Антип  на  мгновение  струхнул,  подумал  и  ответил,  что,  надо быть,
совладает.
     Помолчали.
     Царь спросил, кто наипервеющий кормщик в здешних местах.
     Антип   покосился   на  Рябова,  что  стоял  внизу  у  сходен,  ответил
раздумчиво:
     - Панов  был,  -  его море взяло. Мокий дед, - тоже море взяло, Никанор
Суслов стар стал. Из молодых есть...
     Он помедлил, добавил тихо:
     - По правде, государь, лучше Рябова Ивана не сыскать кормщика.
     Царь  с  высоты  своего  огромного  роста  с  недоумением  посмотрел на
Антипа, сказал, пожимая плечами:
     - Да как с ним пойдешь, коли он карте доброй не верит!
     - Мужик  бешеный! - согласился Антип. - А кормщик наипервеющий, лучшего
не  сыщешь,  государь.  Каждому  дорого на твою яхту кормщиком стать, велика
честь,  и я бы век бога молил, коли бы довелось мне с тобой в море выйти, да
по  совести  -  не  тягаться  мне  с  Иваном.  Годы  мои  большие, государь,
помилуй...
     Он  поклонился  низко:  было страшно вести цареву яхту, да еще по некой
карте,  которой  и  Рябов  не верит. Пусть будет Ваньке честь, зато с него и
шкуру спустят - с охальника, поперечника, своевольника.
     - Годы  твои  немалые,  да  опыт  твой  велик! - сказал царь. - Пойдешь
кормщиком  на  нашей  яхте, отправимся мы поклониться соловецким угодникам -
Зосиме и Савватию...
     - Так, государь! - ответил Антип.
     Сердце  в  груди  колотилось.  Сколь  долгие  годы  он  и  в море-то не
хаживал!  Ох,  лихо,  ох,  недобро,  ох,  пропал Антип! Ладно, ежели вот так
погода  продержится!  А  ежели, упаси бог, взводень заведется? Падера падет?
Задуют ветра несхожие, недобрые? Тогда как?
     Петр  пошел  в  каюту,  Антип  проводил  его взглядом, кинулся к Федору
Баженину  просить  совета, как быть, что делать? Но Федор стоял с Рябовым, а
ждать  у  Антипа не было сил. Подошел. Федор, ласково глядя добрыми глазами,
дотрагиваясь  до  Антипа  белой  рукою,  утешил, сказал, что авось все ладно
сойдет,  не  един  он,  Антип,  на  яхте  будет,  найдутся добрые советчики.
Тимофеев  горестно  затряс  головой, отмахнулся. Тогда неторопливо, разумно,
покойно заговорил вдруг Рябов:
     - Ты,  батюшка,  зря  закручинился,  всего и делов, что давно в море не
хаживал,  в  купцы  подался.  А был кормщиком - любо-дорого, я с малолетства
помню, как на луде ударил тебя взводень...
     Антип  повернулся  к  Рябову,  вздохнул  всей  грудью,  сам вспомнил ту
треклятую осень, вспомнил Рябова еще сиротою-зуйком.
     - Огрузнел  малость,  -  говорил  кормщик, - а как в море выйдешь, живо
молодость  к тебе, батюшка, возвернется. Одно плохо - карта иноземная, да ты
по  памяти  пойдешь,  чай  не  позабыл  путь  на  Соловецкие острова. А коли
позабыл, принесу я нынче берестяную книгу, ты грамоте знаешь...
     Антип сказал гордо:
     - Чему  быть  - тому не миновать. Что сбудется - не минуется. Я об тебе
говорил,  да  ты  мужик  бешеный,  заспорил,  что  ли,  с  государем?  Карта
иноземная - заешь ее волки! Что как заставят по ней идти?
     - А ты по-своему, батюшка!
     - Отберут штурвал, тогда как?
     - А  ты, батюшка, по-своему, да как бы и по-ихнему. Зря я об карте-то и
сказал  давеча,  не  сдержался,  кровь  закипела.  Видать,  без  хитрости не
проживешь...
     Тимофеев  вздохнул,  зашагал  домой за узелочком, да чтобы еще подумать
наедине,  в  тишине,  обмозговать  все, что ожидает в море, порыться в своих
старых картах... По дороге ругался на себя:
     - Дурак  старый, рыл другому яму, сам в нее и ввалился, теперь вылезай,
коли можешь, а коли не можешь - никто по тебе не заплачет...
     Во  дворе ни за что ни про что накричал на работника, пнул цепного пса,
в  избе  встал  на колени перед кивотом молиться, сипато пропел один псалом,
опять  рассердился,  что  глупо  говорил  с  царем, слова какие-то никчемные
произносил:  "богопремудрости,  песнословцы".  А Ванька каков есть, таков он
весь, как на ладони, еще утешал давеча, да по-доброму, а не по-злому...
     Забыв  молиться  дальше,  стоял  перед кивотом, размышлял: и чего дочку
проклинал?  Мыкаются  по  людям,  угла  своего  нет,  сам  бобылем  старость
доживает...
     Засосало  под ложечкой. Поел моченой брусники - не помогло. Тогда понял
-  душа болит, брусникой тут не отделаешься. Лег на лавку и стал вспоминать,
как  бывало  кормщиком  приходил  с  моря,  как  бежали  за  ним  мальчишки,
заглядывали  в  лицо:  пришел с моря сам Антип, был великий шторм, а он хоть
бы что! А нынче? Что нынче? Горшок денег в подпечке закопан?
     Сам  собрал  себе  узелок,  думая  с  грустью:  ему-то, Ваньке, небось,
Таисья  собирает.  Завязал узел, пошел размеренным шагом, как в давние годы,
по  пути  думал:  Крыков,  вот,  Афанасий Петрович, был поручиком, стал ныне
капралом,  ежели и дальше так будет справлять цареву службу, дослужится и до
солдата,  а  там  недолго  и  в  колодники попасть. А Ванька, народ говорит,
вверх  поднимается  -  с  царевыми  людьми  днюет и ночует, из монастырского
строгого  узилища рыбарей освободил - значит, в большой силе человек. Может,
суждено Ваньке Рябову немалое плавание?
     Да и чем он плох, чем уж так не угодил кормщик Рябов?
     Может, помириться?
     У  кружала  постоял  -  не  выпить  ли  крепыша  для  силы  в жилах, но
раздумал,  давно  не  пил  и не те годы, чтобы Тощаково пойло на пользу шло.
Попил  у  женки на перевозе игристого пенного квасу, велел деду Игнату везти
на  Мосеев  остров.  Дед  повез  со  всем почтением - в Архангельском городе
Антип Тимофеев был не последним человеком.
     На  яхте  - у штурвала, на солнышке - прилег поспать и проснулся, когда
собирались  отваливать.  Уже  гремели  доски  сходен,  царь кричал в кожаную
говорную   трубу,  какие  концы  где  отдавать,  свитские  в  Преображенских
кафтанах  быстро,  ловко работали за матросов, по палубам, по шканцам бегали
босые морского дела старатели, работали корабельную работу.
     "Где  же  Рябов?"  -  с  испугом  и тоской подумал Антип, поднимаясь на
ноги.
     - Тут я, тут, батюшка! - как бы читая в его голове, откликнулся Рябов.
     Он  сидел  поблизости,  на  бухте  каната,  веселыми глазами смотрел по
сторонам,   как   работают   на   корабле   царские  свитские  вперемежку  с
беломорскими  рыбаками.  Царь  все  кричал в трубу, скрипели блоки, лодья на
веслах вытягивала яхту на двинский стреж...
     - Что ж, батюшка, становись к делу! - негромко сказал Рябов.