полночь,  гости  разошлись.  Меншиков  дремал  в  кресле. Петр, сидя на краю
стола,  поматывая  ногою  в  башмаке  с  бантом,  неприязненно  слушал дьяка
Виниуса,  который читал ему длинную челобитную. Ветерок едва колебал огоньки
свечей, с близкого берега доносились голоса ночных стражей:
     - Поглядывай!
     - Слушай!
     И сильный низкий бас конного пристава:
     - Святой Николай-чудотворец, моли бога о нас! Похаживай, хожалые!
     Сильвестр Петрович подсел к Апраксину, спросил шепотом:
     - Чего стряслось, Федор Матвеевич?
     - Все то же... На иноземцев челобитная. Серебро льют не серебряное...
     Виниус  дочитал. Петр молча стал набивать трубку. Виниус покашлял. Царь
сказал угрюмо:
     - Одного  виноватого схватишь, другие - неповинные - испугаются, убегут
за  море.  А  мне  мастера  вот  как нужны, искусники, корабельщики, лекари,
рудознатцы.  Сколь  вам  долблю  в  головы  ваши  медные:  на Руси иноземцев
издавна  не  терпят, не верят им нисколько, мы с тем обычаем, богу помолясь,
накрепко  покончим.  Шишами  называют, ярыгами заморскими, а то еще фря, али
фрыга. Что за слова-то? Кто выдумывает? Для чего непотребство чинится?
     Иевлев  поднялся  с  места, подошел к царю. Петр Алексеевич взглянул на
него  коротко  и,  словно  бы угадав несогласие со своими мыслями, продолжал
говорить еще круче, злее:
     - Нынче  то  и  слышу,  что  жалобы. Не могут-де своими кораблями к нам
хаживать,  утеснения  терпят  великие.  Шхипер достославный, давешний добрый
советчик,  не раз дружелюбство свое показавший, господин Уркварт, со слезами
клялся,  до  того  дошло,  что  некий свитский облаял его поносным скаредным
словом  шпион, что означает пенюар. И всяко ему грозился - сему негоцианту и
мореплавателю,  дабы оный Уркварт к нам более не хаживал. Я ему, стыдясь сей
беседы,  допроса  не  стал  чинить  -  кто  сей свитский, но вам говорю: еще
услышу, не помилую. Слово мое крепко!
     - Еще читать? - спросил Виниус.
     - Об чем?
     - Разные, государь, до тебя нужды...
     - Погоди...
     Встал, походил, остановился перед Иевлевым.
     - Тебе чего надо?
     - Государь...
     - Ну? - крикнул Петр.
     - Государь, Крыков поручик...
     - Что   Крыков   поручик?   -   бешено   спросил   Петр.  -  Невиновен?
Заступаешься?  Мне  за  Крыкова,  таможенного ярыги, всей торговли заморской
лишиться? Заступаешься, заступник? Ой, Сильвестр, смел больно стал!
     Губы  его  прыгали,  лицо сводила судорога. Сильвестр Петрович побелел,
стоял неподвижно. Виниус испуганно попятился.
     Вдруг Меншиков крикнул диким голосом:
     - Караул, горю! Тушите, братцы...
     Петр  круто  обернулся.  Меншиков действительно горел: вспыхнула на нем
одна  лента,  потом  другая.  Петр  рванул скатерть, накинул на него сверху,
Апраксин  плеснул  квасу  из  жбана.  Меншиков прыгал по палубе, орал благим
матом...
     - Тетеря сонная! - проворчал Петр. - Увился лентами, словно баба...
     И приказал:
     - Спать! Утром со светом побужу всех!
     Александр Данилович, охая, подмигнул Иевлеву, сказал шепотом:
     - Ну,  ловко?  Ты, Сильвестр, за меня век бога молить должен. Никак они
не загорались, ленты проклятые... Ох, служба наша, и-и-и!


4. ВСТРЕТИЛИСЬ

     Они  встретились,  почти  столкнулись  у  сходен  царевой  яхты "Святой
Петр".  Антип - в новой шапке, в новом, тонкого сукна кафтане, в бахилах, за
ночь  сшитых  для  сего случая, и Рябов - простоволосый, перепачканный варом
от канатов, с которыми занимался на яхте...
     Бояре  с  царем  стояли  неподалеку  на юте яхты. Апраксин был у сходен
наверху.  Шеин,  Гордон  и  Лефорт,  переговариваясь, медленно шествовали от
дворца к берегу.
     Антип огляделся.
     Драться?  Да  разве  можно,  когда  сам  царь  поблизости? Да если бы и
можно,  разве Ванька себя в обиду даст? Вскричать? Засмеют - дело верное. Да
и что вскричать? Что дочку увел и свадьбу сыграл?
     Багровея, Антип крепко стиснул узловатые кулаки.
     Кормщик взглянул ему в глаза, уважительно, глубоко поклонился.
     - Кланяешься? - тихо спросил Антип. - Змей подколодный...
     - Прости,  батюшка!  -  сказал  Рябов непонятным голосом: то ли вправду
смиренно, то ли насмехаясь.
     - Я  те  прощу! Землю грызть у меня будешь! Кровью умоешься, тать, шиш,
рыло твое бесстыжее.
     - Ой  ли,  батюшка?  - уже с нескрываемой насмешкой, но все еще кротким
голосом спросил Рябов.
     Апраксин сверху окликнул:
     - Антип, что ли, Тимофеев?
     Антип   испуганно  обдернул  кафтан,  стуча  бахилами,  словно  кованая
лошадь,  взошел  на  яхту.  Широкое лицо его, окаймленное светлой с проседью
бородою,   горело,  как  после  бани.  На  ходу  оглянулся.  Рябов  спокойно
беседовал  с  Федором  Бажениным.  Так,  едва  дыша  от  бешенства, не успев
остыть, Тимофеев предстал перед Петром.
     Позванный  пред царские очи, он подумал было, что зовут его по торговым
делам,  и  шел  купцом-рыбником.  Но  царь о рыбе не обмолвился ни словом, а
спросил только, умеет ли Антип читать карту и знает ли компас?
     - Тому делу мы издавна песнословцы! - непонятно ответил Антип.
     - Чего? - строго спросил царь.
     - Богопремудростью  и  богоученостью  сей  издревле  приумножены! - еще
более загадочно ответил кормщик.
     - Ты не дури! - велел Петр. - Говори просто.
     Антип растерялся - как с царем говорить просто? И сказал:
     - Ведаю, государь, и компас, и карту могу читать.
     - То-то. Большие корабли важивал?
     - Важивал, государь, в допрежние времена.
     - С яхтой совладаешь?