-то не задаром.
И вам кланяемся - просим: помогите делом...
     Богатей,  бледный  от волнения, совсем посинел, услышав слово "просим",
губы его скривились, бороденка затряслась:
     - Да государь, да господи ж, да ты...
     - Сукна  доброго  надо  на армию поставить, - говорил Петр, - да только
без  обману.  В  недавние времена гость Жилин поставил гниль, за то повесим.
Слышите:  доброго  сукна!  Еще  телеги  надобны на железном ходу, множество.
Кожу  подошвенную,  юфть  на сапоги, пуговицы роговые - кто будет делать? Вы
думайте, завтра с утра побеседуем не спеша...
     Купечество  кинулось к ручке. Петр, не глядя на них, совал свою большую
лапищу  -  в  чернильных  пятнах,  в ржавчине, в пороховой копоти, лапищу не
самодержца   всея  Руси,  коей  должно  пахнуть  росным  ладаном,  -  лапищу
трудника, мужика, солдата...
     В  шатре шумели генералы, лилось вино, начинался великий бой с "Ивашкою
Хмельницким".  Купцы  -  старообрядцы-самосожженцы  -  гуськом потянулись от
греха  к  выходу.  Меншиков  схватил  одного - самого злого по виду, худого,
измученного постами, - налил кубок, сунул в руку кус вареной поросятины:
     - Пей, дядя, за преславного государя нашего...
     Купец  на  мгновение  обмер,  потом  хватил  весь  кубок разом, закусил
поросятиной, зашептал:
     - Не мой грех, не мой... Чур, не мой...
     - Врешь,  дядя,  не  зачураешься  бога-то!  - пугнул Меншиков. - Кипеть
тебе в смоле, что поросятину жрал. Ныне какой день?
     В  царев шатер пришел мичман Калмыков, спокойно, с достоинством сел меж
генералами  и  полковниками,  стал  аппетитно есть жирное мясо. Петр на него
взглянул, спросил у Меншикова негромко:
     - Ты  сыну  своему  названному,  Данилыч, золотишка на обзаведение дал,