честь  да  слава,  да  царское спасибо, те и подойти боятся... Вон в лодейке
посередь Двины болтаются...
     На  реке, далеко, то поднимаясь, то опускаясь, покачивалась посудинка с
двумя человеками, - то были Иван Кононович и Тимофей Кочнев.
     На  берегу  пальнула  пушка,  рожечники  перестали  играть, в тишине на
верхний  дек корабля поднялись Лефорт, Апраксин, Иевлев, Меншиков и Воронин.
Царь снизу, сложив ладони рупором, крикнул:
     - Флаг!
     Ударили  барабаны,  по  трапу  взбежал Чемоданов с кормовым корабельным
флагом.  Свитские  ему  отсалютовали  шпагами,  он  миновал  ют, поднялся на
верхнюю галерею и там остановился. Барабаны смолкли.
     - Кормщика на штурвал! - опять крикнул Петр.
     Рябов,  Семисадов,  Копылов,  Лонгинов  поднялись  все враз, не замечая
друг  друга,  пошли к царю. Царь, утирая потное лицо и загорелую шею грязным
платком, велел Рябову:
     - Наверх!
     Рябов  побежал  по  трапу, Апраксин взял его за руку, твердо поставил у
штурвала, спросил измученным от волнения голосом:
     - Знаешь, чего делать надобно?
     Здесь  было  куда  ветренее,  чем  внизу,  нестерпимо ярко блистала под
солнцем Двина, совсем над головами с криком проносились чайки.
     - Знает, знает! - за Рябова ответил Сильвестр Петрович.
     Царь  Петр внизу у кормы мыл руки. Мастер Ян ему поливал из серебряного
кувшина,  мастер  Николс  держал расшитое полотенце. Опять ударили барабаны.
Петр вытер руки, швырнул полотенце, крикнул громким веселым голосом:
     - С богом! Руби канаты!
     Одно  за  другими стали падать бревна, поддерживающие корабль по бокам.
Мерно,  вперебор  застучали  топоры  в  умелых  ловких руках плотников. Петр
поплевал  на  руки, высоко взмахнул молотком и изо всех сил ударил под киль.
Корабль  вздрогнул,  длинно  заскрипел  и  тронулся,  все  быстрее и быстрее
скользя  по  смазанным  жиром  полозьям.  Колесо штурвала мерно подрагивало.
Рябов  стоял  напряженно,  готовый в любую секунду положить руки на штурвал,
но сейчас было еще не время...
     Поднятый вал ударил в корму, корабль качнуло, он поплыл.
     - Якоря! - крикнул Иевлев.
     Рябов,  не  торопясь,  положил  руки  на  штурвал. Не дойдя до середины
реки,  корабль  остановился  на  якорях,  отданных  мгновенно.  Теперь якоря
"забрали".  Совсем  близко  у  борта  покачивалась  лодейка,  Кочнев  и Иван
Кононович,   задрав   головы,  смотрели  на  судно,  о  чем-то  между  собою
переговариваясь. Рябов свесился вниз, крикнул корабельным мастерам:
     - Славно построен! Слышь, Тимофей!
     - В  море, я чай, виднее будет! - ответил Иван Кононович и навалился на
весла.
     К  новому  кораблю  подходили  шлюпки  царя  и  свиты, за ними медленно
двигалась  лодья  с  плотниками  - достраивать корабль на плаву. Петр быстро
взбежал  наверх,  обнял  Апраксина,  велел  ставить  столы для пиров. Рябов,
отозвав Иевлева, тихо спросил:
     - Матросы-то нынче не надобны?
     - Нынче  могут  отдыхать, да завтра чтоб здесь были! - сказал Сильвестр
Петрович. - Вооружим корабль - и в море...
     Рябов смотрел на Иевлева улыбаясь.
     - Чего смеешься? - спросил Сильвестр Петрович.
     - Тут  делов  еще  на  месяц!  - сказал кормщик. - Ранее не управиться.
Мачты  ставить,  пушки, снастить, а ты - завтра! Все у вас спехом, словно бы
дети малые...
     Сильвестр Петрович порылся в кошельке, отыскал рубль, протянул Рябову:
     - На,  угостишь матросов для ради праздника спуска корабля. И быть всем
в готовности...


     Через  несколько  дней Иевлев опять прислал за Рябовым офицера. Кормщик
быстро  собрал  своих  матросов,  поднял  парус  на  карбасе  корела Игната,
подошел  к  трапу  нового  корабля,  из пушечных портов которого уже торчали
стволы  орудий,  привезенных  Петром  из  Москвы.  Дед Федор поднялся наверх
первым,  обдернул домотканную чистую рубаху, перебрал обутыми в новые морщни
ногами, скомандовал:
     - Но, робятки, не осрамись, дело такое...
     Один  за  другим мужики-рыбари поднимались по трапу, не зная, куда идти
дальше,  что  делать,  кто тут старший - Лефорт ли в своих огромных локонах,
Гордон  ли,  что  задумчиво глядел на свинцовые воды Двины, Меншиков ли, что
дремал в кожаном кресле...
     Навстречу, размашисто шагая, вышел царь Петр, спросил громко:
     - Матросы?
     - Матросы! - выставив вперед бороденку, ответил дед Федор.
     Петр Алексеевич добродушно усмехнулся, покачал головой, спросил:
     - Что в коробах-то принесли?
     - А  харчишки!  -  ответил  дед  Федор.  - Уговору-то не было, на каких
харчах,  вот  и  захватили  для  всякого  случая,  может,  на  своих  велишь
трудиться.
     - Запасливые! - сказал Петр.
     - А   как   же,  государь!  -  ответил  дед  Федор.  -  Без  хлебца  не
потрудишься...
     Царь  ушел, дед Федор, осмелев, повел поморов по кораблю. За ними пошли
Меншиков, Иевлев, Апраксин, слушали рассуждения деда Федора.
     - А  ничего!  -  говорил  он, задрав голову и оглядывая мачты. - Ничего
лодейку  построили,  с  умом.  Ишь  щеглы  какие  поставлены... и махавка на
щегле, вишь...
     - Какая такая махавка? - спросил Меншиков.
     - По-нашему  так  говорится,  по-морскому,  -  ответил  дед  Федор. - А
по-ихнему, по-иноземному, - флюгарка.
     Очень  светлыми  и  зоркими  еще  глазами  прирожденного  морехода он в
тишине,  неторопливо оглядывал корабль и делал свои замечания - насчет мачт,
которые  называл  щеглами,  насчет  рей,  насчет  парусов  и  всей  оснастки
корабля.  И  первым  зашагал  по  палубе - смотреть, каковы люки, называя их
творилами  или  приказеньями,  как  настелены палубы-житья, как построен сам
корпус корабля, каковы на корабле казенки-каюты.
     Потом,  также  не  торопясь,  окруженный  своими мореходами, дружками и
старыми  учениками,  разобрал  фалы,  определяя  назначение  каждой  снасти,
каждого  каната,  каждого  узла  и блока. Иногда он спорил с Семисадовым, но
спорил   мирно,  уясняя  с  дотошностью  назначение  новых,  незнакомых  еще